В детстве особой привязанностью друг к другу отличались Хидео, Исидри и Конеко. Став постарше, Хидео не обходил любовными забавами почти всех Утренних сверстников окрестных деревень, но постоянно он был привязан к «дорогому сердцу юноше » по имени Сота из соседнего поместья. Между тем, перед самым его отъездом из дома на другую планету, в любви к своему Вечернему брату-свойственнику призналась Исидри. Брачный расклад, существовавший до временного сбоя, включал замужество Исидри с неким пожилым проповедником, а также брак Соты с Конеко. Известие о последнем вызвало у прежнего Хидео жгучую ревность, сменившуюся затем чувством трогательной благодарности к обоим, к любовнику и к сестрёнке.

Вернувшись как бы неизменившимся, а на самом деле повзрослевшим и умудрённым знаниями, Хидео вступил в седорету с Исидри и Сотой; последний же стал мужем Конеко (как это случилось и в прежнем варианте). Новая семья оказалась счастливой и многодетной. Хидео, трудясь на ферме, не пренебрёг и своими познаниями в темпоральной физике. Он написал научное исследование, отослав свою работу тем, с кем прежде был знаком и дружен, но кто в новой реальности из-за случившегося сбоя во времени так никогда не встретился с ним. Анализ подобных парадоксов и стал темой теоретической разработки Хидео.

Мир, придуманный Ле Гуин, крайне интересен, но, на взгляд сексолога, утопичен. Забегая вперёд, скажем, что писательница переоценила распространённость и возможности бисексуальности. Истинная бисексуальность, когда оба потенциала, гомо– и гетеросексуальный, одинаково выражены – большая редкость. Кроме того, многие «ядерные» гомо– и гетеросексуалы попросту неспособны на бисексуальную активность, ограничиваясь, часто вопреки своему желанию, одни близостью с представителями собственного, а другие – противоположного пола. Наконец, у многих мужчин бисексуальность носит, скорее, инструментальный характер. Геи вступают в связь с женщинами, чтобы замаскировать характер своей ориентации, неодобряемой обществом («камуфлирующая гетеросексуальная активность гомосексуалов»). Однако, по мере их выхода из периода юношеской гиперсексуальности, их половые связи с женщинами перестают удаваться. Большинство же гетеросексуалов, практикующих транзиторную или заместительную гомосексуальную активность, при первой же возможности переключается на женщин, вовсе не соблазняясь прелестями бисексуального образа жизни. По-видимому, для того, чтобы мир, придуманный писательницей, стал реальностью, одних лишь перемен в отношении общества к однополой любви мало; столь кардинальные отличия объяснимы лишь перестройкой на биологическом уровне, а это вряд ли возможно вне рамок фантастики.

Но если спорны сексологические аспекты утопии Ле Гуин, то её человечность и справедливость не может не вызывать уважения. В её мире есть место для всех. «Ядерные» гомосексуалы могут легко пристроиться к мужскому составу седорету, избегая близости с жёнами. «Ядерные» гетеросексуалы вольны поступать совершенно противоположным образом. Влюблённые по всем правилам избирательности могут подобрать себе точно такую же пару, замкнутую друг на друга. Гомосексуальные связи в таком случае легко заменятся чисто дружескими, что, конечно же, не угрожает стабильности семьи.

После знакомства с «Рыбаком из Внутриморья» читатель видит «Левую руку тьмы» совсем в другом свете. Действительно, гомосексуальный мир Гетена ничуть не счастливее земного, где правит гетеросексуальное большинство. Но в романе Ле Гуин гомосексуальное влечение Эстравена к Дженли приносит пользу в общепланетарном масштабе, позволив аборигенам приблизиться к сообществу сверхцивилизованных планет, достигших гармонии и покончивших с агрессией.

Не вызывает сомнений гомосексуальная (гомогендерная) направленность романов Урсулы Ле Гуин. «Левая рука тьмы» – ни что иное, как апология (защита) геев. Зачем это понадобилось писательнице?! Будь она мужчиной с гомосексуальным половым влечением, её мотивация была бы вполне понятной – каждый кулик хвалит своё болото. Но, слава Богу, абсолютное бескорыстие замечательной романистки не может вызвать подозрений ни у кого. Нельзя заподозрить её и в нездоровом пристрастии к порнографическим вывертам, которыми страдают иные фантасты. Цитата из опуса дамы-фантастки Ноэми Митчинсон, приведённая в начале первой главы, наглядно демонстрирует разницу между опусом, порождённым эротической графоманкой, и талантливым произведением мудрого и честного мастера. Всё дело в стремлении Урсулы Ле Гуин к справедливости. Недаром «матриарх научной фантастики», как принято её именовать, по духу принадлежит к движению шестидесятых годов прошлого века, отстаивавшему равноправие и человеческое достоинство во всех сферах человеческой жизни. Его представители боролись с расовой сегрегацией, с военным вмешательством США во Вьетнаме. В эти же годы началось движение за отмену позорного уголовного преследования гомосексуалов, за равные права геев с гетеросексуальным большинством. Гомосексуалы остро нуждались в поддержке честных творчески одаренных людей. Ле Гуин не обманула их надежд.

Своё отношение к сексуальному инакомыслию пришлось показать и писателям-геям. Во все времена (исключая античность) их мучил страх перед остракизмом гетеросексуального большинства; к тому же над многими из них довлели невротические комплексы, связанные с их гомосексуальностью. Всё это отразилось в их произведениях. Анализ творчества таких писателей, на взгляд сексолога, чрезвычайно интересен.

Недолюбливающих научную фантастику успокою: роман Эдуарда Форстера «Морис» написан в сугубо реалистической манере. Перефразируя стихи Пушкина, можно сказать о нём так: «роман классический, старинный, без фантастических затей». Классик английской литературы намеренно наделил своего героя чертами заурядного парня: «Мне хотелось бы, чтобы он получился красивым, здоровым, физически привлекательным, умственно не изощрённым, неплохим бизнесменом и немного снобом». Правда, на взгляд нашего современника, умственно не изощрённым Мориса Холла можно назвать лишь по меркам позапрошлого века: он окончил университет, читал в подлиннике латинские эпиграммы Марциала («порнографическую литературу» питомцев Кембриджа) и «Диалоги» Платона. Правда, по утверждению автора, его древнегреческий был далёк от совершенства; семейный же доктор Холлов заметил банальности в докладе своего питомца, составленном и прочитанном на этом языке.

К нему-то и обратился Морис с просьбой об интимной консультации:

« – Это по поводу женщин …

– О, эти женщины! Не бойся, мой мальчик. Это мы живо вылечим. Где ты подхватил заразу? В университете?

Морис ничего не понимал. Потом лицо у него помрачнело.

– Это не имеет ничего общего с подобной мерзостью, – сказал он запальчиво. – Худо-бедно, но мне удаётся сохранить чистоту.

Казалось, доктора Бэрри это задело. Он пошёл запирать дверь, говоря:

– Хм, значит импотенция? Давай посмотрим.

– С тобой всё в порядке, – таков был его вердикт. – Можешь жениться хоть завтра. А теперь прикройся, тут сквозит.

– Значит вы так ничего и не поняли, – сказал Морис с усмешкой, скрывавшей его ужас. – Я – выродок оскаруайльдовского типа.

– Морис, кто вбил тебе в голову эту ложь? Тебе, кого я всегда считал славным юношей. Чтобы больше об этом разговоров не было. Нет! Это не обсуждается.

– Мне нужен совет. Для меня это не вздор, а жизнь. Я всегда такой, сколько себя помню, а почему – не знаю. Что со мной? Это болезнь? Если болезнь, я хочу вылечиться, я больше не могу выносить одиночества. Я сделаю всё, что вы скажите. Вы должны мне помочь.