Наконец кровать остановилась, пружины опять исчезли, и Генрих почувствовал себя на свободе. Он кое-как оделся во тьме, соскочил с кровати, но его ноги встретили скользкий, сырой пол.

Тогда Генрих понял все. Еще в детстве он слыхал, что в анжерском замке имеется так называемая «зеленая» комната, кровать которой установлена на подвижном трапе. С помощью этой кровати без шума и огласки отделывались от неугодных людей, которые исчезали без следа, так как погреба, куда опускался трап, были расположены довольно глубоко под землею, не имели выхода и были окружены непроницаемыми стенами.

— Н-да-с! — сказал себе Генрих. — Моей звезде будет довольно затруднительно заглянуть сюда. Но как знать? Ведь заглядывают же звезды в самые глубокие колодцы? Ну а пока что необходимо отоспаться, так как силы мне очень и очень понадобятся. Кровать уже исполнила свое дело, и нового предательства мне от нее ждать нечего. А потому заснем! — и Генрих снова улегся на кровать и заснул крепким сном.

Когда Генрих Наваррский проснулся, в его темнице было не так уже безотрадно темно. Сверху пробивался маленький луч света, и, освоившись с полутьмой, глаз узника мог отдать себе отчет, где он находится.

Осмотр дал очень мало утешительного. Овальная камера, где помещался Генрих, не имела ни окон, ни дверей. Стены ее были сложены из массивных камней, цемент между которыми от старости сам превратился в камень. Только наверху виднелся люк, через который спустилась кровать. Но до этого люка было много сажен, и, чтобы добраться туда, надо было извне привести механизм в движение и снова поднять кровать наверх. Словом, как ни исследовал наваррский король свою тюрьму, нигде не было видно ни малейшей возможности спастись. Оставалось только ждать какого-нибудь счастливого случая; но откуда мог явиться таковой, Генрих не мог даже приблизительно представить себе. Вдобавок ко всему его начали мучить голод и жажда. Неужели о нем забыли, или… или это тоже входило в программу мести Анны Лотарингской? Уж не хотят ли уморить его с голода? О, из всех смертей это была бы самая мучительная!

И снова, и снова принимался Генрих осматривать свою комнату, но, как и прежде, нигде не было видно ни малейших следов какого-нибудь выхода. А тут еще единственный луч света, шедший сверху, стал тускнеть и угас. Видимо, опять наступил вечер. Целые сутки провел он в заточении, а спасения не было… не было…

Генрих почти с отчаянием бросился на кровать. Он пытался не терять бодрости и веры в свою спасительную звезду, старался сохранить остатки своей обычной благодушно-иронической философии; однако действительность была так страшна, положение так безнадежно, что невольно в душу закрадывался смертельный ужас. Умереть таким образом! Попасться в такую глупую ловушку?

Покончить свои дни в тюрьме в тот самый момент, когда будущее, казалось, засверкало особенно радужной надеждой? О, какая бессмысленная, какая жестокая ирония судьбы!

Вдруг какой-то шум привлек обострившийся в тишине слух короля. Генрих вскочил и стал прислушиваться. Наверное, это скрипнули там наверху; может быть, поднимают люк, чтобы спустить узнику съестные припасы?

Шум повторился, однако он шел не сверху. Генрих не мог понять, откуда именно доносился он, но ему казалось, что этот шум, похожий на скрип отпираемого заржавленного замка, доносится не то снизу, не то сбоку, но уж никак не сверху.

Сердце сильно забилось у Генриха, в душе сверкнула новая надежда. Теперь звук стал явственнее, хотя принял совсем другой характер: где — то у стены осторожно, но настойчиво работали мотыгой. Теперь наваррский король уже отчетливо мог разобрать, что шум шел у стены из-под пола. Генрих соскочил с кровати и прилег ухом к полу. Да, шум становился все явственнее, сомневаться было невозможно — кто-то шел на помощь пленнику! Но кто? Ноэ? Гасконцы? Или другой неведомый друг?

Генрих не успел ответить себе на этот вопрос, как плита, на которой он лежал, покачнулась, и только он успел вскочить на ноги и отпрыгнуть в сторону, как эта плита поднялась, открывая проход. Из последнего вырвался луч света, и сейчас же в камеру вползли два человека. Один был в маске и имел вид знатного барина, в руках у него был фонарь, другой, по-видимому, был простым рабочим.

— Ваше величество, — сказал человек в маске, — мы друзья, пришедшие освободить вас!

«Где я слышал этот голос?» — подумал Генрих, невольно вздрогнув при словах незнакомца. А человек в маске продолжал:

— Не шумите, не расспрашивайте, а прыгайте вниз, я выведу вас на свежий воздух! — он протянул Генриху руку, помог ему спуститься и затем обратился к каменщику: — Надо поставить плиту на прежнее место и постараться привести все в прежний вид.

Они подождали, пока каменщик справится со своей задачей, и затем осторожно направились по узкому, невысокому подземному коридору. В нескольких местах они останавливались, и каменщик опять заделывал проходы, в нескольких местах замаскированный незнакомец запирал тяжелые железные двери. Наконец после получасового перехода открылась последняя дверь, и в лицо наваррского короля ударила струя свежего, сырого воздуха.

Генрих поднялся на две ступеньки и вдруг увидел звездное небо, тогда как прямо перед ним с глухим шумом и рокотом катились темные массы воды.

— Это Луара! — кратко пояснил замаскированный. — Теперь следуйте за мною!

«Странное дело! — снова подумал Генрих. — Я положительно слыхал прежде этот голос!»

Некоторое время незнакомец вел спасенного Генриха вдоль берега Луары, наконец они углубились в сеть узких кривых переулочков.

— Куда вы меня ведете? — спросил Генрих.

— К спасению, государь.

— Значит, я был в большой опасности?

— В смертельной. Вас хотели уморить с голода!

— Я так и думал, — пробормотал Генрих, который не мог отделаться от невольной дрожи.

— К счастью, друзья зорко следили за вами.

— Какие друзья?

Генрих увидел, как сверкнул взор незнакомца, когда последний с горечью ответил:

— Друзья, о дружеских чувствах которых вы даже не подозревали.

— А я увижу этих друзей?

— Да, сейчас! — незнакомец указал на одну из дверей и прибавил: — Вот сюда! — и он отодвинулся, пропуская рабочего с киркой, в руках у которого был ключ.

— Значит, здесь живут мои неведомые друзья?

— Да.

— Но… вы?

— Я — выходец с того света.

— Что вы хотите сказать этим?

— А вот судите сами! — и с этими словами незнакомец одной рукой поднес фонарь к своему лицу, а другой приподнял маску. У Генриха вырвался крик ужаса.

— Но это невозможно! Ведь ты умер! — крикнул он.

— Но сударь! — ироническим тоном произнес незнакомец, оправляя на себе маску. — Вы, конечно, поверите, что я не по доброй воле стал вашим другом.

— Еще бы! Я думаю!

— Но я повиновался полученным мною приказаниям.

— От кого?

— Вы это сейчас узнаете, — и замаскированный толкнул дверь, приглашая Генриха войти. Наваррский король мгновенье поколебался и сказал:

— Как знать? Может быть, ты расставил мне новую ловушку?

— К чему бы я стал тогда столько хлопотать над вашим освобождением? И для чего мне было показывать вам свое лицо?

— Ты прав! — и с этими словами Генрих вошел в дом. Незнакомец повел его по полутемному коридору и наконец остановился перед дверью, но, перед тем как открыть ее, снова обернулся к Генриху и сказал:

— Государь, я был вашим ожесточенным врагом, однако за то зло, которое вы мне причинили…

— И которое ты сам навлек на себя, несчастный!

— Пусть! Но ведь если я и навлек на себя это зло, то надо согласиться, что, идя против вас, я лишь следовал приказаниям свыше. Я был душой и телом с вашими врагами…

— Ну и что же?

— Но, если эти враги станут вашими друзьями, простите ли вы меня?

— Да.

— И дадите ли вы мне слово, что не выдадите тайны моего воскрешения?

— Клянусь в этом!

— Благодарю вас, ваше величество!