Я наслаждалась даже ебанным предательством, о да, целовать проститутку на моих глазах это ебанное предательство! — в его доме, на кухне. И думала, что зря не отдалась прямо там. Что зря не взяла его. Мысли о лесе я тщательно избегала, воспроизводя это воспоминание с закрытыми глазами, когда подо мной извивался Женька. Что и не говори, а в сексе главное эмоциональный настрой. Только это и ничего больше. Странно осознать такой простой факт на двадцать шестом году жизни, когда половых партнеров было двузначное число. И лица их не вспоминались. Кроме одного. Кроме блядского прожигающего взгляда.

Съехав с дороги на обочину, я сжала голову руками, не понимая, почему так колотится сердце, и что нужно выцепить в дикой буре внутреннего состояния. Откинулась на сиденье и прикрыла глаза, стараясь дышать ровно и размеренно. Нужно успокоиться. Нужно. Успокоиться.

А перед глазами снова его проклятый образ. Его сучий, неповторимый образ.

Господи, я подвисла, застопорилась на одном мужике. На ублюдке, хитром, сволочном с жесткими губами, сильными пальцами и с ума сводящей хрипотцой в голосе. «Киса». Ублюдочное и невыразительное обзывательство, которое используют для шлюх, чтобы не утруждать себя запоминанием их имен.

«Имя тебе не подходит». «Кошачья грация, кошачьи глаза» — услужливо подкинутые воспоминания взбудораженному разуму, будто в попытке оправдать Коваля.

«Думал, не остановишь». «Конечно, тормознул бы»…

И эффект разорвавшейся бомбы. Атомной. Разбившей мир до структурных единиц, бестолково мельтешащих, и пытающихся собраться в такие ненужные образы реалий.

Мне это не нужно. Не сейчас.

Машину развернула через две сплошные, по-моему, едва не спровоцировав аварию. Стрелка спидометра доходила до ста, когда я бросила туда взгляд в последний раз. Я так вообще в жизни не водила, нагло выезжая на встречку, подрезая и вырезая всяких ебучих слепых черепах, едва тащившихся по городу. В голове сумбурный мрак разбивали алые всполохи ярости, когда приходилось сбавлять скорость чтобы не врезаться.

Залетев на парковку здания, где был офис трех гадов, у меня сердце сорвалось, когда я заметила его машину. Раскорячила свою сразу на два места и взлетела по ступеням в здание. Лифт шел слишком долго. Рванула по лестнице.

Раздражающий звонок мобильного. Не глядя на экран взяла трубку, рявкнув «да!» и готовая послать Петрова на хуй без пояснений, несмотря на грядущие проблемы. Расщепленные атомы, запорошившие остовы реальности, вот-вот готовы были собраться в единое целое и безжалостно мне явить один простой факт — я сама явилась за ним. К нему. К ублюдку, от которого я сошла с ума, и не могла не думать хоть раз в минуту за долгие четыре дня. Но звонивший был вовсе не Женькой.

— Привет, киса.

Я аж споткнулась, и едва не влетела носом в дверь его офиса, до которой оставался всего лишь шаг.

Сука, столько ждать! Как можно ждать так долго! Ублюдок!

— Ублюдок! — Рыкнула я, с пинка распахивая дверь и стремительно вваливаясь в кабинет.

Он стоял у окна, одной рукой уперевшись в стекло, второй удерживая телефон у уха. Оглянулся на меня. И все. В глазах померкло. Я даже не обратила внимание на немного растерянного, но радостно гыкнувшего Пумбу, опознавшему во мне меня.

Глаза в глаза и порвало в клочья. Ни слова больше. Швырнул телефон куда-то в сторону и ринулся ко мне в три широких стремительных шага преодолевая расстояние между нами. Поцелуй грубый, животный, до стука зубов. Подхватил под ягодицы. Чудовище внутри, жадное ненасытное чудовище, так терзавшее меня сраных четыре дня, торжествующе взревело и отравило кровь огнем возбуждения, пронесшимся по венам.

Крепко обхватила ногами его торс, руками за шею, втискиваясь в него, вжимаясь до боли. Только так переставало гореть и дрожать тело.

— Бля, подождите, я хоть съебусь! — почти испуганный и возмущенный возглас Пумбы, и его торопливый топот в сторону еще распахнутой двери. — Свят-свят! Что ж творится-то!..

Паша рухнул со мной на диван, подмяв под себя и грубо вжимая собой в мягкую обивку. Издала стон. От бескомпромиссности этого движения и от голода по нему. Его пальцы скользили по телу, сжимая, стискивая, заставляя меня извиваться, изгибаться и хрипло выдыхать от чувства жара и зуда в местах его прикосновений. А касался он везде. Рывком дернулась вперед, обхватывая широкие плечи, жадно кусая исходящие жаром и сбитым дыханием губы.

Уперся рукой в диван над моим плечом и с трудом отстранился. Глаза дикие, опьяненные, с таким призывом и жаждой, что это разорвало мысли к чертям. Ринулась вперед к дрогнувшим в подобии улыбке губам. Удержал. Разочарованно вздернула верхнюю губу, сдерживая животный рык. Паша дышал тяжело, словно быстрого бега и стремился подавить себя. Выходило очень хуево. Он непроизвольно прижался к моему паху своими бедрами. Я почти завыла, чувствуя его желание и не понимая, почему от меня отодвигают заветный момент.

— Испания. Ты и я. — Он сам не верил себе, но старательно это скрывал.

Выбрал лучший момент, сученыш. Да я сейчас готова была хоть в рабство с потрохами продаться, лишь бы он прекратил меня мучить. Лишь бы взял. Так сильно, так сука, безумно, как умел только он. Сколько уже можно издеваться!

— Я не могу… — дикая несочетаемая смесь мольбы и ненависти. — Паш, я не могу! У меня повышение квалификации… Меня уволят сразу, если я пропущу занятия и вместо них полечу в качестве пассажира…

На мгновение прикрыл глаза, мучительно пытаясь сообразить.

— Фриланс со мной. Я устрою.

Фантастика. Неосуществимо, но, чувствуя, как стремительно намокло нижнее белье, а сознание уже дрожит, я ринулась к нему. Не сдержался, не выдержал, не настаивал на ответе, взбудораженный моим напором. Разорвал, просто разорвал верх приталенного платья, чтобы прильнуть к коже губами и погасить меня и мои жалкие попытки перехватить инициативу.

Когда щелкнула пряжка его ремня, по мне будто ток пустили, заставляя неистово дрожать и зацикливаться только на его теле. Горячем и тяжелым. Его губы жадно прильнули к коже груди и одновременно первый сильный толчок, свидетельствующий, как сильно он был голоден. Тоже. И терпел. Сука. Рванула от сидения вперед в едином порыве прильнув к его груди и одновременно прогибаясь назад в пояснице, раскрываясь, насаживаясь глубже, под тисками его сильных рук, сжимающих мою талию. Его тихое утробное рычание сквозь стиснутые зубы и повелительный удар в плечо, вынуждающий пасть назад, к коже сидения.

Слишком много расстояния между нашими телами. Слишком.

Снова, было, протестующе рванула вперед, но его повторное движение бедрами вызвало дурманящее разум парализующее и опаляющее чувство в разуме и теле, сорвав с губ хриплый стон. А после он опустился. Прижался жесткой и такой ненужной тканью рубашки к горячей коже груди. Пальцы дразняще скользнули по моим иступлено поднимающимся ребрам, к шее, чуть сжали, погружая меня в темные пенящиеся воды сумасшествия, но не остановились, неожиданно мягко огладили лицо и, отстранившись, вцепились в подлокотник дивана, помогая его телу вдавливающим меня в обивку с мощным нажимом двинуться вперед. Безотчетно ахнула сквозь свое сорванное дыхание от прострелившего сознание слепящего калейдоскопа удовольствия и жажды повторного разрывающего движения. Уцепилась за его плечи и приподняла бедра, делая контакт невыразимо тесным. Рваная усмешка на ухо и его резкие вдалбливающие в диван рывки вперед, заставляющие меня откинуть голову и открыть шею под кусающие поцелуи жестких губ. Каждое гребанное движение по моему напряженному телу рождало дичайший, звериный отклик, побуждающий прижиматься теснее и дать ответ втискиванием в его тело всем существом, не гася инерцию его движений, а разжигая и множа ее. Это отравляло, исцеляло и снова отравляло своей неописуемостью ощущений от каждого его последующего движения. Жаром по венам, затмившим инстинкт самосохранения, истошно вопящий, что мои частые поверхностные вдохи не приносят в сгорающее под ним тело достаточно кислорода. И было плевать. На мои дрожащие от напряжения мышцы ног, на то, что я прошила себе ногтями ладонь стиснутую в кулак на его плече, и кровь окропила ткань его рубашки, на его зубовный скрежет с учащенными свистящими вдохами. Этого не чувствовала. Все, что имело значение в моем затопленным хаосом сознании — он и то, что происходило со мной под ним. То, что насытило и заставило захлебнуться дурной голод. Эта острота, режущая пеленой удовольствия с самых первых мгновений как только он коснулся моих губ, и эта гребанная завораживающая острота сейчас все нарастала и стекала горячим жаром к в низ живота, одновременно запуская в ушах усиливающийся гул, заглушающий стук бешенного сердцебиения. То, что рождалось в нем и сжирало и губило во мне меня, пуская мой мир и меня в нем в кипящие пламя удовольствия и уже ощущала ближущийся финал.