Я хмыкнул.

— Да-да! Почему бы тебе не вернуться? Если тебя накрыли один раз, то накроют и второй. Но если ты сдашься, тебя не убьют. Тебе просто сотрут твою личность. Твой разум умрет, но тело выживет. Это же лучше, чем ничего, не правда ли?

Я хмыкнул еще раз. Щедрое предложение. Если бы я и в самом деле был сумасшедшим, то мог бы на него клюнуть. Сначала меня допросят, а потом без боли и муки протрут мозги чистенькой тряпочкой. И в моей голове поселится какой-нибудь жизнерадостный кретин. Всем будет хорошо, все будут радоваться жизни. Хэппи-энд.

Запас времени был солидный, но минутами, как и деньгами, бросаться не стоило. Я обдумывал, что мне делать со стражницей. Проще всего — пристрелить и выбросить на обочине. Еще лучше — предварительно изнасиловать. Так будет абсолютно правдоподобно. Документы уничтожить, вряд ли они проведены через компьютер МВД. Можно, конечно, глянуть, но времени нет. Автобус «Галиль Турс» ждет меня. А что если… Нет, это не гуманизм, это трезвый расчет, я могу выиграть очень много.

Я вытащил инструменты и кинулся к «Панасонику». Модулятор можно было переделать. Намек поступил от девушки. Пусть теперь злится сама на себя. Или радуется, если она искренне со мной говорила.

Я спешил, руки дрожали. Идиотские японские детали не хотели припаиваться нужным образом. Но я справился. Отработанным приемом схватил девчонку за волосы и сунул ее голову в «печь». Нажал клавишу и принялся считать вслух. Двенадцати, по-моему, было достаточно. Я отключил прибор и вытащил из него голову пленницы. Посмотрел ей в лицо. Да-а… Пустые глаза, абсолютно пустые. Я не переборщил с двенадцатью? Может быть, хватило бы и десяти? Очень надеюсь, что основные рефлексы не затронуты.

Я разрезал ремни, поставил девушку на ноги и отпустил. Она неуверенно шагнула, пошатнулась, шагнула… Это у нее просто ноги затекли, успокоил я себя. Ходить может.

Стоящее передо мной существо было наивно, как новорожденный ребенок. Ее мозг напоминал дискету, с которой стерли подавляющее большинство файлов. Кое-что из этого набора файлов можно было восстановить. Даже нужно! Я мог это использовать. Если дело выгорит, я обзаведусь надежной помощницей и служанкой.

Я в очередной раз углубился в недра многострадального «Панасоника». Какую виртуальную память мне удастся из него выжать? Самое неприятное, я единственный кандидат в образцы для подражания. У этой идеи два недостатка: во-первых — я мужчина, и одному Богу известно, как наложатся мои характеристики на женский мозг, во-вторых, если я что-то напутаю при монтаже, то, засунув в эту чертову печку свою голову (для записи), я вытащу ее, уже будучи полным идиотом. И будем мы с подругой сидеть здесь, два дебила… Ну, хватит. Ошибиться я просто не имел права. Слишком много жизней повиснет на моей дебильной совести.

Я покончил с монтажом и внезапно услышал какое-то странное журчание. Почувствовал запах мочи. О, шайтан! Моя пленница продемонстрировала свой дебилизм, помочившись прямо под себя. Не снимая одежды! Довел девушку, мерзавец!

Я кинулся в ванную комнату, притащил несколько полотенец. Одно из них использовал как половую тряпку и выкинул вместе со снятой юбкой. Другое обмотал пленнице вокруг бедер. Мой запас времени постепенно таял.

Из настенного шкафчика в ванной я выломал зеркало вместе с дверцей. Положил на стол и уставился сам себе в глаза. Самогипноз — тяжелая штука. Но если бы не он — никогда бы мне не пройти регулярные проверки в университете. Сейчас — что? Чепуха! А там свои потайные мысли приходилось загонять аж на четвертый уровень. А на трех нижних уровнях выглядеть благочестивым идиотом с мелкими допустимыми грешками, вроде коротко стриженых брюнеток. Хотя в университете у меня была специальная аппаратура.

Перегонять почти всю свою личность на второй уровень подсознания было бы адской работой. Для подстраховки я загнал туда всех своих английских агентов и все, что я знал об их связях с Хуссейном. Потом закинул на этот «чердак» и всю информацию о моем плане «Казахстан — Иран». Так, с горячими секретами покончено.

Теперь на самой поверхности сформируем э… э… нулевой уровень. Запишем на него новую личность этой девицы (Я, Веред Фридман, двадцати двух лет…) и передвинем к этой личности кое-какие из моих умений, которыми владела она, и которые должны восстановиться. Языки: иврит, арабский, фарси (нет, на черта ей фарси), русский, английский. Хватит. Общие понятия о поведении в обществе (не забыть, что Веред должна ходить в женский туалет). Умение водить машину. Умение стрелять. Умение драться (тут я до нее не дотягиваю, но не беда). Общие понятия об истории, географии и законах. Арифметика и кое-что из общеобразовательного курса. ТАНАХ, если знала. И никакого Корана суке! Ах, да, самое главное. Я посмотрел на свое отражение в зеркале и впечатал в свежеприготовленную память Веред Фридман: «Этот человек — Давид Липман. Он хозяин, любой его приказ выполнять не раздумывая».

С тепленькой новенькой личностью внутри я доковылял до прибора. Осторожно, так, чтобы не расплескать. Господи! Помоги мне, не дай взбесившейся электронике стереть мой разум и превратить в идиота вроде этой бывшей стражницы!

Я засунул голову в печь и нажал кнопку, временно превратившись в Веред Фридман. Через минуту таймер пискнул и я вытащил голову. Кто я? Веред Фридман, двадцати… Шайтан! К черту из головы эту бабу! Она уже должна сидеть в виртуальной памяти прибора.

Я схватил дебилку, подтащил ее к прибору, засунул голову внутрь. Полотенце с бедер упало на пол, но на такие мелочи я уже не реагировал. Теперь переключатель переведем с «загрузки» на «ретрансляцию» и подождем.

С писком таймера я вытащил девушку из аппарата. Отпустил. Она стояла, изумленно оглядываясь. В ее глазах был разум.

— Кто ты? — резко спросил я.

— Я… (ах, это вечное «я», даже промывка мозгов не избавила ее от дурацкой привычки), я — Веред.

— Фамилия.

— Фридман. А что такое? Что со мной случилось?

— Авария, — коротко сказал я, — у тебя была амнезия.

— Что такое амнезия?

— Потеря памяти, — ответил я, мысленно обругав себя за глупость. Надо же, не догадался сформировать ей хоть какое-то паршивенькое объяснение происходящего. Она же меня изведет вопросами!

— Что за авария?

— В нашу машину стреляли, одна из пуль попала в колесо, нас занесло, ты сильно ударилась головой.

— Кто стрелял?

— Потом объясню. — Я понял, что должен как-то перехватить инициативу, иначе придется отвечать на подобные вопросы до конца дней своих. — Как ты себя чувствуешь?

— Я? Плохо. Все тело болит. Голова болит и кружится. Болит так… даже корни волос болят!

«Еще бы! — мысленно ухмыльнулся я, — если бы ты дергалась сильнее, то просто осталась бы без скальпа».

— Почему я раздета? — без особого интереса спросила Веред. Судя по всему, ее это не особенно волновало, да и никаких попыток прикрыться не наблюдалось. Кажется, я забыл вложить в нее женскую стыдливость.

— Твой мочевой пузырь сработал. Одежду пришлось выкинуть. Так, скажи, ты стрелять сможешь?

— Я? Смогу. Где мой пистолет?

— Держи.

Веред взяла пистолет, проверила обойму. Интересно, если она помнит, кто есть кто, и умело дурачит меня своими вопросами, то получив пистолет, атакует сразу или даст мне возможность раскрыться до конца?

— Надо будет в кого-то стрелять? — спросила девушка.

— Наверное. Мы должны ехать. Иди, поищи в шкафу какие-нибудь джинсы и умойся. В шкафу должна быть кожаная сумочка с фотоаппаратом. Выложи его, а сумочку возьми для пистолета и документов. Твоя где-то потерялась.

Веред ушла. Я быстро подобрал с пола обрывки ремней и выкинул их. Отключил «Панасоник» от сети и взгромоздил на него кое-что из посуды, для маскировки. Пока все, что касается подмены личности, выглядит отлично. Надо же! Такую операцию в домашних условиях и без предварительных экспериментов даже невозможно было представить. Но мне она удалась. А что оставалось? Ведь если верить словам стражницы, вся моя семья и родственники погибли в будущем. И плевать, что вокруг меня вблизи и вдалеке живут пятнадцать миллионов евреев. Это ПОКА они живут. А в будущем, в моем времени… Теперь, после уничтожения семьи, я, насколько мне известно, оставался последним евреем на Земле. Я должен был воплотить в себе интеллект десятков миллионов моих погибших соплеменников. Я должен был победить, для того, чтобы перестать быть последним евреем.