— Да, — сказала Таня. — Приятного мало. Как решил — платить, не платить?

— Думаю, придется платить. Жить-то хочется.

— Слушай, а они тебе чернуху не прогнали? Мозг Тани нащупывал нужную нить. Она начала тасовать возможные комбинации.

— Я долго думал. Не похоже. Удостоверение настоящее, форма тоже, знают много — про меня, про всех...

Нет, все солидно.

— Разберемся... Значит так — когда ты должен отдать первые деньги?

— Завтра или послезавтра. Ведено с утра позвонить, сказать, во сколько буду, и подъезжать.

— Куда? К метро, в парк, на перекресток?

— Нет. Только на квартиру. На их территорию. Не хотят светиться.

— Деньги у тебя есть?

— Есть. — Якуб вздохнул. — Отдавать жалко.

— Жалко, — согласилась Таня. — Ну ничего, может быть, еще вернем. С процентом.

— Это как? — заинтересованно спросил Якуб.

— Пока рано говорить. Есть кое-какие соображения, но надо все проверить. — Она поднялась и сладко потянулась.

— Ноги затекли, пока тебя слушала, да и есть хочется Скажи Анджеле, чтобы чего-нибудь быстренько спроворила. И кофе. Перекушу по-быстрому и домой.

— Как домой? А-а я? А мы? — с некоторой растерянностью спросил Якуб.

— А вы тоже поешьте. Голодные, наверное.

— Да я не про то. Что делать будем?

— Ты насчет этой истории с данью?.. Ладно, я согласна помочь тебе. Пока не знаю, получится из этого что-нибудь или нет. А ты готов довериться мне?

Якуб пощелкал пальцами, несколько раз вздохнул.

— Готов.

— Тогда обещай делать все, что я скажу, и не задавать вопросов. Обещаешь?

— А что остается, слушай? — он темпераментно взмахнул руками.

— Тогда завтра с утра жди моего звонка. Я назову время. Потом позвонишь туда, скажешь, что деньги готовы, но что ты тоже не хочешь лишний раз светиться в ментовской хате, а потому вместо тебя придет курьер, шестерка тупая.

— Асланчик, да?.. Слушай, откуда про Асланчика знаешь?

— Это твой предпоследний вопрос, договорились? Никаких Асланчиков не будет. Пойду я.

— Ты? Зачем?

— А это последний вопрос, на все последующие отвечать отказываюсь. Я пойду, потому что мне надо на месте проверить кое-какие догадки.

Анджела постучала в дверь, просунула голову и сказала:

— Идите жрать, пожалуйста.

Весь путь до дома Таня напряженно обдумывала ситуацию с Якубом. Ну хоть убейте, не видела она здесь организованного чиновничьего вымогательства (в отличие от подавляющего большинства сограждан Таня прекрасно знала слова «рэкет» и «коррупция» и имела довольно четкое представление о том, что творится в отечественных коридорах власти, но как-то не подумала связать американские слова с советским явлением). Интуиция подсказывала ей, что Якуб нарвался на частную инициативу, на фармазон. Но для выработки правильной линии действий совершенно необходимо было понять, какого уровня. Одно дело, если здесь орудует просто группа мошенников, пусть даже прекрасно информированных — информация могла, в частности, исходить от той же заграничной Норы, посвященной в дела Якуба. И совсем другое, если настоящий — и осведомленный — полковник милиции решил немного поработать на свой карман... Тогда пойдет совсем другая игра.

А мужику помочь надо. Да и к Анджелке прикипела душой. Та ради Тани глотку перегрызет. А многим ли она могла быть за такое благодарной? Случись что с Якубом, Анджелке тоже немало достанется. Нет. Так не пойдет.

— Что так вырядилась? — изумленно спросила Анджела, впуская Таню в квартиру.

— На охоту собралась, — ответила Таня. — Якуб дома? Одета она была действительно довольно странно: зимний офицерский тулупчик со споротыми погонами, огромная бесформенная кроличья ушанка, широкие черные шаровары, заправленные под голенища длинных шерстяных носков, туристские ботинки размером не меньше сорокового. В руках Таня держала большую клеенчатую сумку.

— А-а, Таня, дорогая! — из кухни выскочил, нервно потирая руки, Якуб. Увидев ее, он остолбенел. Таня улыбнулась.

— Молодец, усвоил: вопросов не задавать. В порядке поощрения скажу — для маскировки... Деньги готовы? — Он кивнул. — Неси сюда.

Якуб зашел в комнату, вышел с небольшим газетным сверточком и отдал Тане. Она небрежно кинула его в сумку и спросила:

— Пересчитал? Чтобы мне перед людьми не краснеть.

— Ай, какие это люди?! — Якуб взмахнул руками.

— Ладно, шакалы, ты говорил уже... Ну, я пошла. Пожелайте ни пуха, ни пера.

— Стой, куда ты? Я отвезу.

— Не надо... Хотя, впрочем, до метро подбросить можешь. Дальше я сама.

Ни в метро, ни в трамвае, куда она пересела на площади Мира, ее наряд не вызвал никакого удивления. Ну, едет студенточка — а если не приглядываться, то и студент — с овощебазы или с субботника. Все там будем, аж до самой пенсии. Интересно, что сказали бы попутчики, узнав, что в объемистой авоське еще не переименованной народом в «нифигаську», студенточка везет не грязные рабочие рукавицы и десяток ворованных яблочек, а примерно годовую зарплату дюжины молодых специалистов.

Дом напротив Никольского собора, чистенький отреставрированный особнячок восемнадцатого века, от внимания Тани не ускользнул. Если внутри там так же, как и снаружи, то можно сказать, что товарищ... как его там?.. Волков Илья Соломонович устроился очень даже неплохо. Пока.

По удивительно чистой, ухоженной лестнице Таня поднялась на второй этаж, посмотрела на медные номера квартир на обшитых темной вагонкой дверях и позвонила в правую, под номером семь.

В темном глазке на мгновение показался и исчез свет. Таня отступила на полшага и повернулась боком, демонстрируя себя невидимому зрителю.

— Кто? — спросил из-за двери молодой, но гнусавый и удивительно неприятный голос.

— От Якуба, — простуженно пробасила Таня. В глазке опять показался свет, потом дверь стремительно распахнулась, сильные руки схватили Таню, втащили в прихожую, вырвали сумку, ткнули лицом в стену и принялись довольно бесцеремонно ощупывать. Таня сложила руки на затылке, одновременно демонстрируя покорность и не давая залезть под шапку и обнаружить свою самую особую примету — неподражаемую медно-рыжую копну волос.

— Ого, да это же девка! — сказал за спиной басовитый голос.

— Я балдею! Слышь, Ген... Петр Петрович («Так!» — отметила про себя Таня), может, махнемся? Я пошарюсь, а ты пушку подержишь? — предложил гнусавый.

— Я те пошарюсь, — пообещал басовитый и взял Таню за плечо. — Повернись.

Она послушно повернулась. В вытянутой вглубь прихожей стояли двое. Ближе к ней — крепкий, очень упитанныи мужичок за сорок в расстегнутом милицейском мундире, очевидно «Ген-Петр», а в паре шагов за ним, спиной к уходящему вбок коридору — молодой и удивительно уродливый парень в очках, какой-то щербатый и искривленный, с кривой ухмылкой на длинной, прыщавой и сильно асимметричной роже. В костлявой руке он держал наведенный на Таню пистолет. «Так, — еще раз сказала себе Таня. — Не табельный „Макаров“, рама узковата. ТТ, что ли?» Оба стояли и смотрели на нее.

— Ну чего, сеанс окончен, или как? — сварливо сказала Таня и обернулась к первому. — Помацал и атан-дэ! — И ко второму: — А ты, сатирик, козырь-то загаси! — Очкарик растерянно глянул на напарника, тот чуть заметно пожал плечами. — Ну, ствол-то спрячь. Чай, не мочить вас пришла. — Тот понял наконец и заткнул пистолет за широкий модный ремень. Таня обратилась к первому: — Ну что, начальник, псов на лапу возьмешь?

Здоровяк тупо смотрел на нее и не шевелился. Проверочка, слава Богу, получилась: Таня могла бы попасть в дурацкое положение, если бы эти двое поняли ее речи и стали бы отвечать в том же ключе. Теперь же можно дать девять против одного, что ни к легавке, ни к уголовному миру они никакого отношения не имеют. Это упрощает дело. Таня задрала подбородок, сузила глаза и снисходительно пояснила:

— Пиастры получите.

— А что, Петр Петрович, раз уж к нам такая вострушка пожаловала, может, оприходуем? — быстро придя в себя, предложил очкарик, и его кривая физиономия осклабилась, то ли глумливо, то ли похотливо. — Мордашка-то вроде ничего.