— Тогда твой сын вырос бы таким же, каким стал Антарианиус, — усмехнулся Коммандоркапитан, — Не способным сражаться и летать, как летает сейчас. Тебе же нравилось, что он отважнее Антарианиуса. И отважнее тебя. Ты просто надеялся, что ему не прийдется платить за изменение Континуума.

— Но я должен буду сбить его сам! Это — единственное возможное параллельное изменение его Континиума, когда он остается в живых. Лан не знает, что я его отец и навечно возненавидит меня! — выдохнул Итиус.

— Знаешь, вечность — слишком долгий срок. Я прикрою от травли твоего мальчишку здесь, на станции Коммандоркапитанов. Прослежу, чтобы в Совете не началась обычная истерия, которая, к сожалению, всегда стартует в случае отстранения от полетов по медицинским показателям одного из восьми планетарных Коммандоркапитанов. Особенно, если основание для отстранения от полетов — действительно серьезное ранение, а не блажь раздраженного медиколога. За звание Рессатского Коммандоркапитана Системы Сатурна рано или поздно будет драка среди «достойнейших» преемников. Я попрошу Андрея отправить в годовое патрулирование всех снобов уже сегодня, чтобы никто не посмел даже вопрос поднять в Совете. Ты ведь знаешь, что для бывшего Древнего это не сложно. Я знаю, что можно ожидать от каждого из Коммандоркапитанов Солнечной системы. Считай это моей платой за то, что ты не стал добивать меня четыреста лет тому назад. И передай привет от меня своему мальчишке, когда его увидишь, — Коммандоркапитан усмехнулся снова и, кивнув Итиусу на прощание, телепортировался прочь из Звездного зала.

Рессат

Проснулся я от боли. За окном темень. До рассвета еще часа два. Не меньше. По крайней мере, если верить часам на стене. К сожалению, я все равно проспал, и если попытаюсь добраться до колледжа на монорелсе — непременно опаздаю. Так что вся надежда на то, что Сэм догадается взять флаер, когда прийдет за мной. Если он появится под окнами РРЦ, Рессатского реабилитационного центра на своём «Энцеладе», боюсь что Ольга решит оставить меня здесь на весь день. «Энцелад» можно пилотировать не только в атмосфере. Это боевой космический истребитель, пусть и такой же старый и потрепанный, как и «Серебряная молния». Запрет на полеты в альфе и гамме, несмотря на частичный допуск к полетам, приводит меня в отчаяние, но нарушать распоряжения Ольги я больше не осмеливаюсь. Давид из-за своего наплевательского отношения к ограничениям остался вообще без допуска. А ведь он был ранен семь лет тому назад. Так что из нашей четверки полный доступ остался лишь у Сэма, который пока никаких проблем себе не нажил и у Раи Стара. Но Рикард Артур Ингвар Стар слишком высоко стоит по иерархической лестнице. Отобрать у него допуск осмелится не всякий медиколог. Да и повода пока не было.

Желание разнести здание РРЦ настолько сильное, что мне приходится сжимать кулаки, чтобы ничего не натворить. Я обещал Ольге не устраивать истерик, если мне вернут частичный допуск к полетам.

Неподвижно застывший на сером мраморном подоконнике зеленый дракончик расправляет крылья и планирует на больничную койку. Так, чтобы можно было вцепиться когтями мне в правое плечо. Хорошо хоть не в левое, как он делает обычно. Видимо понимает, что левое плечо после ранения не выдержит его когтей. Иссин. Интерактивная игрушка, прячущая модификацию программы-супервируса. Мой первый друг в человеческом мире. Но у него отвратительный характер и его когти острые, как скальпель.

— Иссин! Только твоих коготков мне и не хватало, мысленно говорю ему.

Иссин — уникален, он настроен телепатически принимать мои мысли и отвечать в режиме диалога. Он телепатически общался со мною самого начала нашего с ним знакомства. Мне тогда было пять лет и я творил, что хотел. Мог угнать флаер и летать двое суток, а мог и супервирусу помочь сбежать. Так что когда Раи Стар вычислил, что это я действовал на нервы пилотам, ответственным за безопасность полетов в Столгольме и Вестеросе, ему пришлось заодно со мной спасать и Иссина. Право Иссина на существование и самоопределение и его независимость от компании, его создавшей, Раи Стар доказывал в суде, просто потому, что я тогда считался несовершеннолетним. А реакция моей мамы на Иссина была абсолютно предсказуема: «Выкинь это немедленно!» Сколько проблем это создало для всех! Зато у меня появилось сразу два друга. Впрочем, Иссин вполне может сердится на меня несколко дней подряд, у него неуживчивый и строптивый характер, он любит дразнить всех, включая меня когда того хочет, и способен игнорировать любого если не в настроении общаться. А его любимое развлечение — вцепиться в руку или плечо своими коготками. Пожалуй, лишь для Раи Стара он делает исключение и ведет себя в его присутствии относительно спокойно.

— Скажи лучше мне спасибо за то, что вообще летаешь, — раздраженно сопит Иссин в ответ на мои мысли, но когти втягивает.

— Ольга и те медикологи, хирурги, главврачи и психологи которые подписали твой частичный допуск к полетам рискуют из-за тебя не только своим положением и работой. Но и головой. Ты хоть понимаешь, насколько ты должен быть благодарен тем людям, что разрешили тебе летать? С такой медицинской картой как у тебя, кто угодно годами был бы заперт в каком-нибудь медицинском центре. А у тебя — частичный допуск к полетам. Если бы не я, заперли бы тебя на Астре-2. Безвылазно, — мстительно добавляет он.

— Спасибо, Иссин, — вздыхаю я, так как знаю, что он прав. Без телекинеза я даже двигаться сейчас не осмеливаюсь — больно. Я обещал Ольге не ругаться с ее персоналом. И не создавать проблем. Но не создавать проблем пока не получается, а поругаться я еще ни с кем просто не успел. Если не считать разговора с Йораном. И того, что я заставил ее персонал, а точнее Емму и Линду, собирать зависшее в воздухе оборудование и все, что не было привинчено или заперто, начиная от перевязочного материала и кончая предметами, назначение которых мне совершенно неизвестно. Причем то, что было привинчено и заперто я тоже мог отправить в полет, но решил, что это, пожалуй, уже слишком.

Только это все мелочи в сравнении с тем, что я устраивал медицинскому персоналу раньше. Однако Иссину я ответил на полном серьезе: хотя никому из медицинского персонала РРС за исключением Ольги я всё равно не доверяю, но действительно благодарен всем тем, кто подписал мой частичный допуск, разрешение на полеты. Так как прекрасно понимаю, что это исключение из правил. Привилегия.

Белые стены процедурной выгледят в темноте темно-серыми. У окна, в углу стоит стеклянный витраж, до потолка. И стол справа от витража. Несколько нависных шкафов по обе стены от окна довершают картину. От Астры-2 РРЦ только тем и отличается, что нет экранов во всю стену. Но ведь Ольга, как и Сэм, выросла на Астре-2. Для нее такие комнаты — сродни дому.

Ольга заснула в кресле, которое она предвинула почти вплотную к больничной койке. И укутавшись в плед. Даже не могу себе представить, как нужно устать, чтобы уснуть полусидя. Перенести ее спать в кровать? Я теперь все равно не усну. Нет, пусть спит, где заснула. Телекинетическое перемещение ее разбудит, а перенести ее на руках я сейчас просто не могу.

Я осторожно встаю, помогая телу принять вертикальное положение с помощью телекинеза. Без телекинетической составляющей этого процесса вставать не получается. Я уже не раз пробовал. Впрочем, даже с помощью телекинеза каждое движение все равно причиняет боль. Я стараюсь блокировать свое состояние, ну и не стонать. Чтобы не разбудить Ольгу. Она эмпат и почувствовать чью-то боль может даже во сне. А уж тем более, когда больно мне. И это, к сожалению, может привлечь ее внимание к вопросам, которые я обсуждать не желаю. Эта девочка — медиколог и хирург. И шеф РРЦ.

Тот день, который мне пришлось провести на Астре-2, я старался скрыть от окружения то, что я даже встать без помощи телекинеза не могу толком. И у меня это неплохо получается до сих пор. Правда, Ольгу долго обманывать не получится, она — эмпат. Зато всех остальных — запросто. Я подхожу к окну, просто чтобы хоть как-то отвлечься от боли. Мое отражение в окне меня раздражает. Серый халат до колен, серые брюки больничной пижамы и фиксируящая повязка на груди бесят, так как напоминают, что я здесь не по своей воле, и ничего вообщем-то не решаю.