— А как ты хотел? Чтобы развалились обе компании, их объявили банкротами, люди — огромное количество сотрудников — потеряли свои рабочие места из-за одного твоего бездумного поступка, когда ты подумал своей задницей? Это ты никогда не нес ответственности даже за свой зад. Тебе невдомек, как это — отвечать за работников и их семьи, маленьких детей и престарелых родителей, которым придется пойти по миру из-за безмозглого омеги. Чтобы выстроить их, слить эти компании, понадобилось без малого полтора года, а чтобы разрушить — один идиотский вечер.

— Милый, — ласково сказала я своим мелодичным голосом, склонив голову к плечу, — а ты не пробовал писать книги? Мне кажется, из-под твоего пера однозначно увидели бы свет такие бестселлеры, как «Мир на грани катастрофы или все держится на заднице омег», или «Во всем виноваты омеги, или как обвинить омегу во всех грехах, оставаясь в белом пальто на белом коне».

— А ты действительно изменился. Раньше ты таким не был, — внимательно и коротко Тори посмотрел мне в глаза и отвернулся, накладывая яичницу с овощами в две тарелки.

А мне стрельнула, наконец-то оформившись, плававшая, но не дававшаяся раньше мысль — я могу здесь писать книги. Вернее переписывать свои любимые произведения, переделывая женщин в омег, как я это сделала со сказкой про Золушку. Сочинения мне всегда удавались, но я никогда не пробовала себя в больших формах. В любом случае, попробовать стоит. Авторы в претензии не будут, а вот мне это, возможно, сможет помочь выжить тут, ведь я ничего не умею.

«Шадап и тейк май мани!» — радостно пискнул из норки суслик, захлопав в ладошки.

— Надеюсь, ты больше не думаешь о… — Тори замялся, помрачнев лицом, яростно терзая яйцо в тарелке ножом.

— О суициде? — мне говорить об этом было легко, меня-то это никоим образом не касалось — Тася умирать не хотела, но меня, опять же, никто не спросил. Я состроила самое серьезное выражение лица и произнесла совершенно спокойно, — Ты так больше не шути, а то я со смеху умру. Скажу тебе один единственный раз, надеюсь, твоих мозгов хватит на то, чтобы это запомнить: умирать я не собираюсь — я уже там был и ничего хорошего не нашел. Пока у меня амнезия и я ничего не помню, ты можешь говорить все, что угодно, винить меня во всех грехах и поступках, но она же когда-нибудь пройдет, и вот тогда все, что ты не договорил или соврал, выплывет. В том числе причина, почему я так поступил, и что меня до этого довело — но я больше не смогу верить тебе ни в чем. Я бы хотел начать заново строить наши с тобой отношения с чистого листа — раз уж нам еще три с половиной года надо изображать счастливое семейство и скрывать, что брак договорной. Я смогу переступить через свои принципы и постараться сделать наши отношения ровными, я очень не люблю конфликтовать, если меня не заставляют. Все дело в тебе. Сможешь ли ты пойти навстречу и начать все сначала.

Тори прищурил глаза, прожевал вложенный в рот кусок перца:

— Сначала? Забыть все? И не надейся. То, что ты не помнишь, не значит, что этого не было, или что не сможешь опять выкинуть что-либо подобное — натуру не изменить, даже если ты все забыл. Я не верю, что ты стал другим, Милош. Как бы ты ни старался мне сейчас навешивать лапшу, прошлого не изменить. И тебя тоже. Поэтому будем действовать в рамках договора, как и планировали, соглашаясь оба на этот брак. С тебя требуется…

— … только раздвигать ноги. Я помню, — желчно ухмыльнулся я.

— Вот и славно. Значит, завтра вылетаем пораньше с утра. Надеюсь, никаких фокусов ты больше не выкинешь, — припечатал ладонью по столу муж.

— А как же дед?

— Альдис сегодня привезет врача и сиделку, с дедом все будет в порядке. Это не твой дед, поэтому не надо делать вид, что ты за него переживаешь. Сегодня здесь будет много народа, поэтому спать придется в моей комнате — твою комнату отдадим врачу, собери свои вещи и перенеси в угловую комнату.

— Надеюсь, ты не рассчитываешь, что совместная ночевка равняется сексу? Течки нет, я по договору не обязан раздвигать ноги по щелчку.

— И не мечтай — я умею держать свой член в руках, это ты не можешь контролировать свою похотливую задницу.

— Вот и славно. Не рви свою моральную уздечку, стараясь доказать мою ущербность — я изменился, и пока ты это не поймешь, нам с тобой говорить не о чем. Спасибо за завтрак, — я поставила тарелку в раковину и вышла из кухни.

Как только я вышла из кухни, в дверь постучали.

— Миииилоооош!!! — накинулся с порога Радеуш.

Я подхватила его на руки и закружила в коридоре.

— Я соскучился!!! — Рад прижимался ко мне изо всех силенок.

— Милош, спасибо тебе! Ты так выручил меня! — Люсий зашел в коридор и захлопнул дверь.

— Проходите в кухню, сейчас выпьем чаю, — я так и держала малыша на руках, хоть он был тяжеловат для меня — после выматывающей ночи я все еще была без сил.

— Нет-нет, мы на минуточку, нас там машина ждет. Мы уезжаем, — омега был бледен, но собран и деловит. — Все оказалось так, как люди говорили. Муж жил на две семьи и его все устраивало. Он не собирался ничего менять, если бы я не припер его к стенке своим приездом. Но я успел развестись за эту неделю и теперь я свободный омега.

— Что теперь будешь делать? — я поцеловала в щечку малыша, и он засмущался, забрыкался, стараясь слезть с рук.

Я опустила его на пол, он перехватил Заю поудобнее и посмотрел снизу вверх на меня:

— Ты помнишь, что я возьму тебя замуж?

Внезапно чья-то рука обвила мою талию, запахло ватрушкой, и меня прижали к себе, кладя голову на макушку.

— Привет, Люсий, привет, Радеуш. Зайдете?

— Эй! — Радеуш потянулся сбросить руки мужа с моей талии. — Отпусти его! Это мой жених!

Но Люсий тут же оттянул малыша и прижал спиной к себе.

— Это мой муж. А ты себе другого найдешь, — ухмыльнулся Тори, сильнее вжимая меня в себя.

— Сам найди себе дррругого, — вырывался из объятий малыш, возмущенно сопя, — а я вырррасту и заберрру его! — он агрессивно выкрикивал, смешно хмуря лобик и набычившись. — И никому не дам обижать! И хворрростиной бить!

— Радеуш! Веди себя прилично! Иначе тебя не будут принимать в гостях, — Люсий хмурился и старался как-то выйти из этой неприятной ситуации.

Я постаралась незаметно расцепить руки мужа, но меня прижали плотнее и внезапный предупреждающий укус в мочку уха бросил горсть мурашек на шею. Тори удовлетворенно хмыкнул мне в шею, и теплое дыхание заставило мурашки расползтись до плеча.

Я поморщилась, и это не ускользнуло от внимательного, но смущенного взгляда Люсия.

— А где Петрррык? — тут же переключился на другую тему, как и все дети, любознательный малыш. — У него уже вырррос хвост? А дашь мне перрро на память? Там в кррружке на кухне я видел.

Муж отодвинулся от моих ягодиц, видимо, не желая показывать интерес, проснувшийся в его теле, случайно задев бугорком, и отстранился, развернув меня к себе лицом.

— Что за дела? Кто такой Петрык и что с его хвостом? — он говорил, как будто не было недавно того разговора на кухне, как будто мы были женаты много лет, и у нас нормальная семья, в которой друг к другу постоянно проявляют такое внимание к мелочам.

Суслик во мне удивился актерскому мастерству и поведению мужа, но внешне, я надеюсь, это не проявилось.

«А казачок-то засланный! Ты видела, видела, как он реагирует на твое тело? При всем презрении, а? Ревность, желание, ненависть… Совпадение? Не думаю! — Васятка довольно потирал лапки. — С этим можно работать, если ты планируешь с ним дальше жить, а не рвануть от него подальше!»

«Да ладно тебе натягивать события на канву желаемого, не презерватив, чай. Может это просто альфьи инстинкты на зад любого омеги».

— Вот черт! Петрык! Дед же кур не кормил! — обернувшись к вешалке, я схватила дедов будний затрапезный кожух и ключ от сарая, и коротко бросила мужу, — Потом объясню. Дай Радеушу перья, они на подоконнике в кухне. Радость, сходи с Ториниусом и выбери себе самое лучшее перо, — я ласково улыбнулась малышу и перевела взгляд на его папу, — Люсий, помоги мне, пожалуйста, я не разбираюсь в этом и прошлый раз чуть не отравил Петрыка.