Киммериец слушал старика сдвинув брови.

— Он что же у вас колдун;

— Нет, он — святой, — с убежденностью ребенка заявил кхитаец. — В его руках — Изначальная Сила Падды.

Конан мельком взглянул на свои руки. В них тоже таилась когда-то Сила. Год потратил он на то, чтобы обрести ее: год ученичества у святого старца, год мучений, неудач, проб и ошибок. Но в конце концов ему удалось вызвать дремлющую в нем до поры искру ясного голубого пламени — так что ладони его превращались в чашу, полную живого огня. Год понадобился ему, чтобы понять: эта Сила — не для него. Но Конан не считал этот год потраченным зря. Помимо умения метать молнии из ладоней, старец научил его искусству владения клинком, Искусству Убивать. И, быть может, не так уж и не прав этот таинственный князь, заявляя, что Конан один стоит целой армии. Вот только откуда он об этом знает? Или слава о Конане-с-двумя-мечами докатилась уже до самого Края Мира?

— Предсказание, — хмыкнул Конан. — И сбываются они, эти его предсказания?

— За все тринадцать поколений ни один кайбон Благословенной Земли не ошибался еще ни разу, — с гордостью заявил старик. — Все, что говорит наш князь, исполняется в точности. Только на глупые вопросы никогда не дает он ответа. — Тут посланник святого кайбона посмотрел на Конана почти сурово. — Поэтому если есть у тебя вопрос, ты получишь на него ответ — если этот ответ существует.

— А какие это вопросы — глупые? — сощурился киммериец.

— Никогда не спрашивай, в какой день умрешь, никогда не спрашивай, что есть горе, а что счастье, — нараспев ответил кхитаец, словно повторял наизусть свод правил. — Никогда не проверяй сплетен, никогда не спрашивай о том, что тебе запретили знать… Однажды — это было триста лет назад — к кайбону Тай Цзон пришел глупый человек и спросил: «В чем смысл жизни?» Кайбон не может отказать никому из своего народа, и он попытался узнать ответ на этот вопрос…

— Ну и?

— Он ушел в горы и не возвращался тридцать лет. А когда вернулся — он был уже не человек, он был Бог. Он принес ответ на глупый вопрос, но к тому времени спрашивавшего уже не было в живых. — Кхитаец посмотрел на Конана, как тому показалось, лукаво. — Поэтому лучше всего задавать вопросы, на которые можно просто ответить «да» или «нет».

— А лучше всего — не задавать вовсе, — понимающе усмехнулся киммериец. Перед глазами у него, как живое, встало смуглое узкое лицо с тонкими чертами и темными, чуть раскосыми глазами. «Умение задать правильный вопрос — это искусство. Сам я никогда не испрашивал себе предсказания в Храме Огня».

«Интересно, где сейчас Юлдуз со своей милашкой? — подумал вдруг Конан. Давно он не вспоминал о старом приятеле — а тут вдруг… — Ведь должен жить где-то здесь, в Кхитае. Может даже, в этом самом Тай Цзоне. При дворе у тамошнего князя. Иначе откуда бы тому знать обо мне — да и туранский выучить откуда?»

И Конан погрузился в воспоминания.

Десять лет назад киммериец служил в войсках Повелителя Турана — тогда еще Илдиза, а не Ездигерда. Когда его отряд стоял под Хоарезмом, охраняя в дни Весеннего Гадания священный свиток, к Конану пришел юноша лет восемнадцати, красавец-полукровка. Он назвался сыном ткача, но владел мечом и держался в седле лучше иных опытных воинов.

Позже выяснилось, что Юлдуз — сын кхитайского вельможи-изгнанника, а в дом почтенного Бахрама, где происходило Весеннее Гадание, он пришел не за тем, чтобы наняться в войско Илдиза Туранского, а выкрасть свою невесту, несравненную Фейру. Конан, отчасти из озорства, отчасти из дружеского расположения к влюбленным, помог им тайно пожениться и бежать в Кхитай, но до того Юлдуз успел спасти ему если не жизнь, то по крайней мере свободу.

К тому времени с отца его уже было снято обвинение в измене, и Юлдуза на родине должно было ждать богатое наследство, но кто знает, что сталось в конце концов с влюбленной парочкой.

Три года назад к власти в Кхитае пришел новый Император — то ли дядя, то ли двоюродный брат старого. При нем, как был уже наслышан Конан, многое переменилось. Головы знатнейших сановников вскоре красовались на пиках на Мосту Двенадцати Драконов, а их княжества отошли новым властителям, подчас не имеющим не только множеств поколений благородных предков, но и смены одежды. Вот и снова приходит со стороны чужак — мало того, чужестранец — и ему позволяют силой взять княжество, слишком бедное и слабое, чтобы достойно постоять за себя.

— Ладно, — сказал Конан, хлопнув ладонью по столу. — Так и быть, попробую вам помочь.

Лицо кхитайца расплылось в довольной улыбке.

— Значит, у Дракона с Двумя Мечами есть заветный вопрос к нашему кайбону. Я так и думал, что великий воин захочет узнать, что ждет его впереди. Твой недостойный слуга даст тебе провожатого, и через четыре дня»

Конан предупреждающе вскинул руку:

— Стой, старик! Со мною мои люди, и их вряд ли заинтересует простое предсказание. С ними нужно будет расплатиться по-настоящему, понимаешь?

Тай Кин Бо усиленно закивал.

— Мы наслышаны о подвигах Полуночных Гостей. Золото, камни — вот что прельщает их взоры. То, что переходит из рук в руки, но не становится от этого теплее. Если ты считаешь, что такой награды довольно твоим людям, да будет так.

— Что ж, по-твоему, предсказание ценнее? — Конан испытующе посмотрел на кхитайца. Но тот был серьезен, как изваяние Падды.

— Нет ничего ценнее знания о том, что было, — ответил он. — За это знание Император подарил иноземному принцу наше княжество. Но знание о том, что будет — дар поистине бесценный. И только великой щедростью своей расточал его наш кайбон на наши ничтожные нужды. Но таков обычай. Если бы пришел через горы чужестранец и предстал перед кайбоном с просьбой: «Предскажи мне судьбу мою», — он заплатил бы ту цену, какую назначил бы кайбон. Даже если бы это была его жизнь.

Голубь Тридцать Пятый:

«Высокородный принц Римьерос, герцог Лара — своему брату, Кратиосу Третьему, королю Зингары и правителю Каррских островов.

Брат мой, сим извещаю тебя, что возвращение мое в Кордаву откладывается весьма надолго, если не навсегда. Император Кхитая подарил мне мое собственное королевство, и я буду сидеть в нем, покуда не изловлю Конана-киммерийца — если не всего, то хотя бы голову. Или пока не поседею и не лишусь всех зубов — в зависимости от того, что произойдет ранее.

Принц Римьерос, герцог Лара».

— Да тихо ты! — еле слышно шипел снизу Конан на Силлу. — Что ты хихикаешь, как больная обезьяна? Он же сейчас проснется!

Принц и в самом деле заворочался во сне, и Силла, влезавшая с плеч Конана в окно его спальни, замерла посреди комнаты на одной ноге.

Римьерос пробормотал что-то бранное и перевернулся на другой бок. Силла перевела дыхание. Прокравшись к клетке с голубями, где оставалось только две птицы — белая и пестрая, она осторожно протянула руку к той, что сидела ближе. Молниеносно выхватив пестрого голубя из клетки, она замотала ошеломленную птицу в темную шаль. Голубь замер. Второй, оставшийся в клетке, даже не заметил исчезновения товарища.

Было раннее утро, от реки поднимался туман, расползаясь белыми прядями меж черных влажных стволов. Силла притопывала на месте от нетерпения, сдержанно хихикая. Конан деловито прилаживал письмо к лапке перепуганной птицы.

— Да не бейся же ты так, глупая, ведь если я сломаю тебе крыло, как ты полетишь? Ну вот, готово!

— Дай я, дай я! — тянула к голубю руки Силла.

— Держи.

Она несильно сжала птицу меж ладоней, на миг приложила ее к своей щеке — и вдруг резко подбросила в воздух. Посланец почти тотчас же исчез в густом тумане.

— Ну вот, можно сказать, грех мы твой искупили, — с удовлетворением заявил Конан. — Король Зингары получит-таки весточку от нашего принца! Теперь — едемте!