— Баронесса, — сказал генерал, позвольте мне представить вам капитана Лемблена, моего адъютанта.

Гектор вторично поклонился.

— Ну что, капитан, вы готовы? — продолжал барон.

— Да, генерал.

— Мы наскоро закусим, потому что через час надо ехать. В это время к генералу подошел лакей за приказаниями, и это дало возможность Гектору подойти к баронессе и шепнуть ей:

— Простите меня, я навсегда удаляюсь от вас… прощайте, сударыня… я повинуюсь вам.

Час спустя барон де Рювиньи, нежно обняв свою молодую жену и смахнув невольно набежавшую слезу, сел в карету вместе с капитаном Лембленом. Карета рысью выехала со двора отеля.

Марта выдержала до конца. Она не побледнела, не задрожала в этот ужасный час; но как только она осталась одна, вся энергия ее исчезла. Марта разразилась рыданиями, упала на колени и, подняв руки, начала молиться. Молитва ее была так горяча, что ангел-хранитель с высоты небес с состраданием взглянул на нее и заплакал.

Почти месяц спустя после описанного нами события отряд французской армии проходил через Атласские горы. Отрядом этим командовал генерал, барон де Рювиньи. После перехода, продолжавшегося трое суток, отряд сделал привал в небольшой долине, местоположение которой было удобно для лагерной стоянки. Генерал отдал приказание не удаляться на значительное расстояние и послал вперед сотню кавалеристов с поручением разведать позицию неприятеля.

Когда меры предосторожности были приняты, генерал сошел с лошади и направился в свою палатку, чтобы условиться там со своим штабом относительно выбора офицера которому можно было бы поручить начальство над отрядом. Выбор был труден, потому что нужно было найти человека, хорошо знакомого с местностью и с арабским языком и настолько храброго, чтобы пойти на все. Только один офицер соединял в себе все эти качества, а именно — капитан Гектор Лемблен, проведший когда-то несколько месяцев в плену у арабов. Генерал потребовал его к себе и сказал ему:

— Капитан, я назначаю вас командиром отряда егерей. Вот инструкции, которых вы должны строго придерживаться. Но, когда отправляешься в такую экспедицию, как та, в которую я вас назначаю, то как бы человек храбр ни был, он может чувствовать настоятельную потребность получить в последний раз известие о своих родных.

Гектор вздрогнул.

— Вместе с депешами из Алжира я получил из Франции письма, которые привез последний пароход. Может быть, и для вас есть что-нибудь.

— Я не думаю этого, генерал.

— Почему?

— У меня не осталось никого, кроме очень дальних родственников.

— Как! Ни одного друга? Ни даже подруги сердца? Генерал открыл кожаный мешок и начал поспешно перебирать письма, читая надписи.

— Постойте, — вдруг сказал он, — вы ошиблись, капитан…

И он подал Гектору письмо, почерк которого был совершенно незнаком капитану. Гектор сначала был убежден, что никогда не видал этого почерка; но вдруг он вздрогнул, и что-то подсказало ему, что это письмо было от Марты. Он, однако, настолько владел собою, что взял письмо и, не распечатывая его, сказал генералу:

— Я знаю, от кого оно.

Капитан поклонился и пошел в соседнюю палатку. Там, бледный и дрожащий, Гектор разорвал конверт. Предчувствие не обмануло его: это письмо действительно было от Марты, которая очень искусно изменила свой почерк. С холодным потом на лбу, капитан начал читать следующие строки, написанные дрожащей рукой и, очевидно, под влиянием сильнейшего волнения.

«Гектор, — писала Марта, — если вы не спасете меня сейчас же, я погибла! Это позор… это отчаяние… смерть моего старого отца… бесчестие сестры… презрение света… Гектор! Гектор! Сжальтесь… ради Бога… ради вашей матери спасите меня! Я чуть с ума не схожу от ужаса и даже не умею рассказать всего, что случилось… двадцать четыре часа назад… Слушайте, Гектор. Вчера я стояла на коленях и молилась, как делаю это каждый день… Я молилась за него… я молилась за вас… Я просила Бога изгладить образ мой из вашего сердца. Вдруг явился какой-то человек. Он хотел переговорить со мною немедленно. Я его никогда не видала, наружность его показалась мне отталкивающей; одет он был прилично, манеры у него были светские, и он мне почтительно поклонился. Взглянув на него, я похолодела, как будто увидала змею.

— Что вам угодно, сударь? — спросила я.

— Полчаса побеседовать с вами, сударыня.

— Но я совсем вас не знаю…

— Меня — нет, сударыня, но вы знаете, без сомнения, этот почерк.

И он показал мне письмо, единственное, которое я когда-то написала вам, все облитое моими слезами, где я вас на коленях молила забыть меня. И пока я с удивлением смотрела на него, спрашивая себя, не сделалась ли я игрушкой ужасного кошмара, он сказал мне:

— Это письмо, сударыня, капитан Лемблен не мог увезти с собою, потому что боялся, что его убьют: он тщательно запер его в шкатулку, в улице Виктуар; но тройной замок шкатулки был взломан и письмо украдено.

Я слушала этого человека, как приговоренный выслушивает свой смертный приговор; я не могла произнести ни слова, ни сделать движения… Я стояла неподвижно, как статуя.

— Сударыня, — продолжал он, — в Париже сотни тысяч различных ремесел, я же занимаюсь собиранием компрометирующих писем. Эта профессия довольно доходная.

Я поняла, что хочет сказать мне этот человек, и подумала, что он намерен продать это письмо за незначительную сумму. Я взяла кошелек, полный золота, и бросила его ему.

Он расхохотался, и его смех заставил меня содрогнуться.

— Госпожа баронесса шутит конечно, — спокойно сказал он, — подобное письмо неоценимо.

— Неоценимо! — вскричала я пораженная.

— Разумеется, — продолжал он с убийственным хладнокровием, — эту сумму заплатил бы мне генерал барон де Рювиньи, но баронессе оно обойдется дешевле.

И этот человек шепнул мне на ухо цифру… поражающую цифру, Гектор… Цифру, которую я не решаюсь написать… где взять денег? Я думала, что он с ума сошел.

— Я знаю, — сказал он мне, — что эта сумма крупная и что она найдется не тотчас… но я подожду… в распоряжении госпожи баронессы две недели. Сегодня десятое число, я буду иметь честь явиться к госпоже баронессе двадцать пятого, ровно в полдень. Если в течение этого срока госпожа баронесса не успеет приготовить следуемую сумму, то один из моих агентов поедет в Алжир, где и обделает это дело с самим генералом, бароном де Рювиньи. И этот человек оставил меня обезумевшей от отчаяния, Гектор, и долго еще после его ухода я не могла прийти в себя от этого ужасного и безвыходного положения.

Где достать эту сумму? У кого просить ее? У меня есть на двадцать пять тысяч франков бриллиантов и двадцать тысяч франков, оставшихся от трехмесячного содержания, назначенного мне генералом… Под каким предлогом взять их? Мне нужно поручительство моего мужа… а его-то и нет у меня. Отец уехал в Бельвю. Да и как сказать ему: «Мне нужно сто тысяч франков!». Только один вы, Гектор, можете спасти меня. Приезжайте скорее, не медлите ни минуты… Этот человек сдержит свое слово. Голова моя идет кругом… Гектор, Гектор, если вы не спасете меня, я погибла! Отец проклянет меня!..»

На этом кончалось письмо госпожи де Рювиньи; оно еще носило следы горячих слез, которые Марта пролила на него.

Капитан растерялся и спрашивал себя, не жертва ли он ужасного бреда… Но вот письмо… он держал его в своих судорожно сжатых руках и перечел еще раз.

— О, — вскричал он наконец, — я спасу ее!

Гектор посмотрел на число, которым было помечено письмо. Оно было послано восемь дней назад. В распоряжении капитана было ровно семь дней. Семь дней, чтобы явиться в Париж, семь дней, чтобы найти сто тысяч франков!

Он находился в двадцати пяти тысячах лье оттуда; ему нужно было три дня, чтобы добраться до Марселя и еще два дня — до Парижа.

— Я приеду! — прошептал он. — Я должен приехать вовремя.

Но тут Гектор вспомнил, что он не имеет права отлучиться без разрешения и что генерал не разрешит ему уехать перед самой экспедицией и накануне сражения.