Паола принялась плакать, а Годольфин со скорбью смотрел, как рыдает любимая им девушка. Так прошел еще день. Много передумала Паола в это время, и много сомнений, тревог и опасений терзало ее. Она не знала, как помочь себе в этой беде, как Разузнать, что сталось с Амори. Она думала сама отправиться на поиски, хотела послать Годольфина, но это было бы опасно. И вдруг ей пришла в голову новая мысль.

— Годольфин, — сказала она, — что делал отец, когда хотел узнать что-нибудь через тебя?

— Он усыплял меня пристальным взглядом.

— Ну так вот, я тоже хочу узнать от тебя кое-что и буду смотреть на тебя. И ты должен заснуть, слышишь?

Итальянка произнесла эти слова с такой лихорадочной энер гией, ее глаза засверкали такой властной силой, что Годольфин задрожал и вскрикнул:

— О, не смотрите так на меня!.. У вас глаза мессира Рене!

— Спи! Я хочу этого! — настойчиво повторила Паола. Молодой человек опустился на стул, и его воля мало-помалу таяла, подчиняясь более сильной чужой воле. Сначала он боролся с одолевавшей его дремотой, но борьба была напрасной, и вскоре его веки сомкнулись.

— Ты спишь? — спросила тогда Паола.

— Сплю, — ответил Годольфин.

— Ты будешь отвечать мне?

— Спрашивайте!

— Скажи мне, где Ноэ!

Годольфин некоторое время не отвечал, но на его лице от разились беспокойство и напряжение.

— Я вижу его! — сказал он наконец.

— Ты видишь его? Где же он?

— В Париже!

— Он ранен… умер, может быть? Или в тюрьме?

— Он свободен.

— Почему же он не идет?

— Потому что у ног другой забыл вас… Он около нее стоит на коленях… жмет ее руку… Она так красива!

— О, я убью его! — крикнула Паола, хватаясь за кинжал, висевший у ее пояса.

— У нее черные волосы, красные губы, а ее лицо белее лилии. Он обожает ее…

Сильный припадок дикого бешенства сменился у Паолы злобным спокойствием.

— Где все это происходит?

— В доме, где меня держали под арестом.

— А где этот дом?

— Около Лувра.

— Ты сведешь меня туда?

— Не сейчас… вечером… Он будет у ее ног… Паола задумалась: «Может быть, он притворяется спящим и из ревности обманывает меня? Хорошо же, сегодня вечером я выясню все это! Если Годольфин солгал, я убью его, если же он сказал правду — берегись тогда, Амори де Ноэ!»

Она разбудила Годольфина. Тот взглянул на нее и изумился ее виду.

— Что я сказал вам такого ужасного? — участливо просил он, проснувшись. — Вы бледны как смерть!

— Ты уговорил меня совершить небольшое путешествие! — ответила она.

— Как? Вы хотите уехать и оставить меня одного?

— Нет, ты поедешь со мной.

— Куда?

— Не знаешь ли ты, где именно держали тебя под арестом?

— Точно мне не известно; я знаю только, что это, по всем признакам, был кабачок и что он помещается где-то около Лувра.

— Отлично! Найди возможность незаметно уйти и достать лошадей к вечеру. Пусть они будут наготове у ворот. Вот тебе деньги!

Она подала Годольфину свой кошелек, и юноша ушел. Вернувшись через час, Годольфин сказал:

— В восемь часов вечера лошади будут у ворот! Весь день Паола надеялась, что Ноэ все-таки придет. Но наступила темнота, а его все еще не было.

— Ну, едем! — сказала она и пробормотала: — Месть должна быть быстрой, как молния!

В то время как Паола в сопровождении Годольфина скакала в Париж с жаждой мести, по правому берегу Сены ехал какой-то молодой всадник. По костюму его можно было бы принять за мелкого дворянина, приехавшего в Париж в поисках местечка при богатом важном барине, но осторожность, с которой он осматривался по сторонам, тщательность, с которой он старался избежать встреч с полицейскими чинами или часовыми, давала основание подозревать, что этот костюм являлся только маской.

Так доехал он до моста Шанж и остановился там в раздумье, видимо, не зная, куда лучше направить свой путь.

Посредине моста стоял фонарь и освещал задумавшегося всадника. Вдруг налетел ветер, распахнул плащ всадника и откинул низко опущенные поля шляпы.

В этот момент по мосту проходил какой-то пешеход; он взглянул на всадника, затем подошел к нему и сказал:

— Доброго вечера, ваше высочество!

— Рене! — буркнул всадник, узнав прохожего. Невольным движением он сунул руку в карман, чтобы достать пистолет и размозжить голову Флорентийцу, но тот, заметив это движение, только грустно покачал головой.

Тогда всадник внимательно присмотрелся к нему и со смехом сказал:

— Да ты никак в немилости, чертов слуга?

— Да, ваше высочество.

— В таком случае ты можешь приютить меня у себя?

— Очень буду рад, ваше высочество.

— Я знаю, что ты предатель на натуре, но сумею держать тебя в границах. Поворачивай назад и веди меня в свою лавчонку. И помни: при малейшем подозрительном движении я про стрелю тебе башку!

Рене заковылял как мог быстрее. Через несколько минут всадник и пешеход дошли до моста Святого Михаила.

— Пожалуйста, ваше высочество!

— Отопри лавочку! — приказал всадник.

Рене повиновался. Тогда всадник спешился, привязал лошадь к кольцу, приделанному для этой цели у стены, и отправился за Флорентийцем в комнаты, предварительно заперев за собой дверь. Рене высек огонь, зажег свечку и почтительно подставил посетителю кресло.

— Знаешь, Рене, — заговорил гость, — я предпочел бы встре титься с самим дьяволом, чем с тобой! Ведь ты душой и телом предан королеве-матери, ну а ее величество способна приказать заколоть меня, если узнает, что я в Париже.

— Не беспокойтесь, выше высочество, королева ничего не узнает!

— Скажи, ты очень любишь принца Наваррского?

— Я никогда не видал его, но инстинктивно он внушает мне ненависть, так как он — беарнец, а я ненавижу всех беарнцев!

— Что же тебе сделали беарнцы?

— Очень много зла, ваше высочество! Благодаря беарнцу я потерял милость королевы и… даже заменен беарнцем, который лучше моего читает по звездам. Это какой-то сир де Коарасс!

— Как? — с громким смехом спросил гость. — Королева-мать нашла лучшего астролога, чем ты?

— Да, ваше высочество.

— И ты в немилости?

— Не только в немилости, но я еле-еле избежал казни! На этот раз гость с изумлением посмотрел на парфюмера, Рене рассказал ему все с ним случившееся.

— Неужели все это правда? — спросил гость, когда Флорентинец кончил свой рассказ.

— Клянусь честью, правда!

— Нет уж, поклянись чем-нибудь другим!

— Клянусь головой!

— Вот это так! Голова-то у тебя, по крайней мере, действительно имеется! Ну-с, рассказ о твоих злоключениях несколько изменяет положение дела. Теперь я могу сказать тебе, что ты избежал большой опасности. Признаюсь тебе, что, когда я шел сюда, я был твердо намерен порыться в твоем сердце вот этим самым инструментом! — И с этими словами гость показал на шпагу. — Ведь ты из породы тех диких животных, которых следует без жалости и колебаний убивать при первой же встрече!

— Премного благодарен вашему высочеству! — с кривой улыбкой сказал Рене.

— Но раз ты впал в немилость, то ты можешь пригодиться мне. Теперь тебе нет ни малейшего смысла продолжать служить королеве, а потому я беру тебя на службу к себе. На первых порах ты будешь моим посланником любви.

— А, я догадываюсь! — сказал Рене. — Ваше высочество изволили прибыть в Париж с единственной целью еще разок повидаться…

— Хорошо, хорошо! — перебил его гость. — Так вот, ты должен отправиться в Лувр…

— Но меня не пустят!

— Э, что за пустяки! Как бы ни охранялся Лувр, а ловкий человек всегда сумеет пробраться туда. Во всяком случае ты должен во что бы то ни стало увидать ее, а если это никак не удастся, то хоть Нанси. И ты скажешь, что я вернулся в Париж только для того, чтобы во что бы то ни стало помешать ее браку с Генрихом Наваррским, и что я готов наделать всяких безумств, перевернуть вверх дном весь мир… Она должна принять меня сегодня же вечером!