Иван Мележ

В МЕТЕЛЬ

К. Черному

Неистовствовала вьюга. Вверху над Засмужцем глухо шумел ветер и сыпал на дорогу колючие мелкие крупинки. Мимо темными высокими стенами бесконечно проходили сосны, шевеля своими косматыми лапами. Сжатая соснами дорога бесчисленное количество раз поворачивалась, выпрямлялась, и всюду нс переставая вел свою однообразную грустную песню ветер: ууу-уу.

Засмужцу казалось, что не будет конца этому лесу, этой песне. По его расчетам бор давно должен был кончиться. Время от времени Засмужец с надеждой поднимал голову и всматривался в даль, надеясь увидеть поле, но взгляд его неизменно упирался в ряды сосен.

Он шел, тяжело дыша, пошатываясь, как обычно ходят уставшие люди. Голова его была опущена, и если б он не поднимал ее иногда, можно было бы подумать, что Засмужец на ходу спит. Снег пластом лежал на его шапке и плечах. За хлопцем, на поводу, свесив голову, неохотно плелся конь.

Седло на нем тоже побелело от снега: всадник часа три уже не садился на него.

Издалека, сквозь густой гул сосен, прорвался звук артиллерийского разрыва, - еще одно напоминание о том, что и в эту ночь шла война. Донеслось еще несколько разрывов, потом стало тихо. Засмужец прислушался разрывы не повторялись.

Сильный порыв холодного ветра бешено набросился на Засмужца и толкнул его назад так, что хлопец едва устоял на ногах.

Конь поднял голову, настороженно повел ушами. А ветер со свистом полетел дальше, гоня перед собой тучи снега. Засмужец натянул повыше ворот шинели. Когда он раскрыл залепленные снегом глаза, то увидел впереди между редкими соснами серую, грязную поляну. Это и было поле.

В поле игти было холодней, и Засмужец то опускал голову, то отворачивал лицо в сторону, чтобы укрыть его от ледяного ветра. Через несколько шагов Засмужец споткнулся и упал в снег. Дорога оборвалась. Она была занесена высокими плотными сугробами.

Солдату не хотелось подыматься с мягкого пушистого снега. Он лежал неподвижно, закрыв глаза, с наслаждением чувствуя, как тело приятно ноет от усталости, как расправляются усталые члены и тепло, словно после вина, медленно разливается по его рукам, ногам, кружит голову.

Захотелось спать. Он не спал уже вторые сутки. Прошлой ночью он шел по этой дороге в обратном направлении - в штаб армии с донесением от командира кавалерийской бригады. Бригада прорвала немецкую оборону и глубоко вклинилась в расположение врага. До штаба армии нужно было пройти километров двадцать шли немногим больше, но все дороги и тропы были так завьюжены снегом, что добраться до штаба удалось только за шесть часов, и он замучил себя и коня. В штабе его задержали недолго - не дали даже отдохнуть.

Видно, донесение было важным, потому что через полчаса ему вручили новый пакет и приказали немедленно возвращаться назад.

Когда он выезжал из села, оставалось часа три до сумерек. От усталости и бессонницы он чувствовал себя обессиленным.

В довершение ко всему к вечеру разбушевалась метель.

Засмужец большим усилием воли заставил себя подняться и пойти по целине.

В какое-то мгновение он провалился по пояс. Ноги не нащупывали под снегом твердого грунта. Засмужец подался немного вправо и с облегчением снова почувствовал под ногами дорогу.

Вскоре сугробы кончились, оголив скользкую, вылизанную ветрами дорогу. Итти стало легче, и нужно было только следить за тем, чтоб не попасть в санную колею - там было скользко.

Через несколько сот метров дорога опять затерялась. Засмужец снова начал плутать - то терял дорогу, то нащупывал ее ногами. Он шел, выбиваясь из сил, и скоро так измотался, что вынужден был останавливаться через каждые три-четыре шага, чтобы перевести дыхание. Когда иттн дальше уже не было сил, Засмужец сел на коня. Это было возле могучего, одиноко стоявшего дуба со сломанной вершиной, который он заметил, когда шел по этой дороге в первый раз. Дуб был таким старым и таким широким и могучим, что Засмужец тогда невольно остановился и даже свистнул от восхищения.

Каштан шел более уверенно, каким-то внутренним инстинктом угадывая дорогу.

Но и он часто останавливался,- с натугой сопел и опять трогался дальше с тупым животным упорством. От усталости он шатался из стороны в сторону, спотыкался.

Потом, собрав последние силы, пошел скачками. Засмужец пожалел коня, слез на землю и повел его на поводу.

Теперь вести коня было еще труднее.

Хлопец сразу пожалел, что проехал на нем эти несколько сот шагов. В начале пути Каштан едва не наступал на бойца, дышал у самой его шеи. Сейчас конь с трудом поспевал за ним: шел на тугом поводу.

Засмужец снова потерял дорогу. Он проваливался по пояс на каждом шагу, но упрямо шел дальше. Увидс-в и сюроно дерево, он с надеждой направился туда.

И сразу пришлось разочароваться - это был тот дуб со сломанной верхушкой, возле которого он садился на коня. Засмужец понял, что заблудился. Обессиленный, он упал в снег. Конь постоял над ним немного, подождал, потом забеспокоился, дернул повод раз, другой. Засмужец поднял голову и увидел над собой морду коня. Она казалась необычно большой. Каштан смотрел круглыми умными глазами, тревожно и нетерпеливо. Если бы не острое, не оставлявшее всю дорогу сознание важности данного ему задания, от удачного выполнения которого зависела судьба тысяч людей, он, вероятно, не смог бы снова пуститься в путь. Весь смысл его жизни сосредоточился теперь в одном слове: "дойти".

И держась за это слово, как за единственное спасение, он с усилием тронулся дальше. Теперь он шел в состоянии полузабытья.

Вдруг Засмужец* увидел перед собой огонек. Он не поверил себе, испугался, подумав с тревогой, что это мираж, протер глаза, но огонек не исчезал. Он мерцал, дрожал, этот золотой огонек. Кругом, как и раньше, гудела буря. Но человек уже не замечал, нс видел ничего, кроме этого маленького огонька, веселый свет которого согрел душу, словно его тепло передалось на таком расстоянии. Огонь в той деревне - его цель. Огонек был таким близким, желанным, мерцал, казалось, перед самыми глазами.

И на каждом шагу погружаясь и снег, сюсц почти побежал через поле, не пытаясь больше искать дорогу.

Это только показалось, что огонек близок. Солдат шел па свет, а тот словно убегал от него. Засмужец снова начал терять силы.

У самой деревни его окликнули патрули.

Засмужец с облегчением сказал пароль и пошел к штабу. Передав пакет и расседлав коня, он, тяжело передвигая ноги, направился в свой взвод. Но как только он вошел в хату, в которой знакомо пахло теплым хлебом и только что вытопленной печкой, усталость его, казалось, как рукой сняло. Солдат поздоровался с молодухой и долго пытался замерзшими, непослушными пальцами расстегнуть шинель. Женщина, с улыбкой следившая за ним, протянула руку.

- Давай помогу.

Она легко стянула с него задубевшую от мороза шинель и ватник.-

Засмужец -во внезапно нахлынувшем порыве веселья крепко обхватил ее талию и притянул к себе. Молодуха с улыбкой смотрела в его улыбающееся лицо, на его стриженую голову, на которой смешно, по детски торчали ежиком серебристые волосы, и пыталась освободиться.

- Пусти. А то мамке твоей напишу. Отлупцует, - пошутила она.

- Смейся, смейся. Все равно не пущу...

Ему было весело, а почему - он и гам не знал. Засмужец звонко рассмеялся и разжал руки. Улыбка не сходила теперь с покрасневших щек, с полных, мягких губ восемнадцатилетнего юноши. Трудно было представить, что совсем недавно этот паренек, с нечеловеческим упорством превозмогая усталость, добирался до штаба.

Когда Засмужец, наконец, присел у печки, ему показалось, что он никогда не сможет сдвинуться с места. Но приподнятое настроение, которое, неизвестно как, вошло в его душу, не покидало его.

Вспомнив о том, что пришлось пережить п дороге, он сам удивился, что смог столько вынести. Если б еще раз пришлось итти, он не сделал бы и половины того, что раньше. За окном бушевала вьюга, в трубе заунывно свистел ветер. Но Засмужцу приятно было слушать эту музыку. Теперь всеи ветер и холод были позади.