Повисла длинная пауза, в течение которой Таузиг размышлял. Потом он подергал себя за бороду и прочистил горло.

— Сто семьдесят дней, — спокойно сказал он. — Интересно, что сможет сделать Форчун за сто семь десят дней?

— Это не по моей части, — парировал изобрета тель и ушел.

Таузиг пожал плечами и вызвал психолога.

— У меня есть вопрос к Виину, — сказал он Алелису. — Что будет делать Ганнибал Форчун, если он не получит никакой поддержки от ТЕРРЫ в тече ние ста семидесяти дней?..

Тебя зовут Ганнибал Форчун, и ты, возможно, единственный секретный агент за всю историю ТЕРРЫ, который сможет сделать это. Сципион не знает, что и думать о тебе, но он не может позволить себе игнорировать тебя. Когда он привыкнет к тебе, он, вероятно, и сам выучится так думать, ведь он — одна из самых ярких личностей в древней истории Земли, с кем тебе когда-либо приходилось общаться. Жалко, что он так рано родился. Ты бы хотел посмотреть, как бы он воевал с более совершенными технологиями. Наверняка и там бы Сципион проявил себя.

Ты теперь видишь, почему д'Каамп так восхищается им. Решительность, уверенность в себе, полная концентрация на стоящей перед ним задаче, отсутствие моральных колебаний, которым так часто подвержены обычные люди, зная, сколько человеческих жизней будет стоить решение проблемы, и в то же время — забота о том, чтобы собственных потерь было как можно меньше. Все это Сципион. Ты улыбаешься, вспоминая, как Сципион цитировал тебе отрывок из поэмы Квинта Энния, где говорится: «Я допускаю, что боги существуют, но им безразлично, чем заняты люди; иначе бы при хороших богах люди жили хорошо, а так не бывает». На что ты заметил: «Единственным моральным удовлетворением от любой войны является триумф, оказываемый победителю», а Сципион загадочно улыбнулся, вспоминая то, как его лишили триумфа два года назад. Ты надеешься, что позже, когда вернется в Африку Ганнибал Одноглазый, у тебя будет шанс подобраться к нему и посмотреть, считает ли он Сципиона достойным противником, и ты снова задумываешься над проблемой — почему так получается: чтобы стать великим полководцем, человек должен забыть все военные законы, которым его учили, и действовать по-новому. Поэтому-то гениальные полководцы и рождаются не так часто. Форчун немного гордился собой, что внесет свой вклад в крушение одного военного гения и рождение другого.

Тысяч десять варваров погибнут сегодня благодаря твоей помощи Сципиону. Это примерное число сотрудников ТЕРРЫ, которую ты всегда считал огромной организацией. Легко думать о них всех скопом как о врагах, а не рассматривать, как десять тысяч отдельных человеческих существ. Можно сказать наверняка, что ни один из убитых сегодня все равно не достиг бы в жизни чего-либо значительного.

Небольшие, но очень боеспособные отряды нумидийской кавалерии Масиниссы построены в ожидании, готовые начать атаку.

Ты внимательно изучил оба лагеря — Гасдрубала и Сифакса — пешие авангардные части лучников приблизились к ним еще в темноте. Римские войска не привыкли к такому способу ведения войны; некоторые самые ярые приверженцы традиций даже роптали, что такие действия роняют престиж легионеров, но были вынуждены подчиниться продиктованным тобою приказам Сципиона и Лаллия.

Ночь была еще в разгаре. Сифакс и Гасдрубал спали, ничего не подозревая. Луны не было; тонкие облака закрывали даже малейший свет звезд. Впереди неярко сверкали костры двух военных лагерей. Весенняя слякоть исчезла. Стояло начало лета. От обоих лагерей исходил ужасный запах, но сейчас он был не так силен, как днем. Жужжали в тишине насекомые. Легионеры бесшумно заняли свои места, блокируя все выходы. Специальные отряды пробирались шаг за шагом к частоколу, готовые проделать ворота там, где их до сих пор не было. Часовые карфагенян и их союзников ничего не замечали. Снаружи не слышалось ни разговоров, ни звяканья оружия. В отдалении всадники молча ожидали сигнала — троекратного крика ночной птицы. Тишина была хрупкой как хрусталь. Наконец Сципион сам подал сигнал.

Ночная птица прокричала три раза.

Огни охватили частокол, шатры нумидийцев, тростниковые шалаши карфагенян, которые ты осматривал с воздуха два месяца тому назад; послышались крики раненых. Всадники Масиниссы ворвались в спящие лагеря, как конные демоны, неся смерть, рубя веревки шатров, наводя панику на своих жертв холодящими кровь криками. Римские легионеры перекрыли все выходы; когда гонимые страхом люди выскакивали из огня, они натыкались на мечи римлян. Едва вооруженные, полуодетые, ничего не видящие со сна, они умирали, истекая кровью, вопя, горя, спотыкаясь, ругаясь, падая. Захваченные врасплох, неверящие в происходящие, зажатые в тиски, стонущие, передвигающиеся на ощупь, ползущие, воюющие, трепещущие, кусающиеся, умирающие, бегущие, спотыкающиеся, истекающие кровью, дергающиеся, умирающие, бьющиеся в судорогах, горящие, кричащие люди с пузырящейся кровью, черной кожей, съеженные, покрывающиеся коркой, корчащиеся от жара, мертвые. Врагов погибло — одиннадцать тысяч двести пятьдесят три. Остальные в панике разбежались. Римлян и нумидийцев Масиниссы погибло всего четыреста человек.

Победа — за тобой, Публий Корнелий Сципион.

Победа — за тобой, Лаллий.

Победа — за тобой, Ганнибал Форчун.

С военной точки зрения, это была очень успешная битва, но несмотря на самое благоприятное соотношение убитых, инцидент на берегу Баградаса имел не настолько решающее значение, как он мог бы иметь, если бы командование одной или обеих потерпевших поражение армий оказалось бы в числе тысяч других трупов. Значительная часть побежденных спаслась за счет быстрых ног и осталась боеспособной.

Конечно, в последующие дни бродили слухи, что Сифакс или Гасдрубал, или они оба, были убиты, но среди обгоревших трупов, покрывавших территории бывших лагерей, наполнявших вонью воздух на многие мили вокруг, их не было найдено. Другие слухи говорили, что и карфагенянин, и его нумидийский союзник сумели спастись. Форчун выслал своего разведчика — симбионта, и Аррик подтвердил эту информацию.

Софонисба, которая, по слухам, была с Сифаксом в ту ужасную ночь, находилась с ним в Сирте, а ее названый отец Гасдрубал бежал в Карфаген собирать новую армию. Но собрать ее в короткий срок было нелегко. А главное — теперь ему было трудно рассчитывать на союз с Сифаксом, который сохранил большую часть своего войска. Теперь старый царь войне, очевидно, предпочитал объятия любимой Софонисбы.

Зато армия римского союзника Масиниссы стала расти. Когда распространились слухи о выходе из войны Сифакса, отдельные капли превратились в поток — появилось много перебежчиков из лагеря Сифакса, предпочитавших жизнь с мечом смертельной скуке обывательства североафриканских пустынных племен.

— Нумидийцу, похоже, все равно, за кого вое вать, — заметил Сципион.

— В этом отношении они — как греки, — заме тил Себастос.

С обстоятельностью человека, умеющего пользоваться победой, Сципион снова обратил свое внимание на осаду У тики, бросив большую часть войск туда. Римлянину теперь оставалось только занять Утику, и путь на Карфаген будет свободен.

Но события снова не хотели идти, как должно.

С одной стороны, Гасдрубалу везло больше, чем у него было на то прав, в наборе новых добровольцев для защиты Карфагена. И дочь Гасдрубала явно все еще имела больше влияния ва своего восьмидесятилетнего мужа, чем полагается иметь юной жене, пусть даже опытной в искусстве обольщения, потому что стареющий монарх скоро вдруг решил возобновить союз с Карфагеном с примерно тринадцатью тысячью войск. Сначала об этом рассказал Себастос, который не покидал лагеря Сципиона и отказывался назвать источник своей информированности, и затем, через полтора дня, те же сведения принесли взмыленные всадники, лазутчики Масиниссы. Единственное расхождение было в их оценке численности карфагенского войска. Себастос доложил о тридцати тысячах, а Масинисса о тридцати четырех.