Когда они приехали в лагерь была уже глубокая ночь. Едва джип остановился, как Торо встал и властным голосом бросил по-испански несколько фраз охраннику, стоявшему на вышке. Тут же загорелся огромный прожектор, заливая ослепительным светом машину и людей в ней. Болан закрыл глаза, но не опустил голову, живо представив себе военный лагерь, обнесенный рядами колючей проволоки, с вышками по углам и часовыми, держащими пальцы на спусковых крючках. Ворота, наконец, открылись. Торо сел, и джип въехал на территорию лагеря.

Болан почувствовал растущее беспокойство, когда ворота закрылись за ними. Он положился на свой инстинкт и следовал его голосу до конца… А что, если интуиция на этот раз подвела его? С чего он взял, что Торо — его друг? Либо беженец, продолжающий бороться за освобождение своей родины?.. Что он кубинец, наконец? Даже если все это правда — кубинец и все остальное, — мог ли Болан быть уверен, что раковые метастазы мафии не поразили такие группы воинов — политических ссыльных и беженцев с Кубы? Мак заметил, что его дыхание участилось, как перед боем, а в животе противно заурчало. Усилием воли он заставил себя расслабиться и забыть о своих сомнениях. Джип с выключенными фарами быстро катился по укатанной дороге. Разговоры на переднем сиденье смолкли.

Дорога превратилась в стиральную доску, резко вильнула вправо, и машина неожиданно вырвалась на большую площадь. Желтый электрический свет просачивался через окна дюжины деревянных строений барачного типа. В темноте кто-то наигрывал на гитаре и напевал по-испански. Джип замедлил свой бег, проехал между двумя бараками, чуть набрал скорость и вскоре остановился перед белым оштукатуренным домом. На веранду из широкой двери высыпали люди, одетые кто во что и без шума и суеты выстроились в ряд, разглядывая прибывших.

Девушка с легкостью выпрыгнула из машины и, не оборачиваясь, вошла в дом. Торо подбодрил Болана широкой улыбкой, ступил на землю и с пламенной речью обратился к людям на веранде.

Болан понял только последние слова:

— …senor Мак Болан, El Matador!

Это заявление произвело на людей с веранды совершенно неожиданный эффект. Они все как один бросились к джипу. Огромный мужчина с сигарой в зубах осторожно взял Болана под руку и помог ему спуститься с машины. Остальные столпились вокруг, одновременно щебеча что-то по-испански и горячо пожимая руки растерянному гостю.

Торо заметил удивление и смущение Болана, бесцеремонно вытащил его из толпы и решительно повел к дому.

— Неужели вас удивило, сеньор Болан, что здесь так высоко ценят храбрость и ловкость?

— Не думаю, — ответил Мак, последние сомнения которого окончательно рассеялись.

Эль Матадор находился среди друзей.

Сиро Лаванжетта провел чертовски тяжелый день, который никак не кончался, и он продолжал приносить все новые и новые неприятности. Джордж «Мясник» без конца придирался к Сиро с молчаливого одобрения боссов с восточного побережья. Так продолжалось до тех пор, пока не пришло ужасное известие о трагедии, разыгравшейся в отеле «Тайдуотер Плаза».

С этого момента в зале, где проходило совещание, воцарился настоящий хаос, а Сиро стал центром всеобщего внимания. Ему пришлось бесконечно повторять все, что он знал о сукином сыне Маке Болане и его выходках.

Больше всего страху на него нагнали своими на первый взгляд безобидными и ласковыми вопросами братья Талиферо. Во время допроса, устроенного Сиро, они заставили его по меньшей мере раз пять рассказать о своих впечатлениях о Палм-Спрингсе — месте последней большой бойни, устроенной Палачом. Они пытались запутать его в собственных показаниях, для чего задавали, разойдясь в разные комнаты, одни и те же вопросы, причем Сиро даже не знал, с кем из Талиферо он говорит в данный момент. Поставив этих ребят рядом, невозможно было сказать кто есть кто.

Дело принимало нежелательный оборот, и Сиро во всем винил только Болана. Черт бы его побрал, в конце концов! Сиро никогда не сделал ничего плохого ни Маку Болану, ни его старикам, ни его сестре. Неужели Сиро виноват в том, что этот человек вернулся с войны, чтобы тут же начать вендетту против Организации? Вовсе нет! Неужели Сиро виноват, что этот подонок прикончил Серджио и Диджа и разнес в пух и прах их семьи? Ничего подобного! А теперь братья Талиферо ведут себя так, будто это он, Сиро, виновен во всех смертных грехах. Да пропади они пропадом, эти братья Талиферо!

Если они действительно такие ловкие, то пусть сами ищут Болана, а затем пропускают через свою мясорубку. При чем тут Сиро Лаванжетта?

Беспокойство и волнение босса из Аризоны были вполне понятными. Не каждый день главе одной из семей «Коза Ностры» приходится иметь дело с братьями Талиферо. Они занимали особое место в иерархии семейств, входивших в Организацию. Талиферо подчинялись только «Коммиссионе» — совету капо и больше никому. Братья возглавляли собственную семью, невидимую, обезличенную, безгранично преданную Организации.

Никто не мог с уверенностью сказать, что Талиферо — их настоящая фамилия (кое-кто предполагал, что это псевдоним, образованный слиянием итальянских слов «тале» — «как» и «ферро» — «железо»), но кровное родство братьев было неоспоримо. Видя перед собой близнецов, похожих как две капли воды, пропадали всяческие сомнения. Светлолицые, голубоглазые брюнеты, братья выглядели очень внушительно, учитывая их атлетическое сложение: ростом они превышали шесть с половиной футов и весили более восьмидесяти пяти килограммов. Кроме того, они получили превосходное образование. Ходили слухи, что они получили дипломы Гарвардского юридического колледжа. Если это правда, то в ту эпоху они явно носили другую фамилию.

Братьям было около сорока лет. Они безупречно одевались, говорили с гарвардским акцентом и имели превосходное здоровье. Если они когда-либо улыбались, то, вероятно, только тогда, когда оставались наедине. А может, им просто-напросто было не до смеха: уж чересчур большой груз ответственности перед «Коза Нострой» взвалили они на свои плечи. Талиферо представляли собой практически не существующее в преступном мире явление — «босс всех боссов». В данном случае речь шла не о принятии важнейших решений, не о текущих делах какого-либо семейства — они олицетворяли собой волю совета капо. В этом смысле Талиферо были последней дисциплинарной инстанцией Организации. Они работали не на себя и не на капо — они работали на саму мафию.

Как правило, семья, входившая в состав мафии, представляла собой предприятие, сориентированное на получении прибыли любыми средствами. В противовес стереотипным представлениям, сложившимся в глазах общественного мнения, семьи не занимались вульгарной уголовщиной вроде вооруженных грабежей или ночных краж со взломом в ювелирных магазинах. Иногда, в трудный период безденежья, мафиози, стремящийся восстановить капитал, шел на кражу или взлом, но подобную деятельность семья презирала и считала слишком опасной по отношению к прибыли. Относительная безопасность в сочетании с большими доходами более всего отвечала интересам семьи, поэтому особое внимание всегда уделялось контролю над азартными играми, предоставлению денег в рост, оптовой продаже наркотиков (но ни в коем случае не розничной), контрабанде и сбыту спиртных напитков, перепродаже краденых автомобилей и тому подобному. Выгодным оказался и рэкет, и вскоре миллионы «грязных» денег начали перекачиваться через предприятия легального бизнеса: банки, строительные фирмы, транспорт, автоматы по продаже напитков, фирмы по уборке мусора, ночные клубы и бары.

Таким образом, насилие не являлось тем основным признаком, который определял облик мафии. По большому счету, оно было просто невыгодно. Конечно, в ряде случаев жестокость представлялась неизбежной, но, как правило, масштабы насилия ограничивались внутренними потребностями преступного мира. Защите от конкурентов подлежали, например, транспортные каналы, по которым шла контрабанда; иногда головную боль вызывали слишком уж честолюбивые мафиози, выступавшие вразрез интересам семьи. И, конечно, совершенно очевидной представлялась защита самих семей от постоянных наскоков определенных представителей высшего эшелона власти, принадлежащих в большинстве случаев к аппарату министерства юстиции. Известных мафиози крайне сложно было засадить за решетку, поскольку надолго сохранить жизнь свидетелям обвинения оказалось практически невозможно.