Рутенберг назвал якобы предлагаемые ему Гапоном в 1908 году двадцать пять тысяч рублей после того, как был разоблачен Евно Азеф, который получал в охранке крупные гонорары. Кто знаком с финансовыми документами Департамента полиции России, знает, как бережно расходовали деньги жандармы на розыскные мероприятия. Даже на такие суммы, как 30 рублей в месяц, требовалась санкция товарища министра внутренних дел. Гапон не имел никакого отношения к выплате денег тайным агентам за оказание помощи охранке. Никогда никому из тайных осведомителей охранки не выплачивали таких сумм.

И потом, за что Рутенбергу нужно платить огромный гонорар? Он в партии эсеров занимал очень скромное положение, к планам ЦК не допускался, тем более не мог предотвращать террористические акты. За границей Гапон познакомился с Азефом, Черновым, Брешко-Брежковской, Дейчем, Савинковым, Гоцем и другими лидерами эсеров и знал, что именно эти люди определяют политику партии.

Рутенберг позже утверждал, что Гапон его хотел свести с одним из руководителей охранки Рачковским. Он не знал, что Рачковский к этому времени занимал в охранке скромную должность. (Сионистские круги приписывают Рачковскому изготовление «Протоколов сионских мудрецов», также забывая, что к тому времени он не имел ни материальных, ни организационных возможностей.)

Убийство Гапона до сих пор тщательно скрывается. За попытку узнать правду отправляли в тюрьму даже в 70-е годы XX века.

В книге «Провокатор и террор» (Тула, 1927) Л. Дейч писал, что он знает всех участников убийства Гапона и даже с одним из них подробно разговаривал о деталях дела:

«…Так как многие сомневались в верности его сообщения о предательстве Гапона, то Рутенберг предложил некоторым присутствовать незаметно при его беседе с бывшим священником. Трое рабочих выразили на это свое согласие. В установленном месте в сумерках 28 марта (10 апреля) Гапон приехал в Озерки. Встретив его на станции, Рутенберг привел Гапона на дачу, где в одной из комнат уже поместились трое рабочих.

По рассказу Рутенберга, Гапон, думая, что они одни и никто их не может услышать, стал цинично откровенен. Он стал подробно доказывать Рутенбергу, что он должен открыть Рачковскому подготовляющийся террористический акт, что 25 000 рублей большие деньги, и если из-за этого покушения погибнут участники, то это не беда — „где лес рубят, там щепки летят“.

Долго говорил Гапон, всячески стараясь убедить Рутенберга „перестать тянуть канитель“, бросить сомнения, положиться на обещание Рачковского, который „вполне порядочный человек“ и сдержит свое обещание.

Как подробно рассказал мне недавно самый молодой из слышавших эту беседу рабочих, назову его Степаном, их страшно томил этот казавшийся им неимоверно долгим спор Гапона с Рутенбергом. Для них давно уже вполне выяснилась возмутительная роль Гапона, и они хотели бы уже выйти из засады, но Рутенберг все не открывал двери…

— Среди нас был молотобоец Павел (ввиду желания Степана я употребляю вымышленные имена, но он называл мне их подлинные имена и фамилии. — Л.Д.) — высокий, жилистый парень. Он лично знал Гапона. „А вот ты каков!“ — воскликнул он и бросился на Гапона.

Тот стал на колени, начал просить: „Товарищи, братцы, не верьте тому, что слышали. Я по-прежнему за вас, у меня своя идея и пр.“, — всего не припомню, что он нам говорил и мы ему говорили.

„Такое было состояние, что невозможно передать: скверная вещь убивать, хотя бы изменника. Не хочется вспоминать. Никогда никому не рассказываю этого дела. Вот только вам пришлось“, — сказал Степан.

Голос и выражение его лица вполне подтверждали, что ему действительно неприятно вспоминать последовавшую затем ужасную сцену, которую, после небольшой паузы, он все же, хотя и лаконично, передал.

Павел, повалив Гапона, стал душить его своими железными руками. Но Гапон извернулся и, в свою очередь, подмял под себя Павла; на помощь ему бросился Сергей, — Гапон и его повалил: он обнаружил неимоверную ловкость и силу — прямо атлет. Тогда я схватил веревку, которую, видимо, оставил дворник, когда принес дрова, и закинул петлю на шею Гапона. После этого мы потянули в переднюю, где повесили на вбитый над вешалкой крюк».

Здесь самое время прекратить цитировать Дейча. Или он для отвода глаз придумал обстоятельства убийства бывшего священника, либо товарищ «Степан» поднаврал. Это описание убийства Гапона не соответствует документам осмотра места преступления. Тело повешенного Гапона было на втором этаже и никакой там передней не существовало! Они забыли про разбитый о голову Гапона граненый стакан и бутылку, которой убийцы ударили его по голове.

Далее Л. Дейч пишет:

«На мой вопрос: „Стоило ли, по его мнению, убивать Гапона?“, т. Степан после паузы сказал, что, в сущности, не стоило и что он потом жалел, зачем принял участие, он был молод, ему не было еще 20 лет, к тому же раз „пятерка“ решила,[1] нельзя было отказываться.

Расправившись с несчастным Гапоном, рабочие обыскали его, затем забрали все бывшее в его карманах и ушли, закрыв дачу, а ключ от входной двери бросили в прорубь. Ни на кого из них не пало подозрение и имена их как участников этого убийства остались неизвестными».

Читаешь эти строки и невольно думаешь: сколько лет каждому школьнику внушалась нашими политологами истина, что убить человека ради высокой идеи является героическим поступком! Как юрист, ответственно заявляю, что Рутенберг и его молодые сообщники совершили одно из самых тягчайших преступлений — умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. В любом цивилизованном государстве такое преступление карается смертной казнью. Однако в советский период подобные убийства расценивались как героический поступок революционера и серийные убийцы назывались «старыми большевиками». Были времена, когда политические убийцы с гордостью рассказывали, как расстреливали малолетних великих княгинь, бросали живыми в шахты членов царской семьи, как травили отравляющими газами крестьян, мучили в застенках ВЧК всякую контру, а то и оставляли для потомков свои мемуары. Этим большевикам пионеры повязывали красные галстуки, им устанавливали персональные пенсии, предоставляли дачи, квартиры, бесплатные путевки, навешивали ордена. Почему же убийцы Гапона не называли свои имена? Один из расстрельщиков царской семьи — Ермаков, в знак особого вклада в дело революции, всегда возглавлял колонны демонстрантов с огромным красным знаменем в руках. Почему Рутенберг не возглавлял людское шествие на Красной площади? Почему даже спустя 12 лет «товарищ Степан» скрывал свою фамилию, а товарищ Л. Дейч не указал его подлинное имя в своей книге? Почему скрывались «товарищи Сергей и Павел»?

Или их не было в природе, или им бы пришлось отвечать на неприятные вопросы: «Зачем они украли у Гапона ключ от несгораемого сейфа?»

В альманахе Владимира Бурцева «Былое» были опубликованы воспоминания Рутенберга об обстоятельствах убийства. В них он продолжал настаивать, что Гапон был убит по приказу одного из руководителей партии эсеров — Евно Азефа все за те же 25 000 рублей, которые он предлагал Рутенбергу.[2] Ни публикатор записок Рутенберга — В.Л. Бурцев, ни Л. Дейч не спросили участников убийства Гапона: «Если все было так, как вы утверждаете, то с какой целью вы его пытали, ведь эксперты обнаружили на трупе следы пыток?»

Анализ мемуарной литературы дает мне право утверждать, что Рутенберг намеревался убить Гапона вместе с Рачковским. Последний принимал секретные доносы Е. Азефа и мог выдать его провокаторскую деятельность революционерам.

Последние месяцы жизни Гапона и последовавшие за его смертью события полны тайн, которые не раскрыты до сих пор. У Гапона были какие-то весьма важные документы, которым он сам придавал исключительное значение.