Я посмотрел на Хряпова и увидел, что он изумлен не меньше моего.

- Простите, Михаил Ксантиевич...

- Переселить напротив, - повторил Фундуклиди.

- Но зачем же?

- Объясняю. Если злодеям удастся проникнуть в дом и угрожать господину Мацедонскому, то может случится - я не услышу шум борьбы. Будучи же напротив друг друга, мы сможем гарантировать обоюдную безопасность.

Хряпов иронически сморщился.

- А куда вы, в таком случае, собираетесь переселить меня?

Но Фундуклиди не так просто было подцепить на насмешку: под его генеалогическим древом, должно быть, приютились все философы Эллады.

- С вашей комнатой, Савватий Елисеевич, у меня имеется общая стена, и проникающих сквозь нее звуков мне вполне достаточно, чтобы определить, требуется вам помощь или нет. Вчера перед сном, например, вы уронили металлический гулкий предмет и сказали: "Черт разнеси меня, остолопа".

- Правда, у меня свалился со стола портсигар, - сказал изумленный Хряпов и замолк.

Но я не мог оставить этого разговора на полпути.

- Помилуйте, Михаил Ксантиевич, ведь там, куда вы меня хотите переселить, находится бильярдная!

- Ну и что? - сказал Фундуклиди. - Задвинуть бильярд в угол, да поставить кровать...

Я ненавидел его в эту минуту.

- Ну уж... увольте!

- Да-да, - поддержал Хряпов. - В бильярдную - это жестоко.

Фундуклиди пожал плечами: как знаете, хозяин, он, конечно - барин, но в таком случае ответственность я с себя снимаю; во всяком случае, деньги я зарабатываю честно.

Хряпов пошарил за щекой языком, вытолкнул застрявшую крошку.

- Ну, что же... - начал он, но вдруг вспомнил. - Да... насчет оружия... Михаил Ксантиевич, вы вооружены?

Фундуклиди важно кивнул.

- Всегда.

- А вы, Петр Владимирович, какую систему предпочитаете?

Смита и Вессона, конечно?

- Можно Смита и Вессона.

Хряпов махнул сдернутой с груди салфеткой.

- Степан, револьверы!

Степан поднес полированный ящик, Савватий Елисеевич открыл крышку. Внутри в красной бархатной пасти валетом лежали грозные произведения Смита и Вессона. Хряпов предложил мне выбирать. Я взял который ближе.

- Он заряжен, надеюсь?

Хряпов взглядом передал мой вопрос Степану; тот кивнул.

- Может, желаете еще пяток пулек в жилетный карман?.. На всякий случай.

- Спасибо, для одной перепалки хватит, - небрежно сказал я и со стуком поместил револьвер в компании чашек и блюдец.

- Что ж, как желаете... как желаете, - повторил Хряпов.

Завтрак был окончен.

- Что теперь, господа? - предложил хозяин. - Желаете отдохнуть или развлечемся чем-нибудь сообща? Картишки? Бильярд?

Я невольно посмотрел в окно, где набирал силу летний день.

- Сейчас бы променад... часок по набережной.

Хряпов покачал головой с улыбочкой, но лицо его выразило серьезный укор.

- Петр Владимирович, попрошу вас - без провокационных предложений... Пожалуйста!

- Извините, господа, - сказал я, тоже растянув губы, хотя в глубине вдруг зашевелилось раздражение зверя, забежавшего в западню.-Рецидив свободной жизни-с...

6.

Так потянулись дни заточения.

Конечно, ядро контракта, заключенного с Хряповым, было легче, чем настоящее ядро каторжника, а банный халат, оказавшийся в шкафу моей комнаты, хоть и был полосатым, не походил на казенную робу Александровского Централа. Но все же перемена образа жизни давала себя знать.

Слуга Степан остался единственным представителем компании "Земной шар" в нашем обществе самообороны. Он приносил всю корреспонденцию, газеты и журналы (Хряпов специально выписал еще "Искру" и "Ниву" - разгонять скуку); он готовил нам стол, носил с кухни от повара еду (самого повара мы так и не увидели ни разу - было похоже, что нас, словно святого Илью, питают вороны); он убирал; приносил городские слухи. Порой сердце в злые коготки брала безотчетная досада при виде того, как он запросто приходит и уходит в огромный мир, в то время, как для нас самым смелым было постоять у окна перед скромной прорехой форточки. Появлялась недоуменная мысль: как же так - холуй, лакей и вдруг оказался свободнее нас! Парадокс!..

Вольное передвижение Степана рисковало навлечь на него вполне понятное раздражение. Чтобы избежать этого, мы с Хряповым, словно сговорившись, старались меньше общаться со слугой, не замечали его. Фундуклиди же часто допрашивал молчаливого Степана, вытягивая - нитка за ниткой - весь клубок уличных сплетен и врак. Часть из них Михаил Ксантиевич записывал во взъерошенный блокнот, после чего, подъявши перст, говорил со Степаном о "важности рекогносцировки" и туманно намекал на какие-то грозные опасности.

Но Степан снова уходил, и мы невольно смотрели ему в спину. Дверь закрывалась, и нервически-чувствительному от затворничества уху чудился чавкающий лязг тюремного замка...

Да, надобно упомянуть, что бедного Фундуклиди опять обманули. Будучи не в восторге от тонкого слуха детектива, Хряпов денька через два уговорил меня перебраться в его комнату - под крылышко к греку, а сам отбыл в апартаменты, первоначально отведенные мне (Степан полдня таскал вороха галстуков и рубашек и дюжины безделушек). Правда, к ужину обида детектива прошла (очевидно, ее сломал аппетит), и, таким образом, бильярдный стол остался в бильярдной, под низким пыльно-зеленым абажуром.

7.

- Надобно осмотреть дом, - сказа Фундуклиди.

Он сказал это после того, как долго мерял ногами пол в библиотеке, где мы трудно привыкали к монашеству.

Ко мне привычка всё не приходила. Судите сами: целыми днями охотиться по городу ("Газетчик - что волк: его ноги кормят", - говаривал Буз) - и вдруг оборвать разом всяческое движение, оставив за собой лишь тридцать шагов от столовой до гостиной. Ей-богу, если бы Хряпов предложил мне поставить в комнате колесо, наподобие тех, что помещают в клетки белкам, я согласился бы.

Угнетала, кроме того, узость круга присутствующих лиц. Привычки Фундуклиди и Хряпова быстро прояснились и не сулили особенно приятного. Хряпов перебивал и любил рассказывать только о себе. Грек чавкал за столом и занудствовал. Мой нрав, думаю, тоже не попал в резонанс с сердцами обоих компаньонов. Поэтому мы всё чаще занимались каждый своим делом. Фундуклиди курил хозяйские сигары и листал с конца иллюстрированные журналы, рассматривая рекламы бюстгальтеров, ребусы и натужные юморески. Хряпов разбирал письма от управляющих предприятиями и на счетах множил свои капиталы. Я же отдал заслуженную дань хряповским книжным полкам и читал все подряд, по привычке выдергивая из строк чужие ловкие мысли для грядущих корреспонденций.

Сближал нас вечер, когда дом быстро заливала тьма и в свете ламп ярче обнажался профиль одиночества. Тогда мы бросали книги, счеты и журналы и садились играть в карты, жуя бессмертные изобретения графа Джона Сэндвича. Иногда Фундуклиди готовил всем крамбабулий - вдохновенный и прекрасный напиток бедных студентов...

Итак, Фундуклиди долго шагал, напевая под нос что-то про "агапас" - я знал уже, что по-гречески это означает любовное, и сказал:

- Надобно осмотреть дом!

К этому времени прежняя прихоть детектива уже была выполнена: Степан под строгим надзором Фундуклиди поставил на окнах новые задвижки, заложил засовами лишние двери, а у черного хода свинтил наружную ручку. Вот почему, когда мы с Савватием Елисеевичем поглядели на неугомонного грека, в глазах наших было удивление, отсвечивающее раздражением.

- Как, Михаил Ксантиевич! Мы же только что...

- Да, да! - жестикулируя и перебивая нас заговорил грек. - Мы приколотили несколько задвижек. Да-с... Ну и что? В конце-концов, эта операция совершенно бессмысленна.

Я почувствовал легкую дурноту. Хряпов, ручаюсь, тоже.

- Как? - воскликнули мы с ним в один голос, словно Бригитта с Лаурой в "Иоланте". - Стало быть, по вашему настоянию была проделана пустая работа?

- Вы цепляетесь к словам, - важно сказал Фундуклиди. - Позвольте, я возьму сигару - она помогает мне думать... Да-с, господа, вы не вникаете в суть моих мыслей. Укрепление задвижек необходимо, но это, с позволения сказать, азбука безопасности. Мы же должны смотреть глубже. Да-с!... Я подозреваю, господа, что в доме еще остались лазейки, через которые надеются проникнуть злодеи. Иначе, спрашиваю я, разве стали бы они так нагло назначать день нападения?