Если верить карте, которая надежно отпечаталась в его памяти, то через несколько километров он должен выехать на пересечение с небольшой проселочной дорогой, ведущей от побережья на восток, вглубь штата. «Интересно, — подумал вдруг Болан, — угомонились ли уже ребята из бригады „Тяжелый случай“?» Такое название получила операция по нейтрализации его, Болана, и проводила ее полиция штата Калифорния. Полицейские довольно усердно гоняли его по всему штату, и теперь Маку хотелось бы знать, закопали они топор войны или еще нет, и если да, то как быстро отреагируют на последние события, безошибочно указывающие на местонахождение Мака Болана. Всего-то нужно, чтобы кто-нибудь услышал стрельбу и сообщил об этом происшествии в полицию. Мак внимательно наблюдал за машинами, мчащимися по дороге, и пришел к выводу, что, по меньшей мере, дюжина водителей могла слышать звуки боя. Болан пожал плечами и бросил машину в крутой вираж. Лимузин, чьи фары Болан теперь постоянно видел в зеркале заднего обзора, повторил его маневр. Наконец-то!.. Сейчас для него, в общем-то, не было большой разницы, кто его преследовал — полиция или мафия. Встреча и с одними и с другими имела бы для Болана одинаково неприятные последствия. Мак спокойно снял с плеча маленький пистолет-пулемет и положил его на сиденье рядом с собой. Он снова глянул в зеркало на догоняющую его машину, потом перевел взгляд на тяжелый чемодан, лежащий на заднем сиденье. Его касса… точнее, то, что от нее осталось. А что еще оставалось от Мака Болана? Машина, похожая на дуршлаг, из которой, похоже, вытекал бензин; пистолет-пулемет с пятью обоймами и чемодан с деньгами. Вот, пожалуй, и все. «Ну, нет! — мелькнула вдруг мысль. — Есть еще кое-что!» Это были незабываемые образы членов его великолепной семерки, следовавшей за ним на край света под пули и ножи, безгранично верившей в него и в его дело. Еще двум другим грозило пожизненное заключение. Но и это не все — в душе Мака по-прежнему жила ненависть к мафии, он по-прежнему оставался профессиональным солдатом, полным решимости довести эту войну до победного конца.

Болан расправил плечи, устроился поудобнее на сидении и, разжав судорожно сжавшие баранку пальцы, стал внимательно следить за дорогой. Теперь Мак знал, куда ехать и что делать дальше. Он понял это в тот самый момент, когда повернул на север. Идея пришла ему в голову сразу же после сражения в Питтсфилде, и теперь он принял окончательное решение: нужно жить и продолжать свою войну. Но, чтобы выжить, нужно избавиться от одного существенного недостатка — своего лица. Болан знал человека, обладавшего даром изменять лица, делать их совершенно неузнаваемыми. Он сам был свидетелем, как Джим Брантзен восстанавливал, а если это было уже невозможно, создавал заново, как Господь Бог, лица своих пациентов-однополчан взамен прежних, обезображенных войной. Теперь в Палм-Вилледж, это в ста шестидесяти километрах, если ехать отсюда по прямой, у Брантзена была собственная клиника. Эх, быть бы птицей!.. Проблема заключалась как раз в том, что Болан птицей не был и стать ею никак не мог. Если в дело вмешается полиция, то эти сто шестьдесят километров превратятся в тысячу. Мак напрягся, заметив впереди необозначенный перекресток, и, не сбавляя скорости, свернул на узкую грунтовую дорогу.

Перед Боланом-Палачом открывались новые горизонты, и он надеялся достичь их прежде, чем фортуна отвернется от него. Далеко позади светили фары чужой машины. Мак прибавил газу и, с бешеной скоростью мчась сквозь ночь, стал восстанавливать в памяти дорогу к Палм-Вилледж. Впереди его ждала жизнь… А может быть, смерть.

Не скрывая волнения, Джулиан Диджордже мерил шагами библиотеку на своей вилле в Палм-Спрингс. Время от времени он бросал беспокойные взгляды то на упрямо безмолвствующий телефон, то на равнодушно тикающие часы. Он подошел к окну с закрытыми ставнями и через узкую щель выглянул наружу. В парке двое его лучших людей несли караул. Дидж удовлетворенно заворчал и снова обернулся к телефону. Ну, почему этот поганый аппарат не звонит? К этому часу Лу уже должен был справиться со своей работой и сообщить об этом. Несомненно, он будет горд и счастлив. Дидж знал, что не сможет считать Болана мертвым до тех пор, пока не прозвенит этот долгожданный звонок. Имея дело с таким подонком, как Болан, никогда нельзя быть уверенным ни в чем… При одном воспоминании этого ужасного имени Диджордже невольно содрогнулся и снова вернулся к окну. Дидж, главный босс мафии западного побережья, уже давненько не испытывал страха перед человеком. А вот теперь его терзал животный ужас и он сам себе признавался в этом. Конечно, он боялся. Нужно быть полным идиотом, чтобы не чувствовать страха, имея дело с таким психопатом, как Болан, когда он, вооружившись до зубов, резвится на воле.

Дверная ручка бесшумно опустилась и у Диджордже оборвалось сердце. В висках бешено застучала кровь, и он, тщетно пытаясь подавить охватившую его панику, метнулся к своему рабочему столу и из верхнего ящика вытащил посеребренный револьвер. Сжав его в дрожащей руке, он обернулся к двери.

— Да?

— Папочка, что ты там делаешь взаперти? — раздался удивленный молодой женский голос. — Занимаешься любовью с горничной?

Диджордже повернул ключ и открыл дверь. Покачивая роскошными бедрами, в библиотеку вошла очаровательная брюнетка с длинными распущенными волосами, как у исполнительниц фольклорных песен. Андреа Диджордже увидела револьвер в руке отца и рассмеялась.

— Ты боишься волка? — спросила она.

— Пока я держу в руке Чарльза-Генри, — серьезно ответил Диджордже, помахивая револьвером, — то не очень.

Дочь скорчила скептическую гримаску:

— Конечно, в тире Чарльз-Генри — страшное оружие… но, бьюсь об заклад, что за его пределами ты из него даже мухи не убил. Серьезно, папа, если ты…

Резкий телефонный звонок оборвал ее на полуслове, и Андреа тут же потеряла собеседника. Глаза Диджордже сверкнули чуть сдерживаемой радостью. Он пулей бросился к телефону, едва не сбив с ног дочь, застывшую от изумления с открытым ртом. Дидж схватил трубку и задыхающимся от волнения голосом бросил:

— Ну, что?!

— Это ты, Дидж? — в трубке раздался печальный голос Лу Пена.

— А кого еще ты рассчитывал услышать? — Диджордже замолк и бросил взгляд на дверь. Андреа ушла. Дидж тяжело присел на край стола. Голос Пена не оставлял никаких сомнений — неудача!

— Ну, так что произошло, Лу? — спросил Дидж бесцветным, плоским тоном.

На несколько секунд повисла гробовая тишина и Диджордже показалось даже, что он слышит, как в голове Лу крутятся, пощелкивая, шестеренки.

— Я… он ушел от нас, Дидж, — как-то скучно ответил Пена.

— Что значит ушел? — закипая, воскликнул Диджордже.

— А то и значит… Он сбежал. Джулио и другие ребята бросились в погоню, но он их здорово опережает. Не знаю…

— Чего ты не знаешь?

— Я не знаю, смогут ли они его нагнать. У него было большое преимущество и к тому же отличная машина. И еще… Ральф Скарпетти убит. Ал Реггино тоже. Двое-трое ранены, но не тяжело. Я тоже получил царапину.

Диджордже негромко выматерился и швырнул револьвер в ящик стола.

— К тому же он сжег две наши машины! Из-за этого я немного запоздал со звонком. Пришлось посылать одного из парней за транспортом, — продолжал рассказывать Пена.

Глаза Диджордже потухли. Он рванул ворот рубашки и, по-прежнему сидя на краю стола, стал раскачиваться из стороны в сторону.

— Хорошенькое дельце, а? Я посылаю пятнадцать человек, чтобы прикончить одного засранца, а в результате получаю два трупа, полдюжины раненых и две машины…

Его голос задрожал от едва сдерживаемой ярости, и Диджордже снова с силой дернул за воротник, который, казалось, душил его.

— Послушай, Дидж, этот парень вовсе не засранец, — возразил Пена. — Он один стоит целой армии. Сначала он повесил над нами осветительные ракеты! Боже мой! Мы все были у него как на ладони. И черт бы меня побрал, если я понял, как он засек нас на подступах к дому! Мы не шумели. Ночь темная — хоть глаз выколи. И вдруг, невесть откуда, «паф!» — и у нас над головами на парашютах повисли эти «люстры». Мало того, он, как из лейки, начал поливать нас из крупнокалиберного пулемета. Черт! Можешь считать, что тебе крупно повезло — еще остались люди, которые могут обо всем рассказать. Так что, Дидж, этот парень вовсе не засранец, нет.