Я легко прощал ему эту брехню. Меня отчасти захватила та атмосфера умиления, что воцарилась в цирке, я, конечно, немного посмеивался в душе над тем, как эти простодушные люди вдруг поверили на моем примере чуть ли не в некое свое братство с волками, но не скажу, чтобы это меня совсем уж отталкивало. Однако на первом же выступлении у меня среди публики завелся страшный враг. Он дождался конца представления, прошел в сопровождении охранников - внешность его, надо сказать, отличалась небывалым уродством, но это не имело никакого значения, поскольку он был большим человеком, местным мафиози, - за кулисы и сказал Ивану Петровичу:
- Мне, знаешь ли, не по нраву, когда я чего-то не понимаю.
- Это ваши проблемы, - хладнокровно вставил мой учитель.
- Почему эта твоя тварь в лаптях? Сам придумал?
- Я ничего не придумывал, - возразил пылко Иван Петрович, у которого от успеха голова шла кругом. - Загадка природы! Он такой есть, в лаптях!
- И отодрать нельзя?
- Совершенно невозможно! - задыхался от волнения мой благодетель.
- Тогда это не волк, а недоразумение, - решил мафиози и с отвращением посмотрел на меня. - Вот, я слышал, в окрестностях Причудова шурует стая это настоящие волки, а этот...
- Как не волк? - перебил Иван Петрович с негодованием. - Самый натуральный волк!
- Хочешь со мной поспорить? - Жирный урод гадко осклабился. - Давай! Ставлю пару миллионов на моего Графа!
Иван Петрович, который порой лез на рожон просто из чистого упрямства, поставил на меня всю выручку за наше выступление. Безрассудный человек! Мне предстояло схватиться с Графом, который дожидался хозяина в машине неподалеку от шатра. Мы отправились на пустырь, ширившийся сразу за стенами временного цирка, и там толстяк с дрессировщиком определили место, где я и Граф вступим в борьбу. Мне все меньше нравилась моя новая участь.
Совсем упал я духом, когда один из охранников привел моего противника. Это был огромный пес, огромнейший, я даже не в состоянии сказать, какой он был породы, скажу только, что от одного взгляда на его мощные лапы душа у меня ушла в пятки. Он смотрел на меня красными от ярости глазами, скалил желтые клыки, и с его мясистых губ густо капала пена. Я почувствовал себя жалким и ничтожным, карикатурным в своих лаптях. Мной овладел настоящий ужас, животный ужас, и я решил бежать с поля предполагаемой брани.
Зрители, среди которых мне сочувствовал один Иван Петрович, как будто прочитали мои мысли и выстроились в круг, преграждая мне путь к бегству. Граф, повинуясь приказу хозяина, зарычал и пошел на меня. Я тотчас повернулся к нему задом, поджал хвост и метеором кинулся на зрителей, думая пробиться у них между ногами, а они загоготали и заулюлюкали...
Надо сказать, бывает, что колдуньи превращают людей в животных навсегда, а бывает, что лишь на некоторый срок, все зависит от их характера. Наша ведьма, та, что решила проучить моего брата, была не окончательно зловредной, и вот как раз когда мне почти наверняка грозила гибель, мой срок пребывания в волчьей шкуре вышел.
Гораздо позднее, когда все было позади и я мог в спокойной обстановке осмыслить происшедшее со мной, я, конечно, вволю насладился, вспоминая, какой страх нагнал на очевидцев моего превращения в человека. Зрители просто остолбенели в первый момент. Граф заскулил, как побитая дворняжка, попятился и наконец обратился в бегство. Следом, нелепо размахивая коротенькими, толстыми ручками, помчался во весь опор его хозяин, а за ним уже и все прочие, в том числе и мой бывший учитель, так и не узнавший во мне своего ученика.
Я одиноко стоял на пустыре в брюках, рубашке и лаптях. Никакого стыда за свой якобы отсталый облик я не испытывал, напротив, я чувствовал себя героем, победителем, ведь все мои враги бесславно бежали. Особенно гордиться тем, что мне довелось побывать в шкуре волка, не стоило, я мысленно сжег мосты, ведущие в это прошлое, но все же твердо помнил, что в нем было нечто необыкновенное, небывалое. Я поспешил в обувной магазин...
Михаил Литов
ВЫДУМЩИКИ
За беседой Дерюгин и Бубнов позабыли, что в лес этим погожим летним деньком отправились на охоту. А поговорить им было о чем. Оба сочиняли детективные романы, довольно много издавались, но не прославились, ни денег, сколько им хотелось, не заработали. Имена некоторых их коллег гремели чуть ли не на весь белый свет, а у них едва ли набрался бы десяток поклонников из числа потребителей криминального чтива. И ведь не скажешь, что они сочиняли плохо и скучно, отнюдь!
Безвестность удручала Дерюгина и Бубнова. Но можно сколько угодно кричать, что читатели просто слепы, раз проходят мимо их блестящих, на редкость оригинальных и остросюжетных книг, а ситуация от этого не изменится. Следовало предпринять что-то радикальное, но что именно, Дерюгин и Бубнов не знали.
Так они шли, обзывая какого-то абстрактного читателя ослом и грозя жуткими карами критикам, не желавшим их замечать, и наконец сообразили, что заблудились. Место, куда они забрели, было глухое, болотистое, угрюмое. Даже в небе, до того ясно-голубом, вдруг возникла странная и как бы искусственная, наспех придуманная пасмурность. Дерюгин, как более опытный лесовик и вообще человек решительный, сразу принялся аукать и звать на помощь. Это нагнало страху на Бубнова. Неужели их дела совсем плохи?
Благо еще, подумал Бубнов, Дерюгин рядом, с ним не пропадешь. Бубнов-писатель изобретал острые сюжеты, и в романах у него суетились нередко просто-таки небывалые герои, но сам он при этом был все равно что кисейная барышня.
Решительный Дерюгин вдруг с громкими, едва ли не душераздирающими криками стал бить прикладом ружья возле самых ног вялого и слабого волей Бубнова. И как ни отскакивал Бубнов, как ни выплясывал, для самосохранности повыше задирая ноги, один-другой из ударов пришелся по его ступне.
- Зачем ты это сделал? - крикнул Бубнов, катаясь, бледный, по земле и обхватывая обеими руками сапог, словно так можно было остановить заполнившую его боль.
- Я же спас тебя, - объяснил Дерюгин значительно и довольно гордо. Ты не заметил гадюку? Еще немного, и она укусила бы тебя.
- Но я в сапогах.
- Не важно. Эти гадюки - твари изворотливые и умные, она нашла бы местечко, чтобы выпустить в тебя яд.
- И ты убил ее?
Дерюгин осмотрелся.
- Нет, - ответил он наконец, - уползла, гадина. Но я наверняка ее пришиб. Не скоро очухается!
Бубнов прошел метров сто и понял, что дальше идти без посторонней помощи не в состоянии. Нога отяжелела и остро отзывалась болью на каждое прикосновение к земле. Дерюгин сочувственно покачал головой.
- Ну что ж, - заключил он словно в удовлетворении оттого, что его друг полностью раскис и ему, Дерюгину, совершать ради него героические деяния, придется мне тащить тебя.
И этот сильный мужественный человек добрый километр тащил стонущего собрата по перу на себе. Внезапно он издал победный клич и бросил товарища на траву.
- Деревня! Деревня! - кричал он, не то сообщая об увиденном Бубнову, не то уже взывая к удачно обнаружившемуся населенному пункту. - Мы спасены! Ну вот что, ты посиди здесь, а я схожу в ближайший дом и позову кого-нибудь на помощь.
До ближайшего дома было рукой подать. Лежа на животе и раздвинув кусты, Бубнов видел, как Дерюгин поднялся на полуразвалившееся крыльцо, толкнул дверь и исчез внутри.
Долго лежал Бубнов и ждал, он смотрел на дом и удивлялся, что кто-то может жить в столь ветхом, от разрухи выглядящем мрачно и загадочно строении, и все тревожнее становилось у него на душе, потому что Дерюгин не возвращался, словно там, за дверью, попал в какой-то другой мир и совершенно потерялся для мира нашего. Уже зловещим казался пугливому и тихонько скулившему в страдании из-за ноющей ноги Бубнову этот дом на окраине неизвестной деревни.
Но вот дверь открылась, и на крыльцо вывалила целая толпа каких-то странных, темных, квадратных, устрашающих людей в кожаных куртках и черных просторных штанах. От них веет криминальностью, с ужасом, хотя и не без привычной художественности подумал Бубнов. В гуще этого опереточно разбойничьего народца находился Дерюгин. Его держали за руки, и он не то скупо и натужно сопротивлялся, не то едва волочил ноги. Бубнов осознал, что прямо на его глазах совершается похищение человека и похищают не кого-нибудь, а его лучшего друга Дерюгина. Он, добросовестно отрабатывая долг чести, искусным и хищным движением киногероя подтащил к себе ружье, направил его на похитителей. С двадцати шагов, что отделяли его от дома, он вполне мог бы уложить парочку негодяев прежде, чем они придут в себя от неожиданности. А дальше... возможно, они предпочтут бросить свою жертву и спасаться бегством. Это было бы наилучшим исходом.