Кори вернулся около восьми часов, в совершенно жутком виде. Просидел весь день в баре, вздохнула Гэрриет и начала отчитываться по списку телефонных звонков.

— Звонила миссис Кент-Райт. Спрашивала, не можете ли вы поучаствовать в открытии их майского фестиваля или, в крайнем случае, попросить кого-нибудь из знакомых, кто работает в кино.

— Нет, — сказал Кори. — Не могу.

— «Ежемесячник для женщин» хочет подъехать в семь часов в следующую среду и взять у вас интервью.

— Нет, — сказал Кори. — Перезвони им и скажи, что мне некогда.

— И еще звонила Элизабет Пембертон: сказала, что сегодня они в вечерних туалетах.

— А, черт! — Он вскочил и стремительно направился к лестнице. — Совсем вылетело из головы. Пожалуйста, принеси мне наверх чего-нибудь выпить, ладно?

Через двадцать минут он ушел, предварительно окатив водой ванную комнату со всеми пятью полотенцами и оставив в раковине следы своего обеда.

Сквозь туман, навеянный двумя таблетками могадона, Гэрриет мерещились какие-то нескончаемые звонки. Это тайный код, говорила она себе, не снимай трубку. Она натянула одеяло на голову, но звонки не прекращались. Звонили, оказывается, в дверь. Кто бы это в такой час? У Кори наверняка есть ключ. Грабители, с замиранием сердца подумала она, но тут же поняла, что грабители вряд ли станут поднимать такой шум. Тогда кто же? Какой-нибудь маньяк-насильник? Включая по дороге свет, Гэрриет, в одной куцей красной ночнушке, сбежала вниз и на цыпочках подкралась к двери. Из кухни явился заспанный, с выпученными глазами, Тритон и, усевшись перед дверью, стал колотить хвостом по полу.

— Молодец, Тритончик. Охранять, — сказала Гэрриет.

Звонки не прекращались.

Накинув цепочку, Гэрриет наконец рискнула приоткрыть дверь.

— Кто там? — встревоженно спросила она, всматриваясь в узкий просвет в двери.

— Это я, Кори.

— О Господи! — Гэрриет торопливо отстегнула цепочку. — Простите, я думала, вы с ключом…

Кори покачивался в проеме, взъерошенный и бледный, лоб рассекал уже подсохший рубец, галстук съехал набок. Было видно, что он изо всех сил старается сфокусировать взгляд, но глаза разъезжались, и он косил, как сиамский кот.

— Что с вами? — спросила Гэрриет, глядя на его лоб. В голову ей почему-то упрямо лезли летающие тарелки Элизабет Пембертон. — Вам плохо?

— Мне хорошо, — не очень внятно пробормотал Кори. — А моей машине еще лучше. Она уже утиль. Он нетвердыми шагами направился в гостиную.

— Боже мой. — Стряхнув оцепенение, Гэрриет засеменила за ним. — Вы еле держитесь на ногах.

Она нырнула под стол, где находился выключатель каминного бра, одновременно пытаясь натянуть подол ночнушки на голый зад.

— Пожалуйста, простите, что я так долго продержала вас за дверью… Я вызову врача.

— Я прекрасно себя чувствую, — промычал Кори. — Вот только по дороге у меня кончилось курево, а так все замечательно. — Дрожащей рукой он нашарил сигарету в зеленой нефритовой сигаретнице на столе. Гэрриет отыскала спички и поднесла ему огонь.

— Посидите, я сейчас приготовлю крепкий чай с сахаром, — сказала она.

— Не надо. Лучше дай чего-нибудь выпить.

Пожалуй, этого ему уже хватит, решила Гэрриет и сказала вслух:

— У вас будет алкогольное отравление.

— Я же сказал, я прекрасно себя чувствую, — вскинулся он. — Я шел пешком с того конца деревни… по белой линии. Но, как видишь, дошел. И теперь имею право утолить жажду. Так что уж будь добра…

Гэрриет налила ему стакан виски с содовой, и он сразу же отхлебнул больше половины.

— Что ж вы не позвонили? — спросила Гэрриет. — Я бы за вами приехала.

— В баре у меня кончились монетки, — ответил он. — И, кстати, там у тебя, кажется, оставался фунт на хозяйственные расходы — так я сегодня его забрал… Хочешь выпить?

Гэрриет взглянула на часы. Ровно три. Через три с половиной часа ей кормить Уильяма.

— Не стесняйся, — сказал Кори.

Она налила себе рюмочку белого вина.

Тритон поскреб когтями меховой коврик у камина, дважды повернулся вокруг себя и уселся поближе к остывающим углям.

— Может, все-таки сделать чаю?

— Лучше поговори со мной несколько минут. Мне не с кем поговорить.

Сдерживая зевоту, Гэрриет забралась на диван и поджала под себя голые ноги. Она их не брила несколько месяцев, но в таком состоянии Кори вряд ли это заметит.

— Хороший был вечер? — вежливо осведомилась она.

— Чудовищный. Элизабет сказала, что будут все свои. Куда там «все свои»! Я приезжаю к девяти, а там уже сидят три семейные пары и одна тридцатипятилетняя подруга, у которой на лбу написано: «Сдается внаем». Ясно, высвистали специально для меня. Джеральдина, Дженнифер или что-то в этом роде. За ужином мы, конечно, сидим рядом, а остальные поглядывают исподтишка — как, мол, они там? — будто кобеля с сукой вяжут.

— Красивая она? — спросила Гэрриет.

— Красивая, тут ничего не скажешь. Только смеялась слишком много и все время лезла ко мне с вопросами: и сколько лет моим детям, и над каким сценарием я работаю, и люблю ли я балет, потому что она его о-бо-жает!.. После обеда меня опять приставили к ней, а Элизабет у меня за спиной корчила какие-то страшные рожи — думала, что я не вижу, — все, мол, идет шикарно, просто отпад! Вот именно, отпад. В полночь она меня спрашивает, не затруднит ли меня отвезти эту Дженнифер, то ли Джеральдину, в ее загородный дом в Гаргрейве.

В голосе Кори сквозило раздражение, но бледное лицо оставалось совершенно бесстрастным. Он допил виски и с величайшей осторожностью поставил стакан на стол.

— Пока я ее вез, она увешала мне все уши какой-то лапшой: как она бросила Лондон и своего мужа-маклера, он, понимаете ли, не хотел детей и вообще трахал свою секретаршу, и только здесь, на севере, она наконец-то встретила людей искренних и бескорыстных. Ох, как мне завтра влетит!

— От кого? — не поняла Гэрриет.

— От Элизабет. За нарушение приличий.

— А вы разве нарушили какие-нибудь приличия?

— Ну да. Не переспал с этой Джеральдиной, или Дженнифер, или как ее там.

— Ваша классная дама могла бы вами гордиться, — заметила Гэрриет.

— Я знаю, — сказал Кори. — Только это меня и утешает. Сделай милость, плесни мне еще немного. Спасибо.

— А она что, так хотела с вами переспать?

— Она хотела, чтобы я с ней переспал. Она боится остаться одна, и ей обязательно нужен мужчина, не я, так другой — просто чтобы был. В машине она успела сбрызнуть себя духами — незаметно, как ей казалось, а когда подъехали, она вдруг запрокинула голову и замерла: ждет, стало быть. Но мне, знаешь ли, все эти страсти нужны, как рыбе зонтик, так что я просто вышел и открыл ей дверцу. Тут она зарыдала, выскочила из машины и бегом к своему дому. Потом еще несколько минут ключ не могла найти, корова такая, пока не вытряхнула всю сумку прямо на крыльцо. А я смотрел на нее и чувствовал себя последней скотиной. Не знаю, какой черт дернул меня тогда пристегнуться ремнем — я уже лет сто этого не делал, — но я таки пристегнулся, и поехал, и на Фэрмайл врезался прямо в дерево… Черт, как наши хозяйки любят одиноких мужчин! — Речь его становилась все бессвязнее. — Если мужчина один, они ни за что не оставят его в покое. Мужчины-одиночки — они в наших краях на вес золота. Мужчины, которые спят в одиночку… в одиночке. Ничего, я привык спать в одиночке, пока был женат на Ноэль.

Вскинув длинные ресницы, он укоризненно уставился на Гэрриет, словно это она во всем виновата.

Совсем упился, подумала Гэрриет. Со времени их лондонского собеседования он еще ни разу не заговаривал с ней о жене.

— Теперь они спешат поскорее расквитаться с ней… за то, что она крутила с их мужьями.

— А она с ними крутила? — спросила Гэрриет.

— Крутила с кем хотела. А кто ей не приглянулся, у тех жены, бедняги, еще больше намучились. Представь сама: мужья ползают перед Ноэль чуть ли не на брюхе, а она плевать на них хотела.