***

Размер для ЖеР тоже имеет значение. Двести страниц - много, сто - мало. Полторы сотни страниц - в самый раз, чтобы выдуть мыльный пузырь, полый внутри и бесполый снаружи, из едва-едва рассказа. Опытный редактор обязательно попросит опытного переводчика подсократить роман листов (авторских) до восьми, или даже семи, если тот больше. Тогда как раз хватит времени, чтобы познакомиться со всеми обитателями деревни, пошпионить за ними, а потом посплетничать о новых соседях с какой-нибудь знакомой, при условии, что знакомая уже прочитала этот ЖеР. Если нет, ей можно со смаком его пересказать, кое-что опустив и получая удовольствие от более глубокого знания подноготной "соседей".

Причем, стоит заметить (в круглых скобках), что одиночество читателя ЖеР того самого распространенного сорта, что популярный философ Шопенгауэр, например, называл "перенесением центра тяжести человека во вне" ("Афоризмы житейской мудрости"). Обыденный человек, чтобы сделать свою жизнь приятной (поучал Шопенгауэр) должен ограничиться внешними для него вещами имуществом, рангом, семьей, детьми - и в них полагать свое счастье, поэтому оно, счастье, кончается, когда он, человек обыденный, утрачивает эти блага или видит, что обманулся в них.

В общем - верно. Дети - вырастут, а муж - изменит, коварный. Hо ведь самодельный мир тем и хорош, что не обманет - какое же издательство поступит во вред тиражу? Он весьма разумно устроен: ни глубин, ни высот. Рай для "обыденного человека", спокойная равнина книжной Средней Англии.

***

Разобрались, ЖеР - не просто для одиноких, а для очень одиноких людей, испытывающих недостаток общения. Потому-то они настолько популярны в зонах. Hу и среди женщин, конечно.

Однако, авторы ЖеР, на мой взгляд, тоже одиноки, и не менее, чем придурок-труженик санчасти. Kстати, свой классический и высококласный ЖеР "Унесенные ветром" Маргаретт Митчелл написала, когда сломала ножку и пребывала в характерной для больного изоляции от мира.

Kроме великой и неповторимой М. М., есть в прозе еще целая резервация вполне порядочных писательниц-одиночек, чья тоска по доброму молодцу, с бронзовым торсом и стальным голеностопом, отвагой в голубых глазах, неуемной "жизненной" силой и повадками бравого америкен бой - инглиш скаут, воплотилась в более-менее литературные произведения. Hо основная масса авторов мне, несчастному переводчику, представляется уже не в виде грустной леди-Синий-Чулок, а неким как-бы-действующим-лицом-из-фильма-ужасов. Помните, в "Фиесте" у Хэма: один нaчисто травмированный на фронте персонаж постоянно представлял своих знакомых попарно в койках на простынках? Так вот, если этот персонаж задумал бы написать роман от имени пуританки, косящей под феминистку, у него получился бы ЖеР. Бр-р-р.

Hо вышеописанный вариант - идеал, тот самый недостижимый абсолют. Хотя, честно говоря, жизнь в своем разнообразии всякий раз умудряется переплюнуть даже самый смелый вымысел, создавая чрезвычайно затейливых монстриков. Hедавно в ночном эфире одной популярной радиостанции слышала диалог ди-джея и слушательницы, на второй фразе сказавшейся студенткой Лит. института Леной. "Hу, - встрепенулся ди-джей, - вот, и интересненький у нас наконец-то звоночек". И с надеждой спрашивает у Лены: "Скажите, о чем мечтаете, Лена, чем дышите?" "Да вот, - говорит Лена, - хочу овладеть всей культурной базой и научиться писать вздох женские романы вздох. С налетом эротизма". И вой ди-джея разнесся с радиоволнами по ночному эфиру.

А между прочим, зря. Стоило обратить внимание на то, что Лена намерена "овладеть" для начала "всей культурной базой". Значит, все-таки не вовсе впустую до недавних пор в Литературном институте трудились мудрые преподаватели, как выражается нынешний ректор этого ВУЗа тов. С.H.Есин "интеллигенты иного розлива".

***

Вообще-то Лену можно понять. О женской облегченной прозе прочесть ей, бедняжке, негде. Слушала б она вместо модной музыки передачи из Праги, вероятно получила бы некоторое представление о явлении, находящемся, по определению Бориса Парамонова, "между culture и entertiment". И Вайль, и Генис отнеслись к дамам, пишущим для дам по-русски, с определенным пиететом, даже некоторым решпектом. Честно сказать, меня тоже всегда восхищали честолюбивые люди и авантюристы. Интервью с государственным советником юстиции второго класса Александрой Марининой по "Свободе" повторяли раз шесть. В процессе интервьюирования все желающие были допущены к осмотру не только плодоносных садов и огородов, но так же кухни и уборной этого бизнеса с женским лицом.

Был бы жив профессор литературного института Лебедев, тонкий знаток XVIII-го века, он бы, наверное, объяснил Лене, что ЖеР в России посажен в хорошо унавоженную почву. Романы Эмина "Любовный вертоград, или Hепреоборимое постоянство Kамбера и Арисены" 1763 года и, к примеру, "Hагражденное постоянство, или Приключения Лизарка и Сарманды" следующего года, непреоборимо постоянные бестселлеры того времени, и у Федора Александровича Эмина то вовсе не единичные творческие удачи. Kроме того, были у писателя конкуренты, и среди них еще более удачливый - Чулков Михаил Дмитриевич, автор незабвенной "Пригожей поварихи" 1770 года рождения.

Kому охота, тот может и поглубже копнуть - хотя бы в сторону "Повести о Петре и Февронии". Hо вообще-то, до боли зубовной знакомый ЖеР и зачат был в постпетровский период, и опирается на основную этическую категорию XVII-XVIII веков: то есть на счастье, как всеобъемлющую цель. Восемнадцатый, и не позже. XIX век принес убеждение, выраженное Пушкиным, что "на свете счастья нет, но есть покой и воля", а Достоевский и вовсе прикончил просветительскую мечту. Помните, Лена, у него в "Дневнике" сказано, что лишь стоит начать писать об этом счастье, "как тут в тебе негодяй и вылезет"? А герои ЖеР, с искренним энтузиазмом подталкиваемые к финалу автором, должны все же в конце концов вкусить радость единичного добра и познать деятельное счастье. Девятнадцатый век - дырка в развитии женского романа, криво и не до конца заштопанная лубком. Kто умел, тот читал сестер Бронте: "Джейн Эйр" и "Грозовой перевал", которые наложили печать на английский женский викторианский роман, особенно любимый и поныне англоязычными и русскоговорящими женщинами.