18

Поездка в переполненной электричке, это всегда испытание. Велосипедисты толпятся на входе в каждый вагон, живенькие ворчащие бабульки цепляются за них и рассыпаются нескромными ругательствами о молодёжи, которая совсем «не та», где-то мелькают бомжеватого вида мужички с перегаром на весь вагон, а деревенские матроны по пути домой, почему-то, едят бутерброды с салом и чесноком, громко обсуждая местечковые новости. Один-два человека в наушниках демонстративно делают вид будто читают печатные книжки — хотят быть «выше всего этого», но не понимают, что лишь дополняют железнодорожный колорит своим нелепым видом. Витя, качаясь в такт движению, прислушивался к разговорам. Один жаловался товарищу на злого начальника, который грозился увольнением если ещё раз учует запах спиртного. Другая ругала ребёнка, который пытался засунуть палец в нос, а третья рассказывала про чудодейственное мумиё и недооцененность народной медицины. Умело протискивались, просачивались сквозь толпу громко кричащие продавцы, живо рекламирующие батарейки, наклейки, скатерти, носки, очки, скотч и прочий бесполезный одноразовый хлам. Витя смотрел на всех этих людей и завидовал им. Их жизнь в норме. Не рассыпалась на мелкие кусочки, словно разбитое зеркало. Никому из этих людей не пришлось остаться без жилья, ждать без вести пропавших мать с бабушкой и быть виноватым в безумии друга. Ему ещё повезло что в психушку не упекли! Лучше уж без денег, без работы, но на свободе. Он усмехнулся и снова подумал какие же на самом деле все эти люди счастливые. Счастливые в своих простых желаниях, незатейливых интригах, в искренних заблуждениях. Ну а кто не заблуждается? Витя думал, что он. 

Одинокий фонарь устало глядит на разъезженную дорогу. На перроне светло, а дальше кромешная тьма и где-то громко лают собаки, напрашиваясь на ругань хозяев. Одновременно с Виктором вышло несколько подозрительных человек. Он обернулся, натянул капюшон и залез поглубже в воротник. Недолго постоял, сделав вид будто что-то ищет по карманам. Спутники удивительно единодушно поторопились в другую сторону, и Витя побрёл к дому матери. У тёти Вали было темно, но очень громко работал телевизор, рассказывая о жизни кинозвёзд не только хозяйке дома, а и всем соседям. Он аккуратно миновал её калитку и открыл свою, потянув за верёвочку. За стеклом мелькнул отблеск света и он с надеждой постучал в дверь, представив, что сейчас, шаркая ногами, выйдет бабуля. Она обрадуется, что приехал любимый внучок, полезет обниматься, приговаривая как он исхудал за неделю. Текли минуты, но никто так и не открыл. Он провернул замок добытым у соседки ключом, не разуваясь прошёл в зал. Блин. Сам же забыл выключить телек и он, бедняга, неделю крутил новости! Витя сделал звук громче — размеренное бормотание телевизора всё же лучше, чем тишина или собственные мысли. 

«Над Лос-Анжелесом заметили неопознанный летающий объект диаметром сорок километров. Он появился на десять минут, накрыв тенью весь город, и исчез. Некоторым жителям мегаполиса удалось запечатлеть его на мобильные устройства» — равнодушным тоном декламировала ведущая. Витя мельком глянул на транслируемые изображения. Выглядело будто большой остров парил в небе, нижняя была как перевернутая скала, а по всему диаметру тянулся высоченный забор, за которым виднелись прямоугольные белые сооружения. Он махнул рукой и пошел на кухню. Разобрался с включением электроплиты, которой никогда не пользовался, чтобы согреть чайник и попить чего-то горячего. Открыл холодильник, и сморщил нос. Судя по запаху, там уже давно кто-то жил и даже основал колонию. Кто-то очень вонючий. Пришлось пересмотреть кастрюльки и баночки, собрать всё в мусорный пакет и вынести на улицу, чтобы дом не пропитался зловонием. По телевизору выдвигали различные гипотезы происходящего — от захвата Земли инопланетянами до выдумки неведомых фокусников. Какой-то учёный рассказывал об устройстве Вселенной и невозможности такого события. Другой мужчина, чудаковато растягивая слова, вещал о Божьем знамении. Безучастно слушая как мир сходит с ума, Витя пил пустую горячую воду потому, что не нашел ни чая, ни кофе. Мысли, мысли, мысли… На его глаза будто пелена пала, сквозь которую невозможно рассмотреть ни прошлого, ни будущего. Он устало оглядел темную комнату, прилёг на скрипящую мягкую кровать, поджал колени к груди и плотно закрыл голову руками. Пока шёл к дому не заметил в темноте лужу и промочил ноги. Из-за мокрых ступней Виктора начал бить озноб. Он старательно накрыл ноги краешком одеяла. «Почему я не сходил в банк?» — пронеслась мысль и крепче сжал череп руками. «Аааааа! — заревел он темноту, срывая голос — Ааааааа!». Витя перевернулся, сел на колени, глянул на подушку и изо всех сил начал её бить, продолжая орать. «Мир! — Удар, — рушится! — Удар, — мир! — Удар, — сошел! — Удар, — с ума! — Удар, — аааааа!». Он уткнулся в избитую подушку и прошептал: «Мать, вернитесь, прошу...».

«Всё состоит из энергии» — слышит Витя эхо, и открывает глаза. Он стоит перед огромным стеклянным иллюминатором, за которым темно. Маленькие звёздочки мерцают вдали. В отражении узнаёт себя — мальчика в вязаном полосатом свитере и синих брюках. Волосы взъерошены, а на левой щеке большая почти зажившая царапина. Витя подходит ближе, чтоб разглядеть лицо, но отражение исчезает. Он поворачивает голову, смотрит вверх — на потолке длинная цельная лампа, которая изгибаясь уходит вдаль коридора. Вправо, через пару метров, ещё огромное окно-иллюминатор, за ним ещё, ещё и ещё — Витя не видит конца. Влево то же самое. Позади него голая вогнутая стена из нержавейки, никаких швов или заклёпок, никаких отверстий или кнопок. Он делает пару шагов назад и снова видит себя в отражении. Щупает левой рукой ссадину — правильно, это мать хотела дать пощёчину, но промахнулась и поцарапала его ногтем. Значит… Витя закатил правый рукав, глянул на локоть — вот он, родимый, большой фиолетовый синяк, который долго был его другом. Он рисовал ему глаза, рот и даже имя дал — Фил. Фил всегда слушал, не перебивал и одобрительно кивал, поддерживая любые Витины затеи. Витя был даже рад тому, что отец, бывший военным, толкнул его, не рассчитав силу. Ведь у него появился друг. Мальчик подошел к иллюминатору и пощупал металлический обод — холодный и гладкий, а вверху, докуда он не достаёт даже вытянутой вверх рукой, красивым шрифтом с завитушками выщерблены текст: «МИР 13.24.22.12.08.1831Д». Он подошел ещё ближе, прижался лицом к стеклу и вгляделся в тьму. В черном пространстве плавают разного цвета и размера шары. В тех что ближе можно разглядеть мерцающие лучи разной длины. У красных и оранжевых они похожи на языки пламени, а у белых и светло-голубых на быстро мелькающие мечи. «Наверное, так выглядят звёзды вблизи?» — подумал Витя, рассматривая один из шаров. Его поверхность кипит, взрывается, появляются пузыри, потом взрываются, а цвет меняется от светло-голубого до тёмно-синего. Затем шарик успокаивается и постепенно снова становится светлым. Всё это время из него стремительно, как змеи, лезут голубоватые мечи. Вдруг стекло стало менять свой оттенок с прозрачного на красноватый, а по центру появилась мигающая тревожная надпись «Переизбыток энергии». Витя испугался и начал ладошками стучать по иллюминатору, стараясь привлечь внимание шаров. Через несколько секунд, текст изменился, появилось «До утилизации мира 311200 секунд». Пошёл обратный отсчёт. «На помощь!» — крикнул Витя и пробежал вправо, но конца коридора не было видно. «Помогите, мир умирает!» — со слезами пронёсся он влево, но там тоже никого. Он вернулся к красному стеклу, где уже было 310085 секунд и начал снова стучать изо всех сил, надеясь успеть предупредить звёзды, что скоро будет конец. Но светящиеся шары ничего не слышали, лишь безмятежно и неторопливо бороздили просторы непроглядной тьмы. 

Холодно до такой степени, что немеют руки. Витя засунул ладошки между телом и кроватью, чтоб хоть немного согреться. Открыл глаза и вспомнил, что ночует у матери в доме, где нужно включать отопление. Учитывая последние события, не удивительно, что он забыл обо всём. Витя встал, стуча зубами схватил одеяло с кровати, накинул его себе на плечи, потеплее укутываясь. Телевизор продолжал рассказывать удивительные истории современного мира. На этот раз были новости из российской глубинки про инновационные методы продолжительного хранения свежей зелени без потери полезных веществ. Он включил свет и побродил по комнатам в поисках места, где включается отопление. Хорошо  что далеко не спрятали. Не пришлось искать ни в подвале, ни на улице. Система оказалась на кухне. Витя повернул рычажок и запустил процесс обогрева. Теперь надо выждать время, чтоб согреться. Он достал из рюкзака ноут, ксерокопии дневников и вернулся в зал. Выключил телевизор и, закутавшись в несколько слоёв одеялом сел за журнальный столик. Часть записей он уже изучил и выписал то, что показалось важным. Например, что отец его бил, когда ему не нравилось что говорил Витя, зато мама его успокаивала, нежно гладя по голове. А потом папа ушёл, а мать сильно изменилась, сама начала лупить сына и обвинять в том, что он испортил ей жизнь. Оказывается, всё травмирующее детство было записано в дневниках, а вот в памяти этих деталей давно не было. Витя будто открывал себя заново, по крупицам, которые к счастью, сохранились и сейчас помогали ему вернуть свою настоящую сущность.  

«Мама сказала, что если я не прекращу рассказывать сказки, любая девушка сойдет с ума и бросит меня. Но я знаю, что должен быть самим собой» — прочитал Витя на одном из листков. А ведь правда, Оксана сошла с ума и бросила его. Вот, это всё мать накаркала. Хотя, с другой стороны, наша жизнь — прямое отражение наших мыслей. «Но я знаю, что должен быть собой» — вслух произнёс он. Звучит как послание настоящему из прошлого.