Вся троица поднялась со своих мест и двинулась к выходу из поста управления.

– И вот еще что! – остановил я их в дверях. – Там же в гостиной находятся ложементы для людей. Я дам команду перед прыжком в «схлоп» и вам придется их быстро занять. Изучите конструкцию заблаговременно. Иначе окажется, что я зря спасал вас из рабства.

Они не поняли иронии. Тупые они там, в Новых Фивах, что ли? Зато все трое облегченно выдохнули. Черт побери, чего же эта компания так боялась?

«Квадрионе пультаре» я считаю одной из самых красивых околозвездных баз. Звучит не очень патриотично по отношению к тому, что понастроили свободолюбивые казаки в Донской Степи. Да только слов из песни не выкинешь! «Донцы» из-за жесткого ограничения во времени и ресурсах строили станции модульные, из небольших блоков, предварительно собранных на планетах. Там посредством переходных узлов эти блоки объединялись в единую конструкцию, в результате чего орбитальные станции в своем готовом виде приобретали очертания, весьма похожие на большие кучи козьего помета. Уж извините, но таков ассоциативный ряд в закоулках моего казачьего мозга. Кто видел козье дерьмо хотя бы раз в жизни, тот согласится с точностью сравнения.

Совсем другое дело станции, отлитые в космосе из пенобетона. Колоссальные конструкции, настоящие искусственные планеты, не предназначенные для скоростных маневров, взлетов и посадок в турбулентных атмосферах. Невесомая красота, чудо внепланетного инжиниринга! Ажурные решетки антенн ближней связи, огромные световые окна, причудливо изогнутые профили несущих конструкций, причальные терминалы, всегда вынесенные на крайние точки конструкции, подсветка внешних бортов, причудливая игра света и тени. Я бы даже сказал, прихотливая игра света и тени. К-р-р-ра-сотища!

Перед причаливанием к «Квадропуплю» я ввел в идентификационную матрицу «Фунта изюма» данные, которые описывали мой корабль как «Красу Крыжополя», построенный в 2715 году на четырнадцатой верфи анархической планеты Палтоломео, не признающей власть Земной Цивилизационной Лиги. Пусть кто-нибудь проверит! Считается, что идентификационные матрицы не поддаются исправлению, однажды введенные реквизиты остаются там навечно. Я, разумеется, исправлял, а если точнее, переписывал их постоянно. При том образе жизни, который я вел последние тридцать условно-земных лет, изменение корабельных реквизитов являлось для меня делом куда более важным, нежели борьба с перхотью или чрезмерной ломкостью ногтей. Считалось, что биополимерную пластину, являвшуюся идентификационной матрицей в физическом, так сказать, смысле, невозможно вырезать из несущей конструкции корпуса космического корабля без ее разрушения. Данное обстоятельство, следуя логике конструкторов, делало невозможной ее замену. Надо сказать, это чистая правда. Именно потому пираты и разного рода межзвездный сброд – все эти «каперы бессовестные» и «каперы честные» – обычно такие матрицы просто выжигали плазменными резаками, не предпринимая попытки их извлечения. Корабли таких героев галактических далей никак не идентифицировались и потому не могли пользоваться легальными услугами космопортов, принадлежавших Земной Цивилизационной Лиге.

Я действовал иначе. На каком бы корабле мне ни доводилось нарезать дурака, я непременно возил с собою купленный на космоверфи обрабатывающий центр, посредством которого по мере возникновения необходимости изготавливал потребное мне количество новых матриц. На моем прежнем корабле, носившем романтическое название «Горшочек ослика Иа», в конечном итоге их оказалось нарезано более трех десятков. Старые я выжигал, а новые программировал, сверяя по справочникам корабельные реквизиты с данными реально существовавших и выставленных на продажу яхт. Все очень просто! Особенно когда знаешь, как правильно следует врать.

Сейчас я поступил несколько проще и грубее: в новую идентификационную матрицу просто-напросто ввел данные не существовавшей «Красы Крыжополя». За то непродолжительное время, что мне придется провести у причала «Квадропупля», никто из персонала базы не успеет проверить точность сообщенных мною выдуманных сведений.

Сверхсветовой прыжок не имеет протяженности во времени. Точнее, при превышении скорости света происходит свертка оси времени в привычной системе координат. Правда, имеет место образование большого количества новых измерений, но все они парные, не воздействующие на наши органы чувств, и, кроме того, ввиду мгновенности прыжка, нашему восприятию недоступны. Физики утверждают, что все эти измерения объективны и реальны, но нормальному человеку от этого ни тепло, ни холодно, вообще никак. Так что, с точки зрения человеческого восприятия, основные затраты времени при межзвездном перелете требуются как раз на разгон до околосветовой скорости, а затем – на торможение. Сам прыжок, какое бы расстояние он не покрывал, времени в человеческом понимании не занимает вовсе.

Диспетчер «Квадропупля» поприветствовал «Красу Крыжополя» на русском, английском и транслите. После чего направил мой корабль в очередь ожидавших швартовки лайнеров. Самих кораблей в кромешной тьме окружавшего космоса я рассмотреть не мог – Внеатмосферный Кодекс квалифицировал любое, не обусловленное программой полета, сближение космических кораблей на расстояние менее пятисот километров как аварийное. А с пятисот километров увидеть даже огромный межзвездный лайнер невозможно. Разве что проблесковые маяки на вынесенных антеннах.

«Фунт изюма» занял очередь в длинном ряду причаливавших к околозвездной базе кораблей – «Нормандия», «Афины», где-то там еще дальше «Бодхисатва». На швартовку каждого лайнера уходило примерно пять-семь минут – в зависимости от размера корабля. Понятно, что здоровые дуроломы требовали большей тщательности при выполнении стыковки.

Не прошло и получаса, как «Фунт изюма» получил приглашение к швартовке. Диспетчер базы дал мне стыковочную глиссаду. Задача была проста: ориентируясь по свету четырех причальных фонарей, подойти к нужным воротам. Все четыре световых сигнала должны быть видны одновременно. Если один из них исчезал, значит, я вышел из данного мне коридора и потенциально создал угрозу либо базе, либо соседу, маневрировавшему рядом.

Я знал толк в космическом пилотаже, ни разу ни один из огоньков из вида не потерял. На последней минуте в центре квадрата появился еще один яркий огонек, который стал стремительно расти и вскоре своей яркостью затмил прочие – это была причальная аппарель, в которую «Фунт изюма» нырнул легко и непринужденно, как рука в карман, как чайная ложка в сахарницу.

Мягкое, почти незаметное касание тормозного штока, едва уловимый толчок и все – полет окончен.

Я включил внутрикорабельную трансляцию:

– Господа Вэнсы, госпожа Натс! Мы благополучно прибыли на станцию «Квадрионе пультаре», название которой переводится с вульгарного генуэзского то ли «Четвертый пульсар», то ли «Четыре пульсара»… Не знаю точно, никогда не был силен в этих аппенинских гибридных языках. Прошу вас пройти к выходу из корабля для церемонии торжественного прощания, пожимания рук и оплакивания. Имейте в виду, что корабль наш располагается горизонтально в зоне невесомости – стены и пол поменялись местами.

К выходу я успел раньше, хотя пост управления находился от него дальше, чем салон на второй палубе. Сказалась сноровка и знание родного корабля. Чете Вэнсов я вручил пластиковый пакет с двумястами тысячных УРОДов, их волоокой спутнице – точно такой же, только с сотней.

– Вот ваши деньги. Постарайтесь более не попадаться в плен к пиратам. Надеюсь, путешествие на моей утлой посудине явилось для вас не самым гадким впечатлением.

Только тут Эдвард Вэнс, похоже, поверил в собственное освобождение. Приняв пакет из моих рук, заглянув внутрь и убедившись, что там действительно лежат две пачки небесно-голубых пластиковых карт с легко узнаваемыми голограммами, он поднял на меня глаза:

– Значит, вы нас отпускаете…

– Да, представьте себе.