Разя побагровел он напряжения, силясь разгадать, в чем же на этот раз хитрость Корнилы. И вдруг жар стыда окатил его с головы до ног при мысли, что хитрости-то тут и нет никакой – Корнила сказал то, что думал.

Разя первым вскочил с места. Он позабыл старость, и давние раны, и соловецкое богомолье. Желчь закипела в нем. Он не мог простить себе доверчивости, которая была у него к атаману. Теперь только понял он, как далеко зашла близость Корнилы с Москвой: старинная казачья воля оказалась повязанной по рукам и ногам боярской веревкой.

– Тьфу ты, кум! Не кум, а собака поганый! – воскликнул он. – Охвостье боярское, чертов ты сын! – Разя плюнул Корниле под ноги. – Бога и совесть забыло старшинство донское... Я полк собираю. Гайда со мной, Боба! Едем со мной, запорожцы!

И Тимофей, не глядя на атамана, шагнул за порог. «Ах, старый дурак я, старый дурак! – бранил он себя. – Поверил такой изменной собаке!»

– Кликнем клич по Дону – все возметутся панов колотить! Едем ко мне во станицу! – как молодой, горячась, кричал Разя уже на крыльце.

Возбужденной, шумной толпой высыпали на площадь казаки.

– Степанка! Коня! – позвал Тимофей на всю площадь.

Стенька верхом бойко и весело подскакал к войсковой избе, ведя в поводу Каурого.

Он соскочил, чтобы придержать отцу стремя, но распаленный гневом старик без помощи, по-молодому прянул в седло. В общем гвалте и говоре Стенька не мог разобрать, что творится. С шумом спорили запорожцы, разбирая от коновязи своих коней. Толпа любопытных донцов, ожидая от старшины объявления о решениях тайного круга, тесно сгрудилась у крыльца, иные расспрашивали выскочивших стариков, а те что-то всем объясняли, надсадно и возмущенно крича и размахивая руками. Трудно было со стороны в этом гвалте разобрать хоть единое слово.

На крыльцо вышел сам атаман. Стенька успел разглядеть, что лицо его побагровело, черные брови сошлись, а глаза сверкают досадой и злостью.

– Орда татарская! Свистуны! Державной заботы не смыслите, побродяги!.. – гневно кричал Корнила. Он встретился взглядом со Стенькой и тотчас отвел от него глаза. – Не слушайте, запорожцы, старого кобеля! Я добра вам хочу. Ино тут, в войсковой избе, ино дома беседа вокруг хлеба-соли, – добавил он, обратясь к запорожским послам.

– Пошли, браты!.. Наплевать на его хлеб-соль! – крикнул Разя, махнув рукой.

– Батька, куда? – спросил озадаченный Стенька.

– Домой!

Тимофей взмахнул плеткой. Кони запорожцев рванулись вослед Каурому.

Степан растерянно взглянул еще раз на Корнилу, окруженного алыми кафтанами войсковой старшины, поглядел вслед отцу и, склонясь к луке, хлестнул по крупу коня. Мелькнула тоскливая мысль: «Пропал мушкет, не будет мышастого жеребца с атаманской конюшни!»