Ваше так называемое счастье основано на несчастье и таит несчастье.

Нет, никто не пришёл к счастью через сравнение. Счастье — это состояние несравнения. Не сравнивайте.

Я слышал…

Папа взял Соню на шоу с пятьюдесятью самыми красивыми голыми актрисами в стране. В продолжении всего сеанса папа только пыхтел и отплёвывался:

— Тьфу!Тьфу!Тьфу!

— В чем дело, папа, тебе не нравится шоу?

— Конечно, нравится, просто я думаю о твоей матери.

Если вы сравниваете, сравнение вам неприятно и создаёт трудности. Запомните: не бывает счастья от сравнения.

Но этот человек говорит:

— У меня много радостей. Из мириада созданий неба человек — самое благородное, а мне выпало счастье родиться человеком. Это — моя первая радость.

В этом мало радости, это просто возвеличивание "я", вам приятно, вы чувствуете себя первым, но тот, кто должен быть первым, чтобы ему было приятно, живёт как на вулкане. Тот, кому нужно быть первым, чтобы почувствовать себя счастливым, страдает от комплекса неполноценности. Только неполноценный думает о превосходстве. Настоящий человек, подлинный человек — не первый и не последний, он просто есть — уникальный и нет выше его, нет ниже его.

Во всем существующем царит равенство: деревья и камни, звери и птицы, мужчины и женщины, Бог — все разделяют целое существование в равной степени. Как только вы увидите это потрясающее равенство, это единство, вы становитесь радостны. И тогда у радости нет причины, она беспричинна.

Многие, рождаясь, не проживают дня или месяца, не вырастают из пелёнок, а я уже дожил до девяноста. Это тоже радость.

Сравнение… кто-то умер, только родившись, кто-то умер молодым, и человек спрашивает: «Мне девяносто, я долгую жизнь прожил, отчего же мне быть несчастным? Я счастлив, я пожил дольше, чем другие». Но если бы эти другие не умерли, что тогда? Если бы он был один во всем мире, был бы он счастлив? Представьте: весь мир исчез, остался один этот человек, нет зверей, нет птиц, нет камней, — ему не с чем себя сравнивать. Девяносто лет, ну и что? Все его счастье исчезнет, оно коренится в сравнении.

Дао говорит: «Если ты один, абсолютно один и твоё счастье при этом останется тем же, значит — ты достиг, — иначе ты не достиг».

«Сравнительное» счастье — это псевдо — счастье. «У меня машина, а у тебя нет. У тебя нет, вот я и счастлив». Тут есть что-то глупое: как я могу быть счастлив потому, что у тебя нет машины? «У меня дом, а у тебя нет. У тебя нет дома, вот я и счастлив». Такому счастью больше бы хотелось несчастья других, чем своего счастья. «Нет у тебя машины, — я счастлив, потому что ты несчастлив.» Логика — просто прелесть. Поймите эту логику, её арифметика очень проста. «Я счастлив, когда другие несчастливы, я буду ещё счастливей, если весь мир провалится в ад, тогда мне будет совсем хорошо». Такова эта логика, так человек мыслит.

В Калькутте я часта бывал в самом красивом в городе доме. Он был из мрамора, в самом деле прекрасный, отделанный с тонким вкусом, десять акров в центре Калькутты — что-то немыслимое. Хозяин любил дом без памяти; всякий раз, когда я гостил у него, он рассказывал о сделанных им новых улучшениях, водил показывать бассейн, зеленую лужайку… Но в последний раз, когда я у него был, он выглядел очень несчастным. «В чем дело? Ты ничего не показываешь. Ничего новенького?»

«Мне уже неинтересно. Ты же видишь, что мой сосед через дорогу построил дом ещё лучше, и пока я не сумею построить дом больше, не будет мне счастья».

У него же остался его прекрасный дом, но радость исчезла. «Что общего у твоего счастья с соседом? Ну построил дом больше, какое тебе дело? Твой-то дом остался тем же, а ты растерял своё счастье, значит ясно, — говорил я ему, — совершенно ясно, что ты был счастлив оттого, что сосед — бедный».

Наблюдайте, всегда наблюдайте. Нелепость и жестокость — быть счастливым, видя чужое несчастье. Так люди начинают двигаться в ложном направлении, становятся угнетателями, эксплуататорами, становятся опасны — это проклятье на человечестве, но логика у них та же. Вот что говорит этот человек: «Я счастливее других, многие умерли совсем юными, а мне уже девяносто. В этом моя радость».

Для всех нищета является нормой, а концом — смерть. Придерживаясь нормы и ожидая конца, о чем ещё можно печалиться?

«Почти все бедны, — говорит он, — потому быть бедным нормально. И все, конечно, умрут, умру и я. Я беден, и умру, все бедны, все умрут, отчего же чувствовать себя несчастным? Вот почему я счастлив».

Это — не счастье.

Но Конфуций воскликнул: «Прекрасно!»

На Конфуция это произвело сильное впечатление.

— Прекрасно!…. вот человек, знающий, как себя утешить.

В этой фразе проглядывает лукавая улыбка Ли-цзы. Он показывает, что на Конфуция это произвело огромное впечатление.

— Прекрасно!… вот человек, знающий, как себя утешить.

Для Конфуция цель — быть довольным жизнью, цель — иметь утешение. «Искать большего, — говорит Конфуций, — значит искать невозможного.» Это все, что может быть у человека, а этот человек знает, как себя утешить: он счастлив, что поёт.

Но Дао понимает, что утешение негативно, это не удовлетворение. Удовлетворение не имеет ничего общего с утешением, удовлетворённость — совсем другое измерение. Попытайтесь это понять:

утешение — рационализация своей ситуации; стараться не беспокоиться, стараться не обращать внимания, создать буферную зону вокруг себя. Гурджиев называет это «буфером»: каждый создаёт вокруг себя буферную зону, чтобы жизнь была не столь мучительна.

Буфера стоят на автомобилях, чтобы не трясло на ухабистой дороге, а жизнь очень ухабиста. Буфером служат пружины. Ухабы тяжёлой дороги смягчаются пружинами, чтобы вам не отбило печёнки. Так называемая «философия утешения» — это буферы. Вы видите, что бедны, вас окружает глубокое несчастье — создайте буфер. Сколько бедных? Миллионы бедных, так что же печалиться? Такова жизнь. Вы создали буфер, чтобы облегчить себе жизнь.

Вы больны, возникает чувство несчастья и горечи — пойдите в больницу, посмотрите на людей и почувствуете себя просто счастливым. Вы создали буфер: вы больны, но не в такой степени, как другие. Потеряли ногу — пойдите на угол, посмотрите на нищего, потерявшего обе ноги, и почувствуете утешение.

Это буферы — всегда смотреть на всех, у кого нет и того, что есть у тебя. Так жизнь становится спокойнее, удобнее, не трогает. Постепенно между вами и жизнью создаётся такая дистанция, что до вас через буфер ничего не доходит. Вы живёте, запечатанные в свои буферы, философии, утешения. Настанет день и жизнь кончится, но вы можете себя утешить: каждый умрёт, со мной не произойдет ничего особенного, не со мной одним Бог поступает так сурово. Можете обратиться к теории многих рождений: душа вечна, и вы родитесь снова. Можете считать, что умирает только тело, а что такое тело? Лишь кости и плоть, кровь и нечистота; ничего в нем хорошего, грязный мешок, пусть оно умирает, но ваша чистая душа пробудет вечно, — создан буфер.

Эти буферы не позволяют вам увидеть, какова реальность — это способ утешить себя, но Конфуций считает, что утешение — конечная цель; если человек может себя утешить, он понял все искусство жить. Конфуций думает, что вся жизненная мудрость — прожить в этом несчастном мире относительно свободно, относительно лёгко, не падая под непомерной ношей. Да, есть несчастье, но от него можно защититься, создавая концепции, рационализации. И человечество переходит от одной рационализации к другой, но находит всегда только новые рационализации.

На Востоке, например, рационализация очень древняя: если тебе плохо, значит ты дурно поступил в прошлом, в прошлых жизнях. Что-то было дурно в твоём прошлом, ты создал плохую карму, отсюда твои несчастья. Теперь все объяснено и можно страдать спокойно. Вы сшили, теперь распарывайте.

Был, говорят, один отличный портной. Его уличили в воровстве и посадили в тюрьму на два года. Мэр города решил навестить его, это был лучший портной, и весь город оплакивал его отсутствие. Зайдя в камеру, мэр увидел, что он шьёт, — старая привычка, а что собственно ещё делать? «Я смотрю, ты шьёшь?» — «Нет, сударь, распарываю».