— Привет! — Лаки очень старалась, чтобы ее голос звучал беспечно. Ей хотелось кинуться ему на шею, но онa знала, что, поступив так, уже не сможет его отпустить. — Ты приехал натаскивать Доджера или с другой целью?

— Нет, просто без Доджера я бы не сел в самолет. Мой банковский счет в таком катастрофическом состоянии, что у меня не оказалось денег на билет. Но «Алоха Эйр» перевозит спасателей бесплатно, вот я и захватил в аэропорт Доджера. Они решили, что мы летим кого-то спасать, и посадили нас без билета.

— Тебе нужны деньги? Я сейчас сбегаю домой и...

— Не надо, Коди дал мне немного. Я переночую у Клода Уинстона. Это мой давний приятель, врач из местного университета. Кстати, именно он разработал инъекцию для тюленей.

— Вот оно что... — Лаки не могла скрыть разочарования: — Значит, ты по делу?

— Нет, я прилетел, чтобы поговорить с тобой. Грег поднял темные очки на лоб. Как хорошо она знала этот его серьезный взгляд!

— Что-нибудь с Абби? — Он покачал головой и взял ее за руку. — С Сарой или детьми?

— Да нет же, с ними все в порядке. Где нам лучше поговорить?

Лаки повела его в ближнюю рощицу финиковых пальм, по пути наблюдая задним краем глаза. Ей казалось, что она никогда еще не видела Грега таким напряженным и сосредоточенным.

В тени она уселась на плоский камень. Грег пристроился рядом, Доджер примостился у ног Лаки, глядя на нее влюбленными глазами.

— Скажи же наконец, что произошло! Он стиснул сильными пальцами ее ладонь.

— Тебе что-нибудь говорит номер С-311 ? Лаки целую минуту ломала голову. Номер казался

смутно знакомым, но она не могла вспомнить, что он означает?

— Нет, ничего.

— За день до того, как за тобой явился Брэд, в институт привезли корма, и ты за них расписалась. Вместо подписи ты поставила С-311. Наверное, раньше ты очень часто повторяла этот номер, если твоя рука сама вывела его. Ведь люди обычно расписываются автоматически.

— Врачи говорили, что это рано или поздно произойдет. Но почему номер, а не фамилия?

Грег посмотрел ей в глаза, и она прочла в его взгляде сострадание.

— Выяснилось, что ты сидела в тюрьме. Заключенных называют не по фамилиям, а по таким номерам.

Лаки вскрикнула. Как ни отвратительна ей была женщина в зеркале, неужели она оказалась способна на поступки, за которые карают тюрьмой?

— Откуда ты знаешь?

— ФБР проверило номер. Коди позвонил начальнику тюрьмы в Монтане. Я тоже с ним поговорил. Мы даже расспросили о тебе тюремного психолога.

Правда о ее прошлом оказалась нестерпимо болезненной. Мало того, что она плохая мать, самовлюбленная пустышка; она еще совершила преступление! С этим было невозможно смириться.

— За что меня посадили?

Грег обнял ее за голые плечи.

— Тебе было семнадцать лет и одиннадцать дней, с юридической точки зрения — совершеннолетие. Твой дружок ограбил ночной магазинчик; ты сидела в его машине, когда он выстрелил в продавца. От ранения продавец скончался.

Лаки смотрела на неге широко раскрытыми глазами. Его слова отдавались у нее в мозгу отвратительным эхом. Соучастница убийства! Ее охватила ярость, хотелось крикнуть, что все это неправда. Она боролась с собой, напрягая все силы.

Грег молча привлек ее к себе, и Лаки поняла, что бы она ни совершила в прошлом, он любит ее всем сердцем. Она облегченно вздохнула и прижалась к его груди.

— Как же это меня угораздило?

— Ты показала, что не знала о его намерении совершить ограбление, но тебя все равно приговорили за соучастие в убийстве к двадцати двум годам. Ты отсидела десять лет и еще несколько месяцев.

Лаки в отчаянии смотрела на волны, обрушивающиеся на золотой пляж. Прожить треть жизни за решеткой! Невероятно! Она с содроганием вспоминала даже считанные дни, проведенные в каталажке на Мауи. В неволе она чувствовала себя недочеловеком, полным ничтожеством.

Номер... Конечно, она не помнила, как сидела в тюрьме, но отлично знала, что значит быть ничем — номером, а не личностью. STO унизительно и страшно. Ее охватило отчаяние, граничащее с тошнотой.

В таком случае надо благодарить судьбу за свое беспамятство! Камера в Мауи — и та была для нее сущим адом. Разве можно жить, помня о десяти долгих годах заключения?

Но кем же она была прежде? Как докатилась до тюрьмы?

— Что еще ты узнал? — тихо спросила Лаки.

— Доктор Кармайкл, психолог, рассказала о тебе довольно много. Судя по всему, она проявляла к твоему делу особенный интерес.

— Ей известно, есть ли у меня родня?

— Если и есть, то разве что совсем дальняя. Твои родители не состояли в браке. Об отце вообще ничего не известно.

— Моя мать умерла? — спросила Лаки, вспомнив слова Брэда.

— Да, погибла в автомобильной аварии, когда тебе было шесть лет. — Грег сделал паузу; казалось, он хочет сообщить ей что-то еще, но никак не может собраться с духом. — Тебя отдали на воспитание в другую семью. Ты почти не умела говорить.

— Я была немой?!

Невероятно! Двухлетняя дочка Сары уже тараторила вовсю, четырехлетняя Джулия и вовсе говорила совсем как взрослая.

— Почему я молчала в шесть лет?

— Вряд ли мы сумеем получить ответ. Наверное, у тебя была такая сильная психическая травма, что ты боялась говорить. Помнишь, ты думала, что тебя зовут «Заткнись»? Очевидно, всякий раз, когда ты хотела что-то сказать, мать орала на тебя, требуя заткнуться.

Вместо жалости к самой себе Лаки почувствовала страшный стыд.

— Господи, ведь я делала то же самое! Я кричала на Джулию. Брэд рассказывал мне...

— Брэд говорил, что ты била дочь?

— Нет, но...

— Значит, тебя нельзя сравнить с твоей матерью. Ранние годы человека — источник самых глубоких впечатлений. Ты пережила страшные испытания, а неосознанно воспроизводила потом поведение, которое было тебе знакомо. Это свойственно многим людям, подвергавшимся в детстве жестокому обращению. Однако ты боролась с собой. Ты срывалась на Джулию, но ни разу не подняла на нее руку.

— Ты прав. Накричав на нее, я спешила признаться ей в любви. — Лаки взъерошила свои короткие волосы. Она была страшно зла на себя. — Я ее совершенно запутала. А ведь сколько твердят: не путайте детей, будьте последовательны!

— Больше ты не срываешься, а это самое главное. Лаки поудобнее устроила голову у него на плече и прикрыла глаза. Как ни ужасна была женщина по имени Келли, она хотела знать о ней все.

— Что еще ты узнал?

— Твоя приемная мать была доброй, набожной женщиной. Она жалела тебя, но считала умственно отсталой: ведь ты все время молчала. Она советовалась с врачами, пыталась разговорить тебя, но это ей не удавалось. И вот однажды ты запела в церкви.

— Поэтому я и знаю «Господню благодать», — тихо проговорила Лаки.

У нее разрывалось сердце: сколько она ни силилась, никак не могла вспомнить эту чудесную женщину, у которой хватало любви и терпения на такого трудного ребенка. Лаки казалось, что она должна быть похожа на Сару, отдающую близким всю себя, ангела-хранителя семьи.

— Услышав, как ты поешь, она загорелась надеждой, и в конце концов ты действительно заговорила. Она отдала тебя в школу и помогала изо всех сил, чтобы ты не отставала: ведь одногодки опережали тебя на два класса. Твоя жизнь сложилась бы совершенно по-другому, если бы эта женщина прожила подольше.

— Она умерла? Как печально! Мне хотелось бы с ней поговорить, поблагодарить ее...

— По данным, имеющимся у доктора Кармайкл, она была пожилой вдовой и умерла от сердечного приступа. Ты начала кочевать по приемным семьям, нигде подолгу не задерживаясь. У доктора Кармайкл есть только данные социальной службы, и из них следует, что твоя успеваемость неуклонно ухудшалась. Ты стала дерзкой, вспыльчивой, чуть что, лезла в драку, связалась с плохой компанией...

— Неужели обо мне нельзя сказать ничего хорошего? Может быть, я занималась спортом? Ты сам говорил, что я прекрасно плаваю...

Прежде чем ответить, Грег помолчал, взвешивая слова.