Мухомора чуть инфаркт не хватил.

Объективно вредная инициатива чрезмерно активного Мартышкина грозила обернуться для вверенного подполковнику РУВД последним местом в квартальном соревновании среди райуправлений за самый высокий показатель раскрываемости.

Петренко отобрал у Сысоя пачку объяснительных, в запале обозвал стажера «Педеростовичем», чуть не подставившим дружный, спаянный многочисленными громкими раскрытиями и не менее известными массовыми возлияниями коллектив управления под проверку районной прокуратуры, на глазах у изумленного младшего лейтенанта поджег исписанные корявыми почерками заявителей листы и гордо швырнул их перед собой.

В результате сгорели не только бумаги, но и стол подполковника.

А грозивший перекинуться на все ветхое здание райуправления пожар потушили с помощью того самого огнетушителя, что несколько лет ждал своего часа над «пепельницей»-вазоном на лестничной площадке.

Петренко взял трехдневный бюллетень, дабы поправить расшатанные нервы и успокоить истерзанную душу, а после триумфального возвращения на работу, ознаменованного мощным банкетом в близлежащем кафе, в процессе которого был арестован бармен, пытавшийся напоить дознавателя Твердолобова некачественным розовым портвейном «Агдам», представлявшим собой подкрашенное лиловой тушью белое крепленое вино, прикрепил Мартышкина лично к майору Соловцу.

— Ларина не видел? — проникновенно спросил глава «убойщиков».

— Он с Роговым и Дукалисом вышел на полчасика, — Казанова зевнул, поправил шарф и предвкушающе сглотнул.

— Куда, если не секрет?

— Прогуляться, купить сигареток, гамбургер зажевать…, — предположил капитан, не желавший расстраивать майора известием о том, что коллеги в третий раз с начала рабочего дня отправились пополнять истощившиеся запасы спиртного.

— А гамбургер, небось, такой прозрачный и вкусный, — съязвил многоопытный Соловец. — И булькает…

— Да брось ты, Георгич, — Казанова хлопнул майора по плечу и задышал начальнику в ухо. — Мужики, когда согреются, работают лучше.

— Только Мухомору пусть на глаза не попадаются, — озаботился Соловец, стараясь отстраниться от густого капитанско-чесночного духа. — Ему сверху бумага пришла о борьбе с пьянством и алкоголизмом на рабочих местах, так что сам понимаешь… И с завтрашнего дня чтоб в кабинетах — ни-ни! Только за пределами здания. А еще лучше — дома.

— Заметано, — Капитан погрустнел и посерьезнел. — Предупрежу… Хотя лично я против таких бумаг. Они, понимаешь, конституционные принципы равноправия граждан нарушают. Вот, например, бандит может на рабочем месте выпить, а мы, получается, нет… Непорядок. В чистом виде дискриминация…

Соловец с уважением посмотрел на юридически подкованного коллегу, хотел было продолжить увлекательную беседу, но не успел.

На первом этаже захрипела рация, взвизгнули несмазанные петли двери на улицу и истошно заблажил запертый с утра в обезьяннике серийный гоп-стопник [4], совершенно случайно отловленный шедшим на работу бдительным Дукалисом. Задержание произошло в момент завершения нападения грабителя на не совсем адекватно воспринимавшего окружающую его действительность вершителя правосудия из Фонтанкинского района, судью с двойной аристократической фамилией Шаф-Ранцев, возвращавшегося под утро из привокзального салона эротического массажа и весело позвякивавшего запонками об асфальт.

Затем послышалась скороговорка Мартышкина, что-то невнятно втолковывающего начальнику дежурной части майору Чердынцеву.

— Всё, я пошел! Дела, сам понимаешь! — побледневший Соловец быстро пожал вялую длань Казановы и побежал вверх по лестнице на четвертый этаж РУВД, где располагались кабинеты дознавателей, и куда сверхактивный стажер по неизвестной никому причине забредал крайне редко.

Обутые в летние ботиночки на тонкой подошве ноги капитана Ларина разъехались на припорошенном снегом льду, и он в третий раз за последние сто метров рухнул ничком в отвал грязного, слипшегося, перемешанного с песком, маслом и мазутом снега у обочины.

Дукалис и Рогов, не желая пачкать свою обувь, в снежную кашу не полезли, а вытащили капитана обратно на тротуар за ноги. Ларин проехал рожей по подмерзшей корочке сугроба, на секунду зацепился нижней челюстью за поребрик и почувствовал, как отрываются пуговицы на его буром драповом пальто.

— Может, пока пусть он здесь полежит? — предложил Вася Рогов, с вожделением поглядывая на торгующий спиртосодержащей продукцией ларек всего в полусотне шагов от того места, где шлепнулся Ларин. — На обратном пути подберем.

— Нельзя, — сумрачный Анатолий Дукалис подхватил обмякшего капитана под микитки и попытался поставить на ноги. — Это не по-товарищески… Андрюха, поза номер «раз»!

Ларин попытался вытянуться и принять вертикальное положение, однако лишь слабо поскреб длинными ногами об асфальт и опять обмяк.

— В сосиску, — констатировал Дукалис, бросив капитана и вытирая шарфом пот со лба. — Немудрено… Андрон два дня не ел, а с утра стакан водовки засадил. Ты ему еще портвейна дал… Без закуски.

— А что я?! — вскинулся Рогов. — У меня у самого из закуси только пол-луковицы было!

— Вот и поделился бы!

— Он сам отказался, — соврал Василий, начавший судорожно жрать лук в ту самую секунду, как услышал за дверью кабинета шаркающие шаги Ларина.

Теперь у него в желудке горело.

Проблема питания у отечественных правоохранителей всегда стояла весьма остро. Если появлялись деньги, то их тратили исключительно на бухалово. На обысках и выемках также основное внимание уделялось винам, водкам и коньякам. О еде вспоминали в последнюю очередь, когда раскупоривали бутылки.

Разумеется, за закуской после срыва пробки с первого флакона уже никто не бежал, ибо все знали — стоит отлучиться хоть на три минуты, как твоя порция достанется обрадованным уменьшением количества ртов товарищам.

Горячительное заедали каждый во что горазд.

Кто-то грыз припасенную ириску, кто-то жевал спичку, кто-то занюхивал каждую выпитую стопку рукавом влажной шинели, кто-то посасывал найденную в ящике стола скрутившуюся от старости апельсиновую корку, оставшуюся там с празднования позапрошлого Нового Года, кто-то по завершении банкета шел проводить «спецоперацию» к точке продажи шавермы, пугая покупателей давно нечищенным пистолетом и отбирая у них завернутые в тонкие лепешки порции кусочков мяса с помидорами и огурцами, сдобренных просроченным майонезом.

Подполковник Петренко, к примеру, после каждого стакана обрывал листик с кустика герани, торчавшей в горшке на подоконнике, и кидал его в пасть. Соответственно, раз в неделю герань приходилось менять на новую, ибо от прежней оставался голый стебелек, торчавший из сухой земли. Поливать растение начальник РУВД принципиально не хотел по логическим соображениям — все равно дольше нескольких дней оно не выдерживало…

— Если жратву не раздобудем, опять придется кота ловить. — печально сказал Дукалис и облизнулся. — Вернее, пытаться… Может, повезет?

Охота на старожила РУВД — старого облезлого котяру, исправно давившего крыс в подвале и не позволявшего серой хвостатой популяции достичь того предела, после которого здание пришлось бы покидать всем двуногим, давно стала традицией.

Заложил ее год назад доведенный до отчаяния голодом капитан Казанцев, привыкший к тому, что его кормят многочисленные полюбовницы, и внезапно оказавшийся всеми покинутый — кто-то из женщин вернулся к мужу, кто-то осознал всю глубину своего морального разложения и отказал Казанове в приюте и харче, с кем-то оперативник поссорился.

Недельное пищевое воздержание раскрыло в шатавшемся от слабости капитане недюжинные интеллектуальные способности.

Сопоставив слова «кот» и «мясо», Казанцев подивился тому, что раньше ему в голову не приходила столь простая до гениальности мысль — чтобы поесть, надо отловить кошака, ободрать шкурку, выпотрошить, посолить, поперчить, дабы отбить посторонние привкусы, и зажарить на самопальном кабинетном обогревателе, представлявшем собой открытую спираль на асбестовой подставке.