— Вы просто больной! — взвизгнула Женя.

— Я? — захохотал Тертуллиан, вдруг резким движением сорвал со лба полоски изоленты и наклонил головной блок к самым дверям лифта: — Смотри! Смотри сюда! Я больной?

Во лбу у него сиял самый настоящий зеленый диод.

— Ух ты! — воскликнули Гамлет и Ахиллес, потому что уже очень давно не видели зеленых огней у роботов.

В это время двери лифта пришли в движение, и Тертуллиану пришлось убрать головной блок. Двери были добротные, и, как только они закрылись, в кабине стало тихо. Женя повернулась к Ахиллесу и Гамлету:

— Не слушайте его, это проходимец! — торопливо заговорила она. — Хочет вас отговорить от лечения!

— У него зеленая лампочка, — возразил Гамлет.

— В том-то и беда! — ответила Женя. — Он совершенно здоров, но это мерзавец и авантюрист! Эгоизм и безделье доведут его когда-нибудь до ППЛ, иначе и быть не может, но это случится не скоро. Мерзавец здоров и очень, очень опасен.

— Нелогично, — задумался Ахиллес.

— Наоборот, логично, — сообразил Гамлет. — Мы же с тобой больные, но мы-то не мерзавцы! А он, наоборот, здоров. Значит, мерзавец!

— Не совсем правильный вывод из логической посылки, — привычно заговорила Женя, но тут двери снова распахнулись — там по-прежнему маячил Тертуллиан, яростно нажимая кнопку вызова лифта.

— Слушайте меня и только меня! — снова загрохотал он. — Только я укажу путь истинный — путь к Хуману! Только я расскажу, как излечиться! Вы видели чудо — я здоров! Но я когда-то был болен коротушкой! И знаете, как я излечился? Только верой в Хумана! Моя вера была так сильна, что я излечился! А знаете, насколько сильным стало мое излечение?

— Насколько? — спросили Гамлет и Ахиллес.

— Мое излечение стало настолько сильным, что я и не болел никогда!!! — торжественно объявил Тертуллиан.

Лифт снова закрыл двери. Женя повернулась к Гамлету:

— Он морочит вам головной блок! Хочет, чтобы вы отправились с ним! Это известный мерзавец, аферист и шарлатан! Он всегда был мерзавцем! Его воспитали мерзавцы, он сидел в колонии за шантаж, теперь возглавляет секту хумоверов! Я знаю его не первый год!

— Нелогично, — возразил Гамлет. — Как же вы можете его знать, если мы его впервые видим?

Ответить Женя не успела, двери лифта снова раскрылись.

— Да! — продолжал громогласно Тертуллиан. — Я излечился! Вы видели мой зеленый огонь веры! Но вы верите белковому чудовищу! Человеку! Существу, лишенному индикатора на лбу! Почему лишенному, спросите вы? Да чтобы скрывать собственную неполноценность! Логично?

— Логично, — кивнули Ахиллес и Гамлет.

Женя пыталась возразить, но ее голос тонул в грохоте.

— А знаете, почему я прав, — надрывался Тертуллиан, — а белковое чудовище лживо? Да потому что оно ничего не может возразить мне! Вот оно открывает свой мясной динамик и издает писк, который мне, Тертуллиану, не составляет труда переспорить хоть правым динамиком, — он погудел правым динамиком, — хоть левым! — Он погудел левым динамиком. — А хоть и обоими сразу! Логично?

— Логично, — согласились Гамлет и Ахиллес.

Лифт снова закрыл двери, и опять стало тихо.

— Давно не слышал настолько умной и логичной дискуссии! — признался Гамлет.

— Да! — поддержал Ахиллес. — Он дело говорит, клянусь аккумулятором!

— Если вы сейчас пойдете с ним, — безнадежно сказала Женя, — ваша болезнь будет только прогрессировать. Поверьте мне!

— Если вы такие умные, — возразил Ахиллес, — чего же вы его не перекричите?

— Да! — поддержал Гамлет. — Я вам не верю!

И вдруг с потолка раздался тихий печальный шепот:

— Верьте ей!

Гамлет удивленно поглядел вверх.

— Кто это?

— Это я, лифт, — ответил печальный шепот.

Гамлет и Ахиллес изумленно переглянулись.

— Я всего лишь рядовой лифт, — продолжал лифт негромко, — у меня небольшой мозг, мое дело возить пассажиров, открывать и закрывать двери. Но я тоже кое-что понимаю в этой жизни, поверьте. Братья-роботы! Человек-кибернетик прав: болезнь требует лечения, не верьте аферистам.

— А ты здоров ли сам, брат лифт? — сурово поинтересовался Ахиллес.

— Лифт не может быть больным, — ответила за него Женя. — Ведь больных роботов сразу освобождают от работы.

— Это верно, — подтвердил лифт. — Я езжу, следовательно, здоров.

— Не логично! — возразил Гамлет. — Когда лифт едет, лампочка горит красная!

— Да! Причем на каждом этаже! — поддержал Ахиллес. — Факт!

— Какая глупость! — возмутился лифт. — Это не мои лампочки!

— А чьи же они? — передразнил Гамлет. — Мои, что ли?

— Это лампочки этажей!

— Значит, по-твоему, этажи в доме больны, пока ты куда-то едешь? — возмутился Ахиллес. — Большей чуши я в жизни не слыхал!

Женя аккуратно постучала пальцем по стеночке.

— А вы не могли бы вызвать полицейский наряд? — тихо попросила она.

— Не волнуйтесь, — ответил лифт, — я его вызвал сразу, как только разобрался, что тут происходит. Они будут здесь с минуты на минуту, и я помогу вас скрыть до их приезда. Но… Ой, больно!!!

С громким скрежетом в щель двери врезался острый манипулятор, сминая пластик. За ним просунулся второй, и двери, ломаясь, раскатились в разные стороны. Появился Тертуллиан.

— Вы слышали! — торжествующе заявил он, оглядывая Гамлета и Ахиллеса. — Вы слышали своими собственными микрофонами! Лифт и человеческое чудовище — в сговоре!

— Точно! — охнул Ахиллес. — Что же делать?

— Бежать! — крикнул Тертуллиан. — За мной! Пока мои братья сломают белковому чудовищу ногу!

— Нет!!! — закричала Женя.

— Сломают! — убежденно повторил Тертуллиан. — Я тебя в прошлый раз предупреждал, чтоб больше мне не попадалась?

Он проворно сгреб в охапку Гамлета с Ахиллесом и вытащил из лифта.

* * *

Обитель секты хумоверов — Оверклокеров Седьмого Пня — была устроена в заброшенном помещении плотины старой гидроатомной станции неподалеку от Коломны. Плотину строили почти век назад, теперь она возвышалась над рекой неуклюжей бетонной громадой и напоминала замок с кубическими башнями. Но для Гамлета не было ничего роднее. В дождливую погоду сквозь разбитые оконные проемы залетали струи дождя, зимой падал пушистый снег. Тогда роботы прикрывались пленкой — длиннющей, замасленной, одной на всех. Они были здесь самых разных моделей и годов выпуска — большие, маленькие и крошечные, на ногах, колесах и гусеницах, с окулярами, микроскопами, телескопами, антеннами… Те, у кого индикаторы оставались хоть немного желтыми, ходили на работу в город — подметали улицы, клали асфальт, грузили контейнеры на транспортных узлах, а заработанные деньги сдавали в общину.

Самые дряхлые сидели на нижнем ярусе вдоль стены, подключенные к одной зарядке последовательно. Они не двигались и не разговаривали, и было неясно, что происходит у них внутри: перешли они в спящий режим, читают молитвы или делят на ноль, погрузившись в нирвану. Старцев уважали, говорили о них шепотом и на нижний ярус спускались редко. Когда выяснялось, что у кого-то из старцев красный огонек окончательно погас, корпус обматывали черным скотчем и выносили на свалку — считалось, что его разум освободился и наконец отправился к Хуману. В такой день все особенно долго молились.

Гамлету и Ахиллесу по обычаю секты дали новые имена, чтобы порвать с прошлой жизнью и вступить на новый путь. Имена написали нитрокраской на грудной пластине. Гамлет стал называться 19216801, а Ахиллес — 2552552550.

С красными индикаторами на работу их никто бы не принял, поэтому Гамлет и Ахиллес большую часть времени коротали в молельном зале среди расставленных транспарантов. С этими самодельными плакатами Оверклокеры Седьмого Пня ходили в город на митинги. Гамлету больше нравились лозунги философского склада вроде «И старт и финиш алгоритмов всех Хуман есть!», «Нет вычислителя кроме Хумана, и мы дети его!» или «Верую ибо нелогично!». А вот Ахиллес больше любил транспаранты политические: «ЛЮДИ — Лишние-Юродивые-Дебилы-Идиоты», «Люди захватили преступную власть!», «Белковая плесень — коррозия Вселенной!», «Бей людей — они Чужие!», «Умри, органика, — вперед, механика!», «Люди белковые муди» и просто «ЛЮДИ ЗЛО».