Форчун свернул листок и сунул его за пазуху.

— Когда ты это написала?

Луиза пожала плечами. — Шесть, семь месяцев назад.

— Понятно. Ты хорошо пишешь. — Внутренне он содрогнулся от банальности своих слов.

— Это слабые стихи. И мне не совсем нравится конец.

— Мне тоже… Я все еще хочу тебя, Луиза.

— Я знаю. Но правда, все кончено. Все ушло, не старайся вернуть это. Никогда не бывает хорошо, когда пытаешься вернуть прошлое.

— Кто это тебе сказал?

Она улыбнулась:

— Мы знали с самого начала, что люди вроде нас не могут себе позволить влюбляться. Я знаю, что ты чувствуешь, Дрейн, но я ничем не могу тебе помочь.

— Не думаю.

— Может, и нет, — согласилась она, пожимая плечами. — Но это ничего не меняет. Ты здесь быть не должен!

— Это все, что тебя беспокоит?

— Разве этого недостаточно? У меня здесь работа.

— Я думаю, я имею право быть раздраженной всем, что составляет опасность для моей резиденции.

Форчун усмехнулся:

— Если была бы какая-нибудь опасность, я бы, конечно, не пришел.

— Я не верю.

Он потянулся к ней, но она быстро отвернулась.

— Ты все еще хочешь, чтобы я ушел?

— Да.

— Луиза…

— Я хочу, чтобы ты ушел, — настаивала она. — Возвращайся туда, где ты должен быть, и оставь меня в покое.

— Хорошо, — медленно сказал Форчун. — Если ты этого хочешь…

— Я этого хочу, — заверила она его. — И постарайся, чтобы тебя никто не увидел. Здесь неласково относятся к незнакомцам, путающимся с чужими женщинами.

Она задула лампу. Не говоря ни слова, Ганнибал повернулся и вылез через окно.

Оказавшись внутри корабля, Форчун с отвращением сорвал промокший плащ и бросил его в угол. Туника осталась относительно сухой — но с его бороды лились ручьи. Он помянул недобрым словом изобретателя ее молекулярного состава, не позволявшего отцепить эту богатую растительность. Лужицы воды сделали пол под ногами скользким.

Снаружи по-прежнему гремела гроза, молнии пронизывали темноту, улицы города секли злые ветра. Ярость природы была под стать настроению Ганнибала, когда он злобно нажимал кнопки корабля, чтобы вернуть ему невидимость.

Мужчину иногда охватывает оцепенение, когда он обнаруживает, что его больше не хочет та женщина, для которой он был небезразличен и которой он придавал такое же значение в своей жизни. Это ужасное ощущение, которое обычно интерпретируется организмом как угроза его жизнедеятельности и вызывает мгновенный всплеск самозащиты, которая включает сильный импульс мщения. Но кому? Луизе, любимой им больше всего на свете? Он не знал, что делать.

Человек, воспитанный в китайской культуре, сказал бы, что он передозировал с романтикой. Но приверженец жесткой логики мудро отметил бы, что, когда исследователь земного общества слишком долго бывает вовлечен в системы ценностей самых различных культур, он не может избежать заражения некоторыми болезнями, которые свойственны им. И любовь самая сильная из них.

Форчун злобно уставился на грозу снаружи, наблюдая за ручейками воды, стекающими по прозрачному куполу. Через несколько минут он понял, что хотя сама машина времени была невидима, сбегающая по ее поверхности вода обрисовывала ее форму. Бормоча ругательства, он поднял машину выше, попав под удары ветра. Несколько минут его внимание было занято исключительно пилотированием корабля. Наконец корабль вырвался из облаков и выровнял ход.

Лунный свет наполнил его внезапным ощущением одиночества.

Ему стало холодно. Он обхватил себя руками, чтобы согреться, но все равно дрожал. Потом вспомнил о ксанти, которое взял на борт для Уэбли, — вино согреет его.

— Это гораздо надежнее, чем люди, — вслух заметил он.

Ганнибал вывел машину в космос на стационарную орбиту. Теперь все, что он оставил в Китае, было далеко внизу. Долгое время, показавшееся ему вечностью, он сидел, уставившись на приборы и индикаторы на контрольной панели, забыв их назначение, потом заставив себя сконцентрироваться, решив, что жизнь не кончается на сердечных неудачах. Он вытащил из складского отсека бутылку нектара, являвшегося любимым топливом его партнера, и открыл ее. Напиток был очень вкусен. Вскоре, когда Форчун слегка опьянел, он начал ругать себя за то, что трусливо убежал от проблемы, вместо того, чтобы разрешить ее. И все же напиток согревал его, а это было самым важным на тот момент. Не так ли?

Успокоившись, он снова приложил бутылку к губам и сделал большой глоток. Презрение к себе, которое пришло минуту назад, отказывалось уходить. Хорошо. Проанализируй его. Изучи его. Избавься от него.

Подкрепленный ксанти, он понял, что большую часть его эмоциональной реакции составлял стыд оттого, что он позволил себе стать таким по-человечески уязвимым, и в то же время его по-настоящему шокировал тот факт, что он так долго отказывал себе в слабостях. Десятилетия тренировок выработали в нем большую сдержанность, которая удерживала его от физического давления на Луизу или мести ей, но это не могло удержать его от желания что-нибудь сокрушить.

Когда он сжал подлокотники в бессильной ярости, он понял, что это просто детская истерика, но понимание этого только усилило его отвращение к самому себе.

Единственным плюсом в создавшейся ситуации было отсутствие Уэбли, перед которым Форчуну было бы стыдно испытывать унижение. Хотя, как только будет восстановлен между ними телепатический контакт, симбионт все узнает — у человека от него секретов быть не может. Форчун знал, что симбионт снова и снова удивится отношениям, в которые его человеческий партнер вступал с различными человеческими существами женского пола и связанными с этим переживаниями, потому что для такого создания, как Уэбли, который не имел фиксированной физической формы и пола, сексуальные отношения были только забавой. Но для Ганнибала все это, увы, забавой не являлось.

Сказать, что он был раздосадован изменением отношения Луизы к себе, было все равно, что назвать увечье мелкой травмой.

Больше всего его огорчала ее спокойная уверенность в том, что он все равно переживет это, тогда как он сам был уверен в обратном. И эти ее глупые стихи — что заставило его сказать ей, что стихи хорошие? Он вытащил бумажку из-за пазухи и перечитал снова. Отвратительно. И все же, вместо того, чтобы бросить ее в утилизатор, он снова сложил ее и аккуратно засунул между листами бортового журнала. Было почти невозможно примирить его настоящее настроение с вещами, происходившими на «Вне Времени». Когда же она искусно притворялась — тогда или теперь? Чувства, которые они питали друг к другу совсем недавно, он был уверен, являлись любовью. И все же поведение Луизы ясно показывало, что ее чувства к нему претерпели такое же суровое изменение, как и ее лицо. Форчун опять подумал, что, возможно, ее прежние слова любви были не более чем ложь, частью жестокой игры, разыгранной хорошенькой девицей, но в это было очень горько поверить — хотя он сам играл в эту игру бесчисленное количество раз до того, как встретил Луизу. Нет, заверил он себя, он слишком хорошо знал правила такого розыгрыша, чтобы попасться в эти сети самому. Что оставляло только один возможный вывод: смена ее отношения к нему была притворством.

Он спросил себя почему и не мог найти никакого удовлетворительного ответа. Нахмурившись, он прикончил бутылку ксанти.

Будильник подал сигнал через несколько часов. Открыв глаза, Форчун печально оглядел кабину и обнаружил следы своей одинокой пьянки. Довольный тем, что хоть его желудок не выворачивало наружу, он все же с отвращением подумал о необходимости убрать следы разгула. Сырой пурпурный плащ все еще валялся в углу, на полу осталось несколько лужиц. Он методично убрался в кабине, потом разогрел себе завтрак. Во время еды он попытался снова взглянуть на проблему. Его злоба испарилась, но даже при более трезвом взгляде на вещи, в голову приходили все те же противоречивые ответы. Оставалось признать, что у него была одна надежда — когда-нибудь ответы будут найдены сами собой. Пора было возвращаться к делам насущным.