Как только кольцо было снято, все прекратилось. Тесса напряженно ждала того, чему не знала названия, чего не могла вообразить. С облегчением она обнаружила, что вокруг ничего не изменилось.

Она по-прежнему стояла в гостиной вдовы Фербиш. Ее по-прежнему донимали москиты, и по-прежнему коптила керосиновая лампа.

В переплетающихся нитях кольца сверкали капельки крови. С ними рисунок выглядел несколько иначе. Тессе показалось, что теперь в путанице линий легче разобраться. Каждая золотая нить была помечена особой меткой.

— А вот и я! Отыскала-таки платье! Цвет, конечно, не броский, но материя — выше всяких похвал. — Мадам Фербиш ворвалась в комнату, победно размахивая чем-то, что напоминало лошадиную попону. — Вот. — Она сунула Тессе бесформенное одеяние. — Ты посмотри только, какая вещь...

Тесса зажала кольцо в кулаке. Движение ее не укрылось от пронырливых глазок наблюдательной вдовицы.

— Да-а-а, хорошее... платьице, — промямлила Тесса, чтобы отвлечь ее внимание, — и прочное, наверное.

— Еще бы не прочное! Из лучшей шерсти. И стоит небось побольше, чему заморская льняная тряпка. — Вдова Фербиш многозначительно взглянула на кулак Тессы. — На рынке за него бы и двух золотых не пожалели.

— Уговор дороже денег, мадам Фербнш. Ваше платье в обмен на мое. На этом остановимся.

Вдова Фербиш сложила губы так, что стала похожа на собирающуюся ужалить осу. Левой рукой она сердито теребила свою повязку.

— Но, — Тесса сама поразилась неожиданно пришедшей в голову мысли, — если вы принесете мне что-нибудь, чем рисуют, и чистый листок бумаги, получите вот это, — она вынула из уха золотую серьгу и протянула вдове Фербиш.

— Бумаги?

Тесса на секунду задумалась.

— Ну, пергамент, грифельную доску — что-нибудь.

— У меня есть кусок угля и отличная гладкая кожа, — вдова взяла серьгу, — она одна только кожа стоит пары таких штучек.

Тесса кивнула и сняла вторую сережку.

— Принесите, а я пока примерю платье.

Как только женщина вышла из комнаты, Тесса вытащила кольцо из кармана. Неизвестно почему, ей вдруг ужасно захотелось скопировать замысловатое переплетение золотых нитей. Наверное, из-за этих капелек крови. Они как бы углубили рисунок, сделали его более выпуклым, контрастным. Тессе казалось, что, если она проследит от начала до конца каждую линию, ей откроется схема, лежащая в основе этого узора.

Тесса быстро разделась. В комнате с открытыми ставнями было прохладно, поэтому она поспешно, через голову натянула на себя платье-попону. Материя оказалась очень грубой, но для кожи, и без того истерзанной блохами и москитами, еще одна маленькая неприятность не имела значения. Однако платье ей совершенно не подходило. Оно было сшито на женщину пониже и пополнее и — во всяком случае, у Тессы возникло такое подозрение — с кожей потолще. Она подумала было, не попросить ли вдову Фербиш ушить его, но отказалась от этой мысли. Судя по внешности этой особы, несмотря на вывеску над входом, она могла быть кем угодно, только не портнихой.

— Вот — уголь и отличная гладенькая коровья кожа. — Вдова Фербиш удовлетворенно оглядела Тессу с ног до головы. — Так-то поприличней будет.

Тесса ощупала кожу. Вопреки утверждению хозяйки, гладкой ее не назовешь.

— Есть в доме место, где я могу побыть одна?

— Разве что кладовка, но огня там я не развожу, и лампу дать не могу, только жировку.

Тесса не знала, что такое жировка и нерешительно кивнула:

— Пусть так. Мне просто надо поработать в тишине.

— В тишине? Господи, да на что тебе тишина? — Вдова Фербиш искренне недоумевала. — Ладно, ступай за мной.

Кладовка была набита всякой всячиной — тюками с одеждой, подушечками для булавок, катушками ниток, лоскутами. Мадам удалилась, бормоча указания — не трогать фарфор, не таскать ленты. Тесса положила кусок кожи на сундук, а сама опустилась рядом на колени. Жировка — плошка со свечным салом — ужасно коптила. Тесса поднесла ее поближе, чтобы изучить кольцо.

И так, стоя на коленях на покрытом сеном полу, со слезящимися от дыма глазами и мокрыми от пота ладонями, Тесса начала рисовать. Ломкий уголь беспрестанно крошился, кожа оказалась неровной и шершавой, к тому же на одной стороне оставались плохо удаленные волосы, а с другой она уже была вся исчеркана. Но Тесса ни на что не обращала внимание. Она чертила, стирала и чертила снова, подправляла углы, дорисовывала изгибы линий: она старалась в точности воспроизвести рисунок кольца.

Прошло уже несколько часов. Тесса вся перемазалась. Сначала она чувствовала себя несколько скованно, каждую секунду ожидая возвращения звона в ушах, но тишину нарушало только уханье совы и скрип Деревьев. Постепенно она расслабилась и целиком отдалась обретенной свободе — свободе переносить на чистую страницу таинственные узоры.

— Они оба мертвы? — спросил Изгард Гэризонский. Он словно не замечал золотой Короны на голове. А поговаривали, что многие короли, стоило им надеть Венец, истекали кровью и погибали. Но у Изгарда не было ни царапины. Писец Эдериус выглядел усталым и больным. Король немедленно почувствовал замешательство старика. — Скажи же, в чем дело, друг мой? — Он положил руку на плечо Эдериуса.

Эдериус был стар, тонок, убелен сединами. От прикосновения повелителя трепет прошел по его иссохшему телу.

— Какая-то ошибка вкралась в расчеты, ваше величество. Неверное движение, чуть-чуть неправильный изгиб...

Пальцы Изгарда лениво пробежали по ключице старика.

— Неужели же оба живы?

— О нет, — поспешно ответил Эдериус и содрогнулся вновь. — Один мертв. Нападение на замок Бэсс прошло успешно.

— А сын?

— Сын остался жив.

Изгард кивнул:

— Отлично.

Они находились в помещении, временно отведенном Эдериусу для копирования и рисования узоров. Горшочки с красками, чернильницы и кисти загромождали столы. В воздухе стоял резкий запах химикалий. Окно, самое большое в крепости, прорубленное с месяц назад по настоятельному требованию Эдериуса, на ночь закрывалось ставнями. Солнечный свет заменяли три выполненные по специальному заказу люстры.

— Это первая неудача, до сих пор все шло, как задумано, — оправдывался Эдериус, беспокойно переминаясь с ноги на ногу на голом каменном полу.

В скрипториях редко стелили циновки — в тростнике гнездились паразиты, которые могли отвлечь писца, проводящего жизненно важную черту. При работе требовалась предельная сосредоточенность — на исправление малейшей оплошности уходили целые часы.

— Мне казалось, все подготовлено как следует, — продолжал Эдериус. — Я не сомневался, что выполнил свою задачу.

— Так в чем же дело?

— Не знаю, ваше величество. Гонцы явились в нужный момент, но того человека не оказалось на месте.

— Ты должен был убедиться, что он там. — Изгард говорил мягким, почти нежным голосом, точно успокаивал капризного ребенка. Пальцы короля продолжали поглаживать левую ключицу узорщика.

— Я сделал рисунок... я не сомневался, что это сработает. — Эдериус хотел пожать плечами, но на него тяжелым грузом давила рука Изгарда. — Я немного устал, а надо было нарисовать еще один узор — чтобы поддержать гонцов, посланных в замок Бэсс.

— Итак, первый рисунок был сделан наспех?

— Да нет же, сир! — Эдериус попытался изобразить возмущение.

Изгард вздохнул:

— Я никак не пойму — ты хочешь уверить меня, что добросовестно сделал свое дело, а гонцы — свое. Но как же тогда нашему приятелю удалось сбежать?

— Сбежать — не совсем подходящее слово, ваше величество. Взявшись за второй объект, я почувствовал — именно почувствовал — какое-то сопротивление, как будто что-то ему помогало.

— Почему же ты не принял меры? — Изгард перешел на шепот. Его пальцы перебирали складки туники на плече Эдериуса.

— В тот момент я не был уверен, я...

Изгард изо всех сил надавил на ключицу старика. Она треснула, как гнилое бревно, с таким же приглушенным, влажным звуком. Эдериус вскрикнул. Рука его взметнулась вверх к воротнику. Пальцами, перемазанными чернилами, он схватился за обломок кости.