В Римьеросе волной вскипала злоба. У него выдался неудачный день. Этот неожиданный ужин у костра — вонючая козлятина, запитая домашним некрепким ви¬ном — казался принцу самой большой из всех неудач, выпавших ему сегодня. Мало того, что к нему отнеслись как к бродячему псу: сунули кость и снисходительно потрепали по загривку. За одно это гораздо более знатные люди лишились бы жизни если не на плахе, то в поединке. Но больше снисходительно-добродушного отношения яз¬вили зингарца насмешки, язвили тем горше, что произ¬носились с уверенным спокойствием. Неужели этот дикарь и в самом деле думает, что если рядом с ним на земле лежит длинный меч, он может безнаказанно глумиться над принцем крови?

— Нет, благодарю, — ответил Римьерос, вставая. — Я лучше вернусь в лагерь, не то они обеспокоятся и вышлют на поиски солдат. — Он потянулся к поясному кошелю, словно за деньгами. — Козлятина была превос¬ходна, хоть и попахивала. Добрый ужин стоит добрых денег.

Конан, уже улегшийся у костра, приподнялся на локте.

— Прах и пепел! — сплюнул он. — Можешь съесть свои деньги на сладкое, Римьерос Гордец. Или ты задумал принести-таки в Кордаву мою голову, что платишь золо¬том за гостеприимство?

Римьерос промолчал, поджав губы и радуясь, что в темноте не видно, как он краснеет — уже второй раз за очень недолгое время, что ему было совсем не свойст¬венно. «И за это ты мне заплатишь», — подумал он, а вслух сказал:

— Прощай. Еще раз благодарю.

Конан буркнул что-то невнятное. Похоже, он уже спал. Поднявшись на сотню шагов вверх по реке, принц опо¬лоснул в воде пылающее лицо. Ярости его не было предела. Никто еще никогда не смел разговаривать с ним таким тоном — даже его венценосный братец! На ум ему снова пришло сравнение с заблудившейся собакой, которую, накормив, гонят прочь, и он разозлился еще больше.

— Меч его лежит рядом с ним в ножнах, — бормотал принц, щуря на полную луну темные глаза. — Если тихонько подкрасться, отшвырнуть ножны пинком и од¬новременно ударить.»

Принести в Кордаву голову Конана-киммерийца! Хо! Римьерос — победитель Амры! Того самого Амры, что держал в непрестанном страхе все Черное побережье! Ола, Йерро, ты сумасшедший, разве не слышал ты, что он может ударом кулака свалить буйвола? Но ведь у страха глаза велики…

У страха глаза велики, но втрое велик был соблазн вернуться на родину победителем легендарного короля разбойников. Вольно ж ему было насмехаться над прин¬цем крови! Конечно, убийство во сне — это не совсем по законам чести, но разве не был он приговорен к смерти еще отцом Римьероса? И варвары спят ночами, и, как говорят, спят крепко. Не так уж сложно было бы убить его, лишь бы ударить прежде, чем он доберется до меча. Задача осложнялась тем, что иного оружия, кроме длин¬ного кинжала, при Римьеросе не было, потому что стрелы он растратил, преследуя белую оленуху.

«Но ведь тебе случалось выходить и на волка с одним только кинжалом, — ободрил он себя — Этот здоровяк не страшнее вожака-ветерана, которого вы, сударь, уло¬жили прошлой зимой под испуганный визг, а затем ру¬коплескание дам». Римьерос и в самом деле справился тогда в одиночку с матерым хищником, но совершенно забыл, что до того этого волка егеря трое суток гоняли по лесу, не давая ему прилечь ни на миг, — чтобы под конец выгнать по тоннелю, огороженному сеткой и крас¬ными флажками, на большую арену, где поджидал его принц — в кольчуге и при оружии. Шкуру этого волка он потом преподнес домье Ревглене, и ее прелестное ли¬чико стало еще прелестнее от густого румянца, залившего щеки…

Он решил подобраться к Конану по воде, рассудив, что даже чуткий слух варвара обманет непрестанное журчание струй и шорох ветра в густых зарослях тро¬стника.

Римьерос выждал, пока луна не скрылась за верши¬нами деревьев, а затем начал осторожно спускаться.

Следуя правилу всех ночующих в лесу, Конан, прежде чем ложиться, сунул в костер огромное полено — поло¬вину ствола упавшего дерева. Ствол горел медленно, от середины к концам, и бесформенная глыба, какой казался киммериец, завернувшийся с головой в одеяло, была хо¬рошо видна в свете угольев. Принц подобрался ближе и замер в тростнике, вытянувшись, словно выпь.

Проверяя, крепок ли сон варвара, Римьерос кинул в тростник несколько камешков, они прошуршали юркими зверьками в прошлогодних высохших стеблях. Но бурое одеяло даже не вздрогнуло. Рукоять меча и край ножен, высовывавшиеся из-под него, красновато отблескивали в свете костра. Крадучись, как кот по черепичной крыше, шаг за шагом, Римьерос подходил все ближе и ближе к костру. Ему не впервой приходилось вот так подбираться к добыче, словно сливаясь с травой, землей и кустами.

Это был тяжкий труд, но принц знал по опыту, что, продвигаясь незаметными шажками, можно провести са¬мую пугливую дичь. А варвар, услышавший его еще в бамбуках, был, несомненно, пугливой дичью.

Склонившись над спящим, Римьерос сосчитал до де¬сяти, чтобы унять азартную дрожь в руках. Киммериец спал. Даже посапывал тихонько. Принц правой рукой бесшумно вытащил из ножен кинжал, а левую руку протянул к мечу варвара. Нашарив, не глядя, холодную рукоять меча, он одним жестом отшвырнул его прочь, одновременно замахиваясь.

Кинжал его целил киммерийцу прямо под левую ло¬патку.

С быстротой вскидывающейся вверх змеи, да что там — с быстротой белой молнии Митры метнулась из-под одеяла рука и двумя пальцами сжала правое запястье зингарца. Римьерос, взвыв от нечеловеческой боли, выпустил кинжал. Миг — и рука его была уже завернута за спину, а сам он, завывая, словно на дыбе, клонился лицом к земле, едва не касаясь ее губами.

— Так-то теперь платят в Зингаре за постой? — раз¬дался над ним знакомый голос. Теперь в нем не было и тени дружелюбия. Но и злобы, против ожидания, тоже не было в нем — одно лишь безграничное презрение. — И если таковы нынче в Кордаве принцы, каковы же ваши разбойники?

— Пус-сти, — прохрипел, выгибаясь, Римьерос. От боли у него все плыло перед глазами, он явственно слышал, как хрустят, выворачиваясь из суставов, его кости.

Конан выпустил его руку и от души пнул в тощий оттопыренный зад, обтянутый лиловыми бархатными штанами.

Принц кубарем покатился по траве. Киммериец сделал шаг в сторону и подобрал свой меч.

— Ты и в самом деле думал, что я буду храпеть и ждать, пока ты соизволишь отправить меня прямиком на Серые Равнины? — поинтересовался он.

Принц, стоя на четвереньках, молчал, тяжело дыша. Рот его был черен, лицо перепачкано.

— Если ты вернешь мне нож, я буду драться с тобой ножом, если не вернешь — перегрызу горло! — сказал он наконец, все еще хрипя.

— Дра-аться? — искренне удивился Конан. — Мне — с тобой?

Недобрая улыбка искривила его губы, когда он шагнул ближе к принцу. Сталь тонкого палаша с шипением вылетела из ножен, и Римьерос отшатнулся, ожидая, что его сейчас попросту зарубят на месте, но еще нашел в себе силы выкрикнуть:

— Ублюдок! Киммерийский козел, жрущий вонючую козлятину! Дай мне оружие, и я…

— Обойдешься, щенок, — процедил сквозь зубы Конан и наотмашь хлестнул его гибким клинком по спине. — Убирайся! Убирайся с глаз моих, не то, клянусь Кромом, я тебя так разукрашу, что не узнает родная мать-коро¬лева!

И сталь снова опустилась на спину принца, срезав на лету прядь всклокоченных длинных волос.

— Прочь!

Пунцовый от стыда и злости, Римьерос еле увернулся от нового удара, перекатился через плечо и скрылся в кустах. Там он вскочил на ноги и, отбежав на почти¬тельное расстояние, крикнул, потрясая кулаками:

— Ты мне за это заплатишь, пожиратель козлятины! Моя плоть священна, за меня отомстит сам Митра, по¬кровитель нашего рода! Тебя пожрет зловонная пасть Нергала, ты…

Конан сплюнул и сделал шаг в сторону Римьероса. Тот незамедлительно повернулся и исчез за деревьями.

— Ну и мокрица, — пробормотал киммериец, снова укладываясь у костра. — Надо было распороть ему рот от уха до уха, чтобы разевал его еще шире… Сразу видно, что никогда не спал на голой земле — не то знал бы, что каждый шаг отдается громом.