— Что это? — с некоторым испугом спросил незнакомец. — Подойди, и увидишь сам! — ответила Екатерина. Незнакомец осторожно подкрался к светящемуся отверстию и увидел, что там виднеется какая-то сверкающая наклонная пластинка.

— Здесь применено старинное изобретение, которое, наверное, знакомо тебе, — сказала Екатерина, — в потолке кабинета имеется отверстие, над которым тайно прикреплено в наклонном положении зеркало из полированной стали так, что в нем отражается вся комната. Системой дальнейших зеркал это отражение передается сюда, так что, глядя в отверстие, можно видеть все происходящее в кабинете. А вдобавок еще, благодаря системе слуховых труб, можно также и слышать все, что там говорится. Ну-ка, взгляни! Человек в маске приблизил лицо к отверстию.

— В самом деле! — воскликнул он.

— Что ты видишь?

— В кабинете перед столом сидит какой-то мужчина; его лица не видно; он нетерпеливо переворачивает страницы книги.

— Это герцог Гиз. Он один?

— Да, но дверь отворяется… и… вошел герцог Франсуа!

— А! Ну, так уступи мне теперь место!

Королева прислонилась к стальному зеркалу. Герцог Анжуйский и Гиз молча раскланялись друг с другом, но не говорили пока еще ни слова. Однако вскоре в глубине кабинета открылась вторая дверь, и вошла женщина. Это была Анна Лотарингская.

— Ого! — пробормотала королева-мать. — Раз в дело вмешалась очаровательная Анна, положение становится серьезным. Надо внимательно слушать, что там происходит! — и она приникла ухом к слуховому отверстию.

— Милый кузен, — сказала Анна Лотарингская, войдя в кабинет, — разрешите мне резюмировать создавшееся положение!

— Прошу вас, очаровательная кузина! — галантно ответил Франсуа.

— Наваррский король в нашей власти…

— О, да, и я отвечаю вам за то, что стены его темницы достаточно прочны, чтобы он не мог выйти из нее без посторонней помощи!

— Да, это так. Но самое лучшее во всем этом то, что он доставлен в Анжер ночью, его никто не видел и, кроме нас, моего брата и меня, никто не знает, что он привезен сюда. Что же касается видама Панестерского, то за него я вполне отвечаю — он болтать не будет. Следовательно, можно считать, что пленение наваррского короля состоялось в полной тайне.

— Но что же тут такого? И что за преимущество видите вы в тайне, окружающей пленение наваррского короля?

— Огромное преимущество, кузен. Католическая религия, герцогство Лотарингия и королевство Франция не имеют более злого врага, чем этот королишка. Его смерть будет встречена с чувством большого облегчения, но если мы самовольно казним его, то вся Европа подымется на нас, и даже сам французский король потянет нас к ответу. Но зачем нам оповещать об этом весь мир?

Наверное, в Анжерском замке найдется какая-нибудь подземная темница, где мрак и сырость быстро насылают смерть и избавляют узника от мук жизни…

— Гм… если поискать, то, пожалуй, найдется! — ответил Франсуа. Анна очаровательно улыбнулась.

— Я вижу, что мы столкуемся, — сказала она.

— А уж это смотря по обстоятельствам, — невозмутимо ответил герцог.

Эта фраза заставила Анну Лотарингскую поморщиться, но она промолчала, ожидая пояснений со стороны герцога Анжуйского. Однако Франсуа недаром был сыном Екатерины Медичи, недаром в его жилах текла итальянская кровь, и недаром он был воспитав на принципах великого политического хамелеона Макиавелли. Поэтому он стал исподтишка и издалека показывать зубы.

— Вы все предвидели, все учли, прелестная кузина, — начал он, — но не затронули тут одного обстоятельства. Генрих

Бурбонский, король Наварры, имеет после меня наибольшие права на французский трон…

— Мы с ним находимся на одинаковом положении в этом отношении! — поспешил заметить Генрих Гиз.

— Ну уж извините: он ближе к трону на одну степень! А ведь у моего царственного брата нет детей, значит, если он опочиет в Бозе, то…

— Вы наследуете ему, кузен!

— Как знать? Эх, Господи! Жизнь человеческая зависит от таких пустяков!.. Какая-нибудь маленькая пулька, острие стилета, падение с лошади или… зернышко тонкого яда, и нет человека!

Генрих Гиз невольно вздрогнул и переглянулся с сестрой при этих словах.

— Так вот-с, — продолжал Франсуа, — выслушайте меня как следует, дорогой кузен и прелестная кузина. Вы овладели особой наваррского короля… это было очень политично, но… вы сделали большую ошибку, упустив из вида кое-что…

— Именно?

— Да вы привезли его в Анжер, а не доставили в Нанси! Там, видите ли, господами его судьбы стали бы вы и могли бы сделать с ним все, что вам угодно, не считаясь ни с кем…

— То есть, иначе говоря, — с раздражением произнес Гиз, — вы хотите сказать, что здесь мы не властны над судьбой своего пленника?

— Разумеется. Тут судьба наваррского короля гораздо более зависит от меня, чем от вас.

— Значит, мы совершили ошибку, доверившись вам?

— Ну, это смотря по тому, как… Видите ли, если я помогу вам стереть с лица земли наваррского короля, то устрою ваши дела, но никак не свои. Я только приближу вас на одну степень к французскому трону, только и всего!

— Да что же из этого? Разве мы когда-нибудь будем царствовать?

— Гм… Как знать?

— Да ведь вам нет и тридцати лет, а королю только тридцать два!

— И я, и король — люди, которым так легко умереть! При этих словах герцог Гиз снова обменялся с Анной взглядом, в котором заключалась целая политическая программа.

— Дорогой кузен, — сказала затем герцогиня Монпансье, — мы предвидели это возражение с вашей стороны! Но благоволите выслушать теперь и нас тоже. Варфоломеевская ночь была только началом ожесточенной борьбы католичества против протестантства; эта борьба временно замерла, так как у католической партии нет достаточно энергичного и талантливого вождя. Ныне царствующий король Франции никогда не станет таким вождем.

Он слишком впал в порок и изнеженность, чтобы серьезно преследовать государственную задачу первой важности; к тому же его престиж падает с каждым днем. Мы имеем верные сведения, что папа собирается отлучить его от церкви. Если это совершится, вся Франция отвернется от него и выберет себе другого короля. Но в таких случаях народ не имеет свободного выбора, а избирает лицо, указанное папой. Ну, а папа всецело стоит за интересы Лотарингского дома. Значит, кого укажет наша семья, тот и будет королем!

— Ну… а ваша… семья?

— Укажет на принца, который сумеет к тому времени доказать свои союзнические чувства.

— И… этот принц?

— Вам стоит только захотеть, чтобы стать им! — сказала Анна и, в то время как герцог Анжуйский, словно ошеломленный, откинулся назад, торжественно прибавила: — Ваше высочество, Франсуа Валуа, герцог Анжуйский и наш кузен! Угодно ли вам через шесть месяцев от сего числа стать французским королем?

— О-го-го! — пробормотала Екатерина Медичи. — Значит, я не ошиблась?

Вернемся, однако, к наваррскому королю. Мы расстались с ним в тот момент, когда, высунувшись из окна по приглашению герцогини Анны и увидав там отряд лотарингских всадников,

Генрих возложил всю надежду на свою звезду. В ответ на его восклицание по этому поводу, Анна ответила:

— Будем ждать, пока звезда придет вам на помощь, кузен, а пока что вам уж придется отдаться всецело в мою власть. Сейчас подадут портшез, вы соблаговолите надеть монашескую рясу и бархатную маску, а кроме того, дать мне честное слово, что в пути вы ничем не попытаетесь открыть свое инкогнито.

— А если я откажусь, прелестная кузина?

— Тогда мне придется прибегнуть к мерам, которые мне самой внушают глубокое отвращение. Я кликну своих людей, вам заткнут рот кляпом, а на голову накинут глухой капюшон.

— Это совершенно бесполезно, прелестная кузина, та; как я готов последовать вашим желаниям. Но каким способом я должен буду совершить свой переезд?