Перевели с английского Ф. Соломатин и Ю. Райский

В первый раз он появился в моем цирке, когда мы закончили гастроли и я отдал приказание снимать столбы и упаковывать тенты и ящики для переезда в другой город. Я был очень занят: надо было просмотреть записи в бухгалтерской книге и рассчитаться с артистами, и, возможно, поэтому я не заметил сразу, как открылась дверь моего фургона. Я поднял голову уже после, когда пришелец закрывал за собой дверь — высокий, долговязый мужчина с копною спутанных черных волос.

— Вы будете мистер Муллинс?

— Да, — ответил я, потому что фамилия моя была действительно Муллинс, а не Мун, как запросто называли меня друзья.

— Дело в том, что я воздушный гимнаст, работаю на трапеции.

— Таких гимнастов у меня уже есть трое. Они отличные артисты, и мой бюджет просто не позволит мне взять четвертого.

— Ну, до меня им далеко, ведь я — Сэм Анжело! — вскричал он, улыбнувшись и ткнув себя пальцем в грудь.

Я не стал с ним спорить. Рассеянно кивнув, я пожевал свою сигару и опять углубился в платежные ведомости. Не знаю, сколько времени я таким образом проработал, но только, когда я поднял голову, он как ни в чем не бывало стоял подле моего стола и все так же улыбался.

— Почему бы вам не посмотреть, как я работаю, Муллинс? Прямо сейчас.

— К сожалению, я занят.

— На все это ушло бы каких-нибудь десять минут. Кстати, и купол ваш еще не разобран. Ваши ведомости вы можете захватить с собой, Муллинс. Уверяю, вы не пожалеете о потерянном времени.

Я взглянул на него повнимательнее. Он был прав, ведомости я действительно мог взять с собой на манеж, и потом он уже все равно успел сбить меня с толку, так что какие уж тут расчеты... Между тем он спокойно на меня смотрел. Я посмотрел ему в глаза и, представьте, вдруг поверил, что не пожалею, если посмотрю его номер.

Мы вышли из фургона. Купол был действительно не разобран, и я заодно обругал Уоррена, чтобы он поживее поворачивался с тентами. Потом мы прошли на манеж. Анжело задрал голову и уставился на стойку с трапециями, которая все еще болталась под куполом, я же насмешливо поинтересовался, не считает ли он ее несколько высокой. Он только пожал плечами, опять уставился на стойку, словно прикидывая ее высоту, и, наконец, повернулся ко мне.

— Дело в том, что я привык работать гораздо выше.

Сказав это, он принялся стягивать пиджак, но в этот момент я заметил, что предохранительную сетку уже успели убрать.

— Придется отменить просмотр, — сказал я, — ничего не поделаешь. Сами видите, даже сетка уже упакована.

— Сетка мне не нужна.

— Что?

— Я никогда не работаю с сеткой.

— Хотите сломать себе шею в моем цирке и на моей трапеции? Должен вас разочаровать, моя страховка закончилась как раз сегодня. Так что я бы не стал рисковать на вашем месте...

— Не бойтесь, шеи я не сломаю и вообще не собираюсь вас подводить. Так что усаживайтесь поудобнее и внимательно следите за номером.

Я пожал плечами и уселся, рассудив, что речь в конце концов идет о его шее, а не о моей. Одновременно в голове у меня промелькнула надежда, что, возможно, доктор Липский еще не пьян в стельку, потому что сейчас, слава богу, еще утро. Взвесив все это, я молча кивнул Анжело и, разложив на коленях ведомости, углубился в цифры. Анжело тем временем быстро стянул с себя костюм и, оставшись в одном трико, перемахнул через барьер манежа и полез под купол, быстро перебирая ногами по веревочной лестнице. Спустя минуту из-под купола донесся его крик:

— Все в порядке, Муллинс! Готовы смотреть?

— Готов! — крикнул я и махнул рукой.

Он находился на высоте добрых ста футов, и поэтому кричать нам обоим приходилось изо всей мочи.

— Следите внимательно! — донесся его голос.

Я задрал голову и увидел его сидящим на стойке, в обеих руках у него было зажато по трапеции.

— Сейчас я отпущу свободную трапецию, а потом раскачаюсь и на лету прыгну на нее со своей! Поняли?

— Понял! — крикнул я в ответ, но на душе у меня стало совсем мерзко.

Дело в том, что по натуре своей я человек мягкий и терпеть не могу всяких криков. И потом в этот момент я подумал, что он мог бы не отрывать меня от важного дела, тем более что собирался демонстрировать на трапеции самые элементарные трюки. Анжело между тем выпустил из рук свободную трапецию; и когда она, описав в воздухе идеальный полукруг, снова вернулась к нему, оттолкнул ее от се6я еще сильнее. Потом, встав ногами на перекладину второй трапеции, он оторвался от стойки и понесся по воздуху. Снизу мне было видно, как он внимательно следил за свободной трапецией, рассчитывая момент для прыжка.

Его трапеция возвратилась в исходное положение и снова устремилась вперед. В то же мгновение свободная трапеция достигла своего апогея и полетела ему навстречу. Я увидел, как он наклонил вперед голову и, оттолкнувшись от перекладины согнутыми ногами, взвился в воздух. Выполнив довольно чисто двойное сальто, он полетел вниз головой, вытянув перед собой руки для захвата свободной трапеции. Но Анжело плохо рассчитал: трапеция пронеслась мимо, и вместо перекладины пальцы его схватили воздух. Я так и застыл на месте, широко раскрыв глаза и невольно схватившись рукой за сердце. Анжело летел вниз головой, растопырив перед собой руки. Еще мгновение — и голова его воткнется в опилки манежа! Я сорвался с места, яростно кляня себя за то, что разрешил этот прыжок без сетки. Господи, что будет теперь с моим цирком, какие неприятности ждут меня впереди!.. Анжело камнем падал на манеж. Я стиснул зубы и, зажмурив глаза, стал ждать удара. Удар раздался глухой и страшный, затем в цирке воцарилась гробовая тишина. Со вздохом я открыл глаза и стал всматриваться в то место, где рядом с барьером висело облако взметнувшихся опилок. Я ни на что, собственно, не надеялся, просто мне почудилось, что там что-то шевелится. И вдруг мне показалось, что я схожу с ума. Сэм Анжело стоял, небрежно поставив ногу на барьер манежа, и деловито счищал опилки, приставшие к трико. Покончив с этим занятием, он спокойно направился ко мне.

— Как вам понравился мой номер?

Я стоял, вылупив на него глаза, и, наверное, в этот момент был чертовски похож на библейский соляной столб.

— Что вы скажете о номере? — требовательно повторил он.

— Доктора! Доктора Липского на манеж! Немедленно! — что было сил завопил я.

— Доктор мне не нужен, — сказал Анжело и, улыбнувшись, уселся передо мной. — Так как, Муллинс, понравился вам мой прыжок?

— Значит, вы... упали нарочно? — Я быстро окинул взглядом его фигуру. Все кости были как будто целы, крови я тоже нигде не заметил.

—Конечно, — ответил он. — Это же моя специальность. Я заранее рассчитал это падение, Муллинс. Знаете, почему публике нравится смотреть выступление воздушных гимнастов? Людям нравится смотреть на выступление воздушных гимнастов главным образом потому, что человеческой натуре свойственно бессознательное недоверие или прирожденное зло, если хотите. Они смотрят на наши смертельно опасные трюки и в душе думают, что их просто дурачат — как же так, трюк смертельный, а гимнаст не падает на манеж и не ломает себе шеи? Упади гимнаст на манеж и разбейся вдребезги — вот тогда публика обязательно поверит, что это не фокус, и получит полное удовольствие за свои деньги. В моем трюке все рассчитано точно, и человеческая психология была тоже принята мною в расчет.

— Вы хотите сказать, что долго тренировали этот трюк?

— Да. Первый раз я прыгнул со шкафа, потом выпрыгнул из окна первого этажа, затем совершил прыжок с крыши трехэтажного дома и только уж потом рискнул прыгнуть с... Впрочем, я, кажется, отнимаю у вас время, Муллинс?

— В чем дело? Что случилось, Мун? — закричал доктор Липский, выскочив на манеж в мягкой рубашке с расстегнутым воротом. — Что случилось, Муллинс?