« ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ». Киносценарий. План:"

Ниже он в столбик написал имена главных и второстепенных героев, возле каждого имени набросал общие характеристики: типаж, возраст, линию поведения, основные сцены. На обед его пришлось звать трижды, а после ужина он пренебрег «личным временем», предоставленным ему Ником, и отправился работать дальше.

Проснувшись поутру, Лизавета с Таней с удивленным удовлетворением услышали из его закутка стук машинки. К завтраку он выйти отказался, и Таня принесла на его столик кофе и тарелку с бутербродами. Он даже не поднял на нее глаз, продолжая выстукивать первые страницы сценария и периодически сверяясь с раскрытой возле машинки книгой. Таня вышла на цыпочках.

Сенокосная страда кончилась, и у нее появилось время не только сбегать на озеро, но и походить по лесам, пособирать ягоду. Ник с Огневым присоединились к ней, найдя во дворе старые, но вполне годные корзинки.

Ягоду, будь то морошка на болоте или малина на просеке, она брала играючи, с песнями, не уставая ничуть и только время от времени отмахиваясь от особо надоедливых комаров. Набрав полный кузовок, она ставила его в приметное место и начинала собирать в корзинку Ника или Огнева, которые за ней угнаться и не порывались.

Oна была дома, в своей стихии. Это сказывалось и в ее движениях — неспешных, но ловких и спорых, — в походке, в особой насыщенности голоса. А пела она непрестанно — и по пути на ягодник, и на болоте, и вышагивая по песчаному проселку назад в деревню. Мужчины не могли угнаться за ней и на дороге. То и дело слышались их возгласы: «Танюша, постой!» Тогда она останавливалась, оборачивалась и поджидала их, щуря зеленые глаза.

— Видал? — догоняя ее, сказал Ник. — Дриада, лесная нимфа. Голос, пластика, лицо...

— Не знаю, — с некоторым раздражением отвечал Огнев. — Не в моем вкусе. Слишком много этого... не знаю, как сказать.

— Откуда тебе? — с легкой насмешкой заметил Ник. — Насчет же твоих вкусов все давно известно. А «это», которого у нее, по-твоему, слишком много, называется сексуальностью. И в нашей Танечке она особенно хороша тем, что совершенно неосознана. И это отличает сие чудное создание от секс-бомб и бомбочек нашего мира... Знаешь, Юрочка, мне кажется, что мы ехали за одним зайцем, а можем поймать сразу двух.

— Ты это о чем? — кисло осведомился Огнев.

— Послушай меня, родное сердце. Ты ж профессионал. Постарайся взглянуть на нее не глазами отдельно взятой биологической особи, коей ты являешься в настоящий момент, а глазами того самого среднего зрителя, на которого мы, в конечном счете, и должны работать. Посмотрел? Убедительно?

— Может, и так, — нехотя согласился Огнев. — Но еще работать и работать.

— Ничего, мы люди бывалые... Кстати, нулевой цикл беру на себя.

— Эй, мужики, что еле плететесь? Стемнеет скоро! — крикнула с пригорка Таня.

— Идем, идем!

За день до намеченного отъезда Иван вышел в горницу, где Таня с Лизаветой накрывали к ужину, а Ник с Огневым сидели просто так, и гордо плюхнул перед Ником стопку напечатанных листков.

— Вот, — сказал он, протирая покрасневшие глаза.

— Ну-ка, ну-ка... — Ник аккуратно отложил стопку в сторону, взял верхний листочек, принялся читать.

— Никита, ужин стынет, — напомнила через несколько минут Лизавета.

— Ничего, ничего, я сейчас, — рассеянно ответил Ник, Не отрываясь от бумаг.

— Лизавета, — с укоризной сказал Иван. — Вы же видите...

— Да, Лизка, ты его лучше не отвлекай сейчас, — подхватила Таня.

Лизавета кивнула и замолчала.

Через полчаса Ник отложил сценарий и с жадностью накинулся на холодную картошку с салом. Иван смотрел на него ужасным взглядом.

— Ну, ну как?! — пролаял он, прожигая взглядом дыру в голове Ника.

— Дай прожевать-то, — сказал Ник и шумно хрустнул малосольным огурчиком.

— Вы попейте пока. — Лизавета налила Ивану кружку молока. Он выдул ее одним махом и вновь воззрился на Ника.

Тот покончил с огурцом, налил себе чаю, хлебнул и, выждав драматическую паузу, сказал:

— Ванька, ты гений.

— Что, правда хорошо?! — Иван так резко подался головой вперед, что опрокинул вазу с печеньем.

— Отлично. Вовчику такое и не снилось... Только есть одна ошибочка, небольшая, но принципиальная. На титульном листе. Запомни, во всех этих фильмах главный сценарист — Золотарев Федор Михайлович. Даже если его участие в сценарии ограничивается одной-двумя закорючками. Таково правило игры, иначе она просто не состоится... Иди, впечатай Золотарева и можешь потихоньку собирать манатки. Завтра хотелось бы выехать пораньше... Лизавета Валентиновна?

— Да, милый?

— У меня в городе дел дня на два-три. Можно, я потом еще заеду, примерно на недельку. Очень уж у вас мне понравилось...

Посмотреть на отъезд знаменитого гостя с товарищами собралась добрая половина Хмелиц. Девчонки побойчее, раздобыв где-то фотографии Юрия Огнева, обступили его и требовали автограф. Он стоял смущенный и, опустив глаза с длинными ресницами, безропотно писал: «Дорогой.... на добрую память от Юрия Огнева». Тем временем Ник с Иваном загружали машину. Положив на заднее сиденье последний пакет — собранный Лизаветой гостинец на дорожку, — Ник уселся за руль и нетерпеливо погудел. Огнев вздрогнул, затравленно огляделся и, вжав голову в плечи, направился к машине. Иван уже сидел на заднем сиденье рядом с пакетом со снедью, прижимая к груди заветный дипломат, где теперь, в довершение к тому, с чем он сюда приехал, покоились три экземпляра «Особого задания» в отдельной новенькой папке. Он так нервничал, что даже толком не попрощался с женой, не расцеловал ее.

Из открытого водительского окошка выглянул улыбающийся Ник.

— До скорой встречи, сестрицы! — крикнул он, помахал рукой и повернул ключ зажигания. Заурчал мотор, и оранжевая «Нива» плавно тронулась с места.

К полудню обстановка на площадке стала явственно удручающей. Режиссер Терпсихорян, исчерпавший за последний час весь огромный запас русских, грузинских и армянских ругательств, которыми он, с помощью мегафона и без него, щедро посыпал всех вместе и каждого в отдельности, включая съемочную группу, актеров, массовку, студийное начальство, железнодорожников, ближайших родственников всех вышеперечисленных, погоду и все вообще, сидел, отвернув лицо от людей, и с видом приговоренного к смертной казни поедал принесенные ему бутерброды. Вокруг продолжалась лихорадочная деятельность. Ник Захаржевский, размахивая руками, что-то доказывал краснолицему дядьке в железнодорожной форме, который, в свою очередь, махал перед глазами Захаржевского бумагой с печатью и орал:

— А кто отвечать будет? Папа римский отвечать будет?!

Операторская группа под зычные команды главного перетаскивала с места на место свое громоздкое оборудование, сгоняя путавшуюся под ногами массовку. Публика из числа пассажиров прибывших или отбывающих электричек плотно сгрудилась за барьерами, комментируя каждое движение внутри огороженного пространства, включавшего платформу и кусочек пути со старинным паровозом и двумя обшарпанными вагонами. В окошке одного из вагонов показался Юрий Огнев, мгновенно узнанный двумя девицами из публики, которые тут же перескочили через барьер и помчались к вагону. Огнев поспешно спрятался, а шустрых девиц принялись отлавливать помрежи, такелажники и соскучившийся без дела пожарный. Девицы визжали, зрители радостно вопили и улюлюкали. Кое-кто из публики вступал в разговоры с томящимися от безделья участниками массовки, норовя потрогать бутафорскую винтовку или хотя бы ветхий рукав шинели или бушлата. Городские жители конца семидесятых — казалось бы, что для себя интересного могли найти они в зрелище самых банальных киносъемок? ан поди ж ты! Манила, должно быть, другая, волшебная жизнь, там, за барьерами, на освещенном клочке пространства. Глазели, открыв рты, деловитые домохозяйки из пригородов, поставив на асфальт тяжелые сумки, набитые колбасой и прочей снедью, переминались с ноги на ногу мужики-работяги, безнадежно опаздывающие с обеденного перерыва в свои цеха. Даже группа солдатиков, теряя драгоценные минуты увольнения, упорно и сосредоточенно смотрела туда, на арендованный прошлым кусочек перрона, хотя в данную минуту там ничего не происходило.