ПОХМЕЛЬЕ
И мозг кровавой ржавчиной росы
Стекал по стенам
мраморного дома…
И самой очистительной грозы
Не хватит,
чтобы смыть следы содома
С московских улиц
в красных фонарях,
На коих “красных”
призывали вешать.
Девицы, размалеванные в прах,
Спешили победителей утешить.
И сонмы телевизионных мух
На пепелищах серых грели лапки.
Перевести не успевали дух,
Деля добычу и считая бабки,
Ловчилы, что успели посадить
Поверженных в те самые затворы,
Готовые по чести приютить
Достойнейших
из кровожадной своры…
Блинами пек законы президент
В защиту
прихватил и спекулянтов.
Уж над рублем глумился
жалкий цент;
Уже кремлевских перезвон курантов
Подогнан был под чужеземный рок;
Уже России контур усеченный
На именинный смахивал пирог,
Для ихних президентов
испеченный…
Бросали души павших на весы,
Швыряли в ноги шлюхам капиталы,
И мозг кровавой капелькой росы
Стекал со свеч в победные бокалы.
НАДЕЖДА
Не пал на голову наемного убийцы
Еще бродивший втуне русский гнев;
Не полыхнули в праведном огне
Вертепы мерзкие
на улицах столицы;
Не отбелили даже “белый дом”,
Не говоря о праздничных ливреях,
Но совесть
вместе с честью и стыдом
Уже снесли арбатскому еврею;
Остались в “мерседесах” и мехах,
Нагие и заляпанные кровью…
А день встает над Русью
чистый, ровный -
Как Господа воитель на часах.
И люд
к Святому тянется Кресту -
Последнему оплоту
в грязном вихре.
Отважась посягнуть на Красоту,
Еще на паперть
не ступил Антихрист.
И в страхе изнывает оккупант,
И шабесгой
сложил персты в молитве…
Еще никто не сдался в этой битве,
Но “за бугор” тропу наметил тать.
Нас в палестинах тех
никто не ждет,
Но и Россия вам - не Палестина.
Как в сорок первом -
“Ворог не пройдет!” -
Страна на панихиде возвестила.
Душа бледнеет с горя и любви…
О Господи, почто в беде забыл нас?
Уж тот, что слева,
злобный и дебильный,
С издевкой в очи плюнуть норовит.
Неужто на кресте испустим дух
И снова возликует Каиафа?..
Уж в третий раз
пропел зарю петух, -
Кто предал,
кто бежал, объятый страхом.
Но Ангел над Голгофою парит,
Он видит все могильные пещеры…
Пока Страна
не отреклась от веры, -
Антихристу не выиграть пари!
Вот - чудится - ударили в набат:
Снаряды попирая и пожары,
На оккупанта встали стар и млад,
Ведут отряды
Минин и Пожарский…
Октябрь- ноябрь 1993
Конец “Свидетеля”
ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ 93-ГО
Что я ношусь с бессонницей моей?
Кто нынче спит
в стране безбожной этой?..
Клубится дым табачный
до рассвета.
Для убиенных нет ночей ни дней.
Победы знамя над страною взвей:
Ты победил -
к тебе весь мир с приветом!
Но не спасется никаким декретом
Поднявший меч на женщин и детей.
Мы в этом нынче с палачом сродни:
Считать нам неприкаянные дни:
Ему - до петли, нам…
Что скажут дети,
Отцов беспечность судя,
лень и страх?..
Сегодня спать достойно
в этом свете
Лишь на столе -
со свечкою в руках.
Октябрь 1993 - май 1994
* * *
Вымещать неудачи на ближнем,
В пораженьях соседа винить,
Потрясать несозревшим величьем
Обреченных терпеть и любить…
И терзаться свершаемым горем,
И на стогнах посконную рвать,
Подгадав бенефис в аккурат,
Когда зритель
расплещется морем…
Отыграться без риска на детях -
Тем представить
безжалостный счет,
Кто не мыслит
не только ответить,
Но и кривду любовью сочтет…
1994
СЧАСТЛИВЦУ
Как большинство людей,
я родился в капусте
(Хотя - какая там капуста
в декабре?):
Мать вышла в огород
по утренней заре,
А я - пожалуйте! -
кочан лягаю с хрустом.
Тебя нашли под бронзовою люстрой,
На том столе, что годен для царей,
Курьеры стыли у глухих дверей,
А ты на кипы дел
уже мочился с чувством.
То правду говорят,
что важен первый шаг…
Я к финишу плетусь
по кочкам чуть дыша,
Беззубым ртом
жуя сухую кочерыжку.
Подобно рысаку породистому, ты
Срываешь новый куш,
с трудом гася отрыжку.
Ты - Нику лицезреешь,
я - сытые хвосты.
1995
ЭПИТАФИЯ
Вошла животрепещущая дама,
Уселась в кресло,
как в родной обители.
И стала эта жизнь -
такая драма,
Какой вы и у Эфроса не видели.
Я пробовал молить о снисхождении,
Пытался удивить ее пощечиной, -
Она сводила дело к вожделению,
Мне представляя
прелести бесчестные.
Я запивал в отчаянии горькую,
Играл, как мог,
законченного бабника, -
Она несла свой крест
с обидой гордою
Да пичкала меня
запретным яблоком.
Теперь-то, наконец,
лежу бестрепетно:
Березка светит,
пташечка лепечет.
Спокойно сердце,
сны и нервы крепкие…
Она же все еще животрепещет.
1990
* * *
И некому звонить.
И некого позвать.
Ни женщины, ни друга не осталось.
Лишь маяться по дням.
Лишь ночью остывать.
Усталость.
Лишь одна она - усталость.
Любимая! Была ли ты когда?..
Я встану рано, а за мной цепочка -
Греховные, обидные года,
И не пора ли уж поставить точку?
Любимый друг!
Единственный в душе,
Ты не предашь.
Но и тебе не в радость,
Что я теперь отверженный уже,
Что я ловлю остуду
в каждом взгляде.
Мне не на кого нынче уповать.
И вместо страсти -
лишь одна усталость.
Кому - звонить?
Кого на помощь звать?
Ни женщины,
ни друга не осталось.
1997
* * *
В нас что ни год -
приметнее чернец,
Ленивей ум и неприступней чувство,
В нас что ни день -
изящее искусство:
Собрать все беды и сплести венец
Святого страстотерпца.
Мы клянем
Незрелый разум юности беспутной,
Качаясь на волнах
в лодчонке утлой,
Ее стремим в бурливый водоем,
С которого и вышли в этот путь…
О, как бы мы прошли его умело!
Теперь мы крепко знаем это дело -
Где на стремнину,
где в затон свернуть…
Так мы страстями чахлыми горим,
А станется -
Господь услышит малых, -
Мы все грехи опять
на плечи взвалим,
Ошибки все прилежно повторим.
1996
* * *
Природа не приемлет пробужденья
В преддверии сомнительной весны:
Уже февраль бросает на весы
Последние надежды возрожденья,
А мы лелеем мертвенные сны.
Природа знает тяжкую работу,
Что ждет ее
средь разоренных нив, -
Теперь ей жить дыханием одним:
Продлить страданья
до скончанья года,
Чтоб заключить устало:
Бог и с ним…
А мы лишь крепче замыкаем вежды
Пред грустною обязанностью жить,
Нас первый луч,
как татя нож, страшит,
Мы первый шаг свой
сделаем не прежде,
Чем детский смех
за стенкой прозвучит…
1996