Минерва доплыла со мной до берега, помогла выбраться из воды и усадила на прогретый солнцем большой плоский камень. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы откашляться и прийти в себя от пережитого потрясения. Минерва была поражена тем, что я не умею плавать.

— Неужели там, где вы жили, нет ни моря, ни реки? — спросила она в изумлении.

Я объяснила, что там есть и море, и реки, но почти никто не учится плавать. Даже моряки.

— Они считают, что нет никакого смысла: море все равно не обманешь.

Минерва презрительно фыркнула, демонстрируя свое отношение к подобного рода логическим умозаключениям. Спохватившись, что слишком уж явно выражает свои чувства, она мило улыбнулась и предложила:

— Мы же не в море. Хотите, я вас научу? Это очень просто.

Это оказалось далеко не так просто, но мне понравились ее уроки. Мы отлично провели время, плескаясь в воде, смеясь и дурачась на равных, как две юные сверстницы, устроившие пикник тайком от родителей. Когда мы лежали бок о бок, растянувшись на горячих камнях и греясь на солнце, Минерва поинтересовалась, что за кольцо я ношу на цепочке. И я рассказала ей все о себе и Уильяме с такими подробностями, в какие не посвящала раньше никого, даже Сьюзен. С того дня мы навсегда перестали быть хозяйкой и рабыней. Мы стали подругами. Почти сестрами.

Магия озера сделала свое дело.

На плантацию мы вернулись ближе к вечеру. По дороге привели себя в порядок, но наше чересчур продолжительное отсутствие не ускользнуло от внимания бдительного Дьюка.

— Где вы так долго пропадали? — проворчал старший надсмотрщик, пристально оглядев меня с ног до головы. Мои волосы еще не успели высохнуть, да и на платье виднелись влажные пятна. Следует признать, что Дьюк отличался редкостной наблюдательностью для близорукого человека. — Я уж начал подумывать, что вас похитили мароны, и собирался выслать людей на поиски.

— Мароны? Кто это?

— Они живут в горах. Беглые рабы и слуги, бродяги, разбойники и прочее отребье. — Он в сердцах щелкнул плетью. — Давно пора выкурить их из гнезда и затравить собаками всех до единого, и мужчин и женщин! Неподалеку отсюда орудует целая шайка, а главарем у них здоровенный черный дьявол по прозвищу Герой. Только вот отыскать их логово чертовски трудно. Я говорил мистеру Джозефу, что нам нужны бладхаунды [24]. У бразильца их целая свора. Если взять нескольких щенков и смолоду выдрессировать их брать след черномазых, может получиться толк. Вашему брату моя идея понравилась. Сказал, что это будет замечательная охота. — Дьюк с надеждой посмотрел на меня. — Он, случайно, не привез с собой из Англии хотя бы парочку на развод?

Я отрицательно покачала головой.

Разочарованный надсмотрщик снова щелкнул плеткой, и пышный цветок на ближайшем кусте превратился в благоуханное облачко из белых лепестков.

— А вы не знаете, когда он приедет? Он вам ничего не писал?

Но Дьюку было известно немногим больше, чем мне. Джозеф прислал короткую записку, в которой сообщил, что дела задержат его в городе еще на неделю. Нельзя сказать, чтобы я особенно огорчилась — появление брата могло ограничить мою свободу, вкус которой я сегодня впервые распробовала. С другой стороны, он мог привезти свежие новости из дому, возможно, даже письма. А вдруг одно из них будет от Уильяма? При одной мысли о нем сердце мое учащенно забилось.

В последующие дни мы с Минервой совершили еще несколько верховых прогулок, с жаром обсуждая, что может написать мне Уильям и как мне ему отвечать. Мы снова навестили волшебное озеро и продолжили мое обучение плаванию. Следуя вдоль русла стремительных речек с чистой ледяной водой, мы забирались высоко в горы, где напоенный хвойными ароматами воздух дарил нам желанную прохладу. Теперь я гораздо лучше понимала энтузиазм Брума и готова была разделить его пылкую любовь к островам.

Упомянутая в записке Джозефа неделя растянулась до десяти дней, и на плантацию его привезли в крестьянской повозке мертвецки пьяным. Томас перекинул через плечо бесчувственное тело, от которого за милю разило ромом, и отнес в его комнату. Увиделись мы с ним только на следующий день, за ужином. Брат выглядел бледным и осунувшимся, но был чисто выбрит и трезв.

— Для меня нет писем? — поинтересовалась я первым делом, как только он вошел в столовую.

— Нет. — Джозеф взглянул на меня с подозрением. — Почему ты спрашиваешь?

— Просто так! — сказала я, усаживаясь в противоположном конце длинного обеденного стола.

За ужином он все больше молчал и почти ничего не ел, хотя Филлис в тот день расстаралась, приготовив свое фирменное блюдо: жареного цыпленка с рисом, сладким картофелем и бобами. Поковырявшись в тарелке, брат заявил, что мясо пережарено, а соус переперчен, и больше к нему не прикасался. Зато усиленно налегал на ром, поставив рядом с собой большой хрустальный графин с бледно-золотистой жидкостью и то и дело подливая из него в свой бокал. Когда я поела, Джозеф поспешно поднялся из-за стола и направился на веранду, прихватив с собой графин. Расположился в кресле-качалке и продолжил начатое, осушая бокал за бокалом и тупо взирая на окутанные клубами испарений выварочные цеха. Вокруг без умолку стрекотали цикады, выводили нескончаемые рулады лягушки и светились в ночи золотистыми блестками бесчисленные светлячки.

— Здесь так чудесно! — мечтательно вздохнула я.

— Ты действительно так считаешь? — искренне удивился Джозеф. — Что до меня, то я ненавижу это место! — Он иронически рассмеялся и налил себе очередную порцию. Даже устрашающее количество уже выпитого спиртного не помогало ему избавиться от обиды на весь свет и острого чувства жалости к самому себе. — Впрочем, ты все и всегда делала мне наперекор. — Брат жестом указал на соседнее кресло. — Почему бы тебе не выпить со мной? Томас! Мой графин почти пуст. Живо неси другой и прихвати еще один бокал!

— Не надо, — попыталась я возразить, но Джозеф не стал меня даже слушать.

— Надо! — грубо отрезал он и снова повысил голос: — Томас! Куда запропастилась эта ленивая скотина?! Что он о себе возомнил? Я прикажу его выпороть! Том…

Томас возник на веранде бесшумной тенью из темноты, держа в руках поднос с полным графином и двумя бокалами. Поставив поднос на столик, он наполнил оба. Я сначала попробовала на язык, потом отпила маленький глоток золотистого напитка. Он обжигал нёбо и глотку, но разливался приятной теплотой в желудке. Совсем не так противно, как мне раньше представлялось.

— За мою дорогую сестренку! — Джозеф одним махом опрокинул свою порцию и тут же налил себе следующую. — Давай же, выпей!

— Почему ты не сказал, что отец завещал плантацию мне?

Вопрос застал его врасплох. Рука повисла в воздухе, не успев донести бокал до губ.

— Как ты узнала? — выдавил он наконец.

— Дьюк мне сообщил.

— Он не имел права ничего тебе рассказывать. И совать свой длинный нос в дела, которые его не касаются! — Джозеф со злости так резко поставил бокал на стол, что расплескал добрую половину его содержимого. — Вот еще один, кому не помешает прочистить мозги как следует!

— Он думал, я все знаю, и очень удивился, обнаружив, что я первый раз об этом слышу. А тебе не кажется, дорогой братец, что меня, как лицо заинтересованное, все-таки следовало бы поставить в известность?

— С какой стати? Ты еще ребенок, а мы с Генри твои опекуны. В любом случае ты не сможешь вступить в права наследства до достижения двадцати одного года. И даже тогда…

— Что тогда?

— Все будет зависеть от твоего мужа, не так ли?

— Мужа? — Несмотря на выпитый ром, все внутри меня похолодело. — Какого еще мужа?!

— А вот это пока секрет, — хитро подмигнул Джозеф, сделал большой глоток и пьяно расхохотался. — У нас грандиозные планы! Но это мужские дела. — Он погрозил мне пальцем. — И не вздумай ломать над ними свою прелестную головку!