Ветхий завет долгое время был единственным источником сведений о быте, обычаях, этнической, политической и культурной истории не только евреев, но и многих других народов Переднего Востока — египтян, финикийцев, сирийцев, вавилонян, хеттов. Не было и, видимо, никогда не будет книги, которая содержала бы о своем времени столько разнообразных и точных сведений, и в этом значении Библия сопоставима с целой библиотекой, поскольку перед нами действительно огромное собрание отдельных книг, содержащих уникальную информацию
На бесчисленном количестве примеров подтверждена безупречная точность римской поговорки: "Книги имеют свои судьбы". Одним суждено забвение, другим — вечность. Среди последних Библия отличается настолько сложной и запутанной литературной судьбой, что вряд ли когда-либо будет доступно полное её постижение. Поэтому уместно ограничиться характеристикой основных этапов истории Библии. Первый из них — долитературный период, когда у израильско-иудейских племен, обитавших в пустыне, но уже вступивших в контакт с земледельческим населением страны Ханаан, складывался свой фольклор как светского, так и религиозного содержания, когда фигуры героев-предков и жрецов-пророков обрастали корою преданий, постепенно закрывавших историческую сердцевину.
Длительность долитературного этапа истории Библии не может быть установлена. Но само содержание включенных в её книги шедевров народного творчества говорит о том, что в них очень древнее смешано со сравнительно поздним. И это общая закономерность, прослеживаемая в культурах разных этносов (например, индийский эпос объединил представления целого тысячелетия).
Второй, столь же длительный период истории библейских текстов — это превращение фольклора в литературу (Фрезер, 1989). Его начало — появление у древних евреев письменности — совпадает, как у большинства других народов, с возникновением государственности и государственной религии. Находившиеся на царской службе писцы наряду с записью царских указов, описью дворцовых и храмовых богатств и ведением царской переписки составляли книги, которые известны нам по названиям (например, "Книга Праведного"). Это были сборники религиозного и патриотического характера, включавшие как фольклорные произведения, так и хроникальные записи. Ссылки на эти книги и отдельные выдержки из них сохранились в дошедших до нас ветхозаветных книгах.
Составители вошедших в Библию книг обращались к своим современникам, преследуя вполне определенные цели. Поэтому библейские книги, независимо от того, какова была их дальнейшая судьба, изначально тенденциозны. Их авторы стремились представить историю отдельных племен, иногда чуждых в этническом и языковом отношении, как повествование о разросшейся семье, происходящей от одного предка. Другая генеральная тенденция — жизнь племен с древнейших пор направлялась волей бога, с которым праотцы заключили соглашение почитать его одного в обмен на покровительство и поддержку в конфликтах с другими народами. Концепция договора давала возможность обращаться к фольклорным произведениям, в которых присутствовали иные боги, объясняя поражения или бедствия "избранного народа" нарушением этого договора.
Возражение против использования термина «миф» в отношении Библии связано с его упрощенным истолкованием в значении «выдумка» [2]. Миф непременный элемент народного творчества и первоначального научного знания, присутствует в Библии в формах этиологических преданий, этнографических и культовых легенд, а также сказок. Этиологические предания представляют собой попытки объяснить на мифологическом уровне происхождение названий городов и местностей, например, Вавилона — смешением языков (Быт., 12: 9), соляных столпов на берегу Мертвого моря, напоминающих человеческие фигуры, — любопытством жены Лота (Быт., 19: 28). Примерами этнографических легенд является объяснение зависимого положения народа хананеев недостойным поведением их предка Хама (Быт., 9: 22 и сл.), этнонима измаилиты — от Измаила, сына Авраама и рабыни Агарь (Быт., 16: 11 и сл.). Культовые легенды объясняли происхождения обрядов от празднеств и священных предметов, например, обрезание свидетельствует о заключении договора между Богом и народом (Быт., 17: 9 — 11; Нав., 5: 7 — 8). Следы сказок сохранились в некоторых образах животных, например, появление говорящих животных (Быт., 3: 1 и сл.). Часть этих сказок, первоначально связанных с тотемистическими представлениями, постепенно приблизилась к нравоучительным басням.
"Все течет, все изменяется". Это изречение эллинского мудреца применимо не только к реке, в которую нельзя войти дважды, но и к бурному потоку человеческого сознания, в котором рождались боги. Образ ветхозаветного бога напоминает меняющих свой облик богов языческих. В книге Бытия бог Элохим (Эл) — типичный бог племен, кочующих по степи от Месопотамии до Египта. В Исходе он уже Йахве, и в его облике явственны черты египетского бога солнца Атона и угаритского громовержца Баала. Вместе с богом изменилось и его окружение.
В этом отношении наиболее показательны метаморфозы змея, появившегося первоначально как существо, высказавшее сомнение в правдивости творца и наказанное за это (Быт., 3). В дальнейшем змея стали называть «сатаной» (евр. «сатан» — «противник», "наветчик") (I Цар., 29: 4; II Цар., 19: 23). В послепленный период сатаной уже зовут одного из "сынов божьих", который по поручению Йахве должен был выполнять функции обвинителя (Зах., 3: 1 и др.). И лишь позднее под влиянием дуализма персидской религии сатана превращается в особое сверхъестественное существо и в главу невидимых сил, враждебных богу. Несмотря на это, Сатана не стал равновеликим противником Йахве, каким был Хаос и его порождения в вавилонской и угаритской религиях. Он мог ужаснуть людей, но самому богу не был страшен. Спор между Йахве и «противоречащим» ему (в книге "Иова") — лишь риторический и художественный прием с целью доказать сомневающимся могущество бога.
Крайняя редкость употребления в Пятикнижии титула «царь» применительно к Йахве указывает на то, что ветхозаветные авторы, сообщая об отдаленном прошлом, старались избегать этого обозначения, — видимо, оно не присутствовало в памятниках народной поэзии, служивших им источниками. С другой стороны, наделению Йахве царским титулом могло препятствовать отрицательное отношение народа и жречества к царской власти. Свидетельством этого является как известная библейская притча о выборе царя деревьями, так и вложенное в уста Самуила осуждение царской власти. Все это говорит в пользу того, что титул «царь» применительно к Йахве современен появлению царской власти Давида и Соломона. В соответствии с господствующей на Переднем Востоке идеологией цари стремились использовать представления о царе-боге для укрепления своего авторитета и могущества. При этом источником, оказавшим влияние на формирование концепции Йахве-царя, мог быть ханаанский культ Баала.
Специалисты считают, что первые пять книг Библии сформировались не ранее Х в. до н. э. [3]. Однако, в них речь идет о событиях (воображаемых или исторических), имевших место в XVII–XIII вв. до н. э., когда у евреев не было письменности. Соответственно, в распоряжении авторов Пятикнижия были фольклорные памятники. Опираясь на них, жрецы и писцы царских канцелярий изложили события, исходя из интересов складывающегося яхвизма (веры в Йахве, бога одного из двенадцати племен Израиля — Иуды (Иехуды), из которого происходили цари Давид и Соломон). Первоначально племя Иуды было на второстепенных ролях, а Йахве был не единственным богом израильских племен, а одним из многих племенных богов. Иудейское единобожие, связываемое в Пятикнижии с исходом из Египта и деятельностью Моисея, было у древних евреев следствием длительного общественно-политического и религиозного развития, стимулированного завоеванием евреями страны Ханаан.
Таковы некоторые пояснения, предваряющие наше вступление в мир мифов Пятикнижия. Да, это мифы, потому что только в мифах, а не в реальной жизни, происходят чудеса: расступаются моря, животные говорят человеческим языком, по мановению руки праведника останавливаются небесные светила и т. п. Да, это мифы, отражающие примитивное сознание древних кочевников и земледельцев. Но мы не можем от них избавиться, ибо они пронизывают нашу культуру, наше искусство, наше сознание. Не можем и не хотим!