И, действительно, Гастон угадал. Несмотря на то, что от этого зависела его жизнь, да Понте начинал терять терпение, он привык всегда и всюду идти напролом, его раздражало искусство противника, и он решил теперь разом покончить с ним, он не дал себе времени отдохнуть и опять ринулся на Гастона, шпаги снова встретились, искры сыпались во все стороны от яростных ударов, каждый из сражавшихся надеялся на победу и ни один не уступал другому.

Все это происходило около одной из колонн, слабо освещенной свечами, которые держала Беатриса. По мере того, как сражавшиеся отступали все дальше назад, ближе к ней, она тоже отходила к стене и, наконец, прислонилась к ней. Гастон находился около нее так близко, что она могла свободно коснуться его рукой. Фиаметта, последовавшая сначала за своей госпожой, увидев это зрелище, бросилась опять вверх по лестнице и остановилась там на площадке, дрожа всем телом и закрывая глаза рукой, чтобы не видеть этой борьбы не на жизнь, а на смерть. Когда она, однако, оглянулась назад и увидела, что борьба все еще продолжается, она громко вскрикнула и, держа свечу в руках, бросилась к своей госпоже. В эту минуту раздались тяжелые удары в наружную дверь, да Понте подумал, что это идут к нему на помощь, и с новой энергией бросился на своего противника. В это время, однако, Фиаметта успела уже сбежать вниз и отворить дверь. Увидев там темную мужскую фигуру, она бросилась на колени и стала умолять спасти ее госпожу.

Вильтар — это был он — оттолкнул ее в сторону и бросился в дом с громким криком:

— Гастон, Гастон! Куда ты пропал, Гастон?

Этот внезапный крик, странный голос кричавшего и французский говор подействовали на да Понте ошеломляющим образом. Он внезапно повернул голову и сделал шаг назад. Не успел он опомниться, как уже острая сталь вонзилась в его сердце, и он, сраженный, бесчувственным трупом упал на пол, не сознавая больше ничего. Он упал почти к ногам Беатрисы, и шпага от падения его тела сломалась под ним надвое.

Гастон быстро обернулся, как раз вовремя, чтобы успеть подхватить маркизу, которая упала ему на руки.

Она лишилась чувств, но руки, державшие ее, были сильны, они подняли ее легко, как ребенка, и понесли к бронзовым дверям, у которых их уже ждал Вильтар. Циничный, как всегда и во всем, он и теперь смотрел с иронической улыбкой на молодого человека, бережно выступавшего со своей драгоценной ношей; он хотел, по-видимому, сказать ему что-то, но сдержался и только отрывисто произнес:

— Ланжье ждет нас, у него шестнадцать человек команды, нам нельзя терять времени, если бы я знал, конечно...

Он вдруг оборвал свою речь и стал осматриваться кругом. Фиаметта, увидев, что они собираются уходить, стала умолять его взять ее тоже с собой, но он отстранил ее без всякой церемонии.

— Нет, нет, — сказал он, — довольно и одной представительницы вашего пола, нас и так на судне будет двадцать человек. А, кстати, там у ворот находится и ваш друг Джиованни. Пойдите к нему и скажите, чтобы он прислал сюда Георга и других; вы будете в гораздо большей безопасности с ним.

Фиаметта подумала то же самое и быстро бросилась бежать к каналу, где она рассчитывала найти Джиованни, которого считала своим спасителем. Когда матрос, по имени Георг, и два других матроса вошли в дом, они застали Вильтара все еще стоящим на пороге.

— Возьмите эти тела, — сказал он, указывая на да Понте и его убитого солдата, — и бросьте их в канал, да, кроме того, принесите сюда остатки шпаги графа, он будет рад и этим остаткам. Но только торопитесь, я даю вам всего лишь пять минут времени.

Матросы быстро исполнили приказание. Равнодушно, будто это не трупы, а поленья дров, они взвалили их себе на плечи и затем бросили в узкий канал, протекавший мимо сада; потом они направились к ожидавшей их лодке, где сидел молодой офицер в треуголке и расшитом золотом мундире. Он отдал приказание, и шестнадцать пар весел разом опустились на воду.

— Ваше сиятельство, вы желаете отвезти эту даму на судно? — обращаясь к Вильтару, спросил Ланжье, — так звали офицера.

Вильтар ответил, что это его неизменное решение.

— В таком случае я снимаю с себя всякую ответственность.

— Да, ответственность падет на меня, капитан Ланжье, — ответил ему Вильтар.

Офицер, видимо, удивился такому решению, но ничего не сказал и обратился к своим матросам со словами:

— Ну, ребята, что бы ни случилось, мы должны постараться; докажем его сиятельству, на что мы способны. В путь-дорогу теперь!

Шестнадцать человек налегли на весла, и легкая лодка, как стрела, помчалась вдоль узкого канала, минуя большой канал и Догано и направляясь прямо в лагуну, как раз напротив арсенала.

— Теперь нам придется иметь дело с полицией, ваше сиятельство, — сказал Вильтару офицер.

— Ничего, едем дальше. Я беру на себя все переговоры.

Было шесть часов утра, «а воде было холодно, дул резкий холодный ветер, а между тем сама Венеция уже грелась в лучах утреннего солнца. Ее грациозный прелестный силуэт ясно вырисовывался на еще темном фоне, и, благодаря тому, что еще нигде не топили печей, ее не окутывал густой туман или дым, как это было всегда в более поздний час. Но те, кто теперь сидел в лодке, быстро мчавшейся по воде, не обращали никакого внимания на ее красоту, глаза их были устремлены на открытое море, где вдали виднелся контур французского судна „Лафайет“, стоявшего там на якоре. Туда-то и хотел направить своего друга Вильтар, так как он сознавал, что только там они могут быть в безопасности от Венеции, где у него было так много врагов.

— Все ли готово на судне? Готовы ли вы к отплытию, Ланжье? — спросил Вильтар, когда они поравнялись с набережной арсенала, где уже начала собираться небольшая кучка людей.

— Я отдал все нужные приказания, — ответил Ланжье. — Лейтенанту было приказано держаться как можно ближе к форту, настолько близко, насколько они позволят.

— Ну, это не особенно близко, — заметил Вильтар. — Я знаю наших друзей на форте, капитан! Свое позволение они пришлют, вероятно, в виде пушечного ядра. Ведь, кажется, командир там — Доминик Пиццамано? Он обещал расстрелять нас, если мы осмелимся слишком близко подойти к форту. Я все же уверен, что в будущем мне предстоит удовольствие собственноручно повесить этого молодца.

— Как жаль, что вы не можете сделать этого сегодня, вы ведь знаете, чего я давно добивался. Будь у меня три фрегата и это судно, я бы нагнал на них такого страху, что они и пикнуть не посмели бы, но ведь вы дипломаты, не любите торопиться. Если бы судно мое стояло в Догане, сколько бы наших соотечественников было теперь в числе живых, а не мертвых, я уже много раз говорил об этом.

— Подождите немного еще, Ланжье. Бонапарт ведь уже сказал, что он скоро явится сюда пообедать, и сам светлейший князь будет прислуживать ему за столом. Для нас всех тоже найдется развлечение. На каждого из нас придется по десяти итальянцев и по одной хорошей картине. Вы должны уже теперь решить, какую картину вы возьмете себе. Я решил взять Мадонну с младенцем работы Беллини в церкви св. Захария. Я впоследствии возьму ее с собой в Париж. А вам рекомендую обратить внимание на картину «Тайная вечеря», это — удивительно эффектная вещь, и она, я уверен, чрезвычайно украсит вашу столовую.

Эта веселая болтовня, по-видимому, очень понравилась матросам, они гребли, улыбаясь и переглядываясь между собою. Но, несмотря на этот смех, все хорошо понимали, что настала торжественная минута, одинаково знаменательная как для Франции, так и для Венецианской республики. Дело в том, что Бонапарт дал свое честное слово, что ни одно французское судно не будет заходить в Лидо, которое отделяет Венецианскую лагуну от Адриатического моря. И до сих пор это обещание свято исполнялось. Но за последнее время появились некоторые признаки, сильно смущавшие венецианцев: французские суда начали усиленно маневрировать в Адриатическом море, целые десанты матросов то и дело показывались в самой Венеции, и на этот факт, конечно, нельзя было не обратить внимание. Вильтар прекрасно знал все это и решил со своей стороны устроить так, чтобы открыто нарушить данное генералом слово; он давно уже отыскивал для этого какой-нибудь предлог и очень обрадовался, что наконец нашел его, благодаря Гастону. Он молил теперь только Бога о том, чтобы полицейская лодка решилась преследовать его, и молитва его была услышана. Едва только они миновали арсенал, как вдруг из-за угла показался черный катер, хорошо известный всем, как полицейский, команда на нем работала, как один человек, и катер стал быстро нагонять удалявшихся французов.