Я помертвела и трусливо боялась открыть глаза, заслышав тяжкий Аллочкин вздох со стороны кресла, что было напротив дивана. Попала. Господи, дура. Какая дура!

— Алла Владимировна. — От делового и все еще прохладного тона Паши у меня по ногам, все так же покоящемся на его коленях, пробежали мурашки. — В виду особенности настоящих обстоятельств я делаю вам беспрецедентное предложение — любое одно ваше желание в обмен на язык за зубами. В пределах реального и законодательно допустимого, разумеется. В случае нарушения вами условий, вы потеряете работу, это я гарантирую. Как и то, что обязательство перед вами в обмен на ваше молчание выполню.

Все, что сейчас придурочной мне хотелось — расхохотаться. Коваль ей дал выбор без выбора. Сука, вот умеет же. И застыла в напряжении и ожидании пока куриный мозг Аллочки сгенерирует единственно правильный ответ. И это случилось. Коваль оставил ей номер телефона и отправил в стафф.

— Денег попросит. — Усмехнулась я, не открывая глаз. — Сто процентов.

— Я тоже так думаю, — ирония в голосе и звук плеска жидкости в бокал. — Да похер. У меня и так уже было желание ее прогнуть, чтобы ты спокойно отлежалась, ноги у тебя уже вон как отекли. Так что вышло даже лучше, чем я планировал.

Я тяжко вздохнула, приоткрывая глаза и оглядывая его задумчивый профиль, не отрывающий взгляда от документов распложенных на моих ногах. Странно это. Все это странно и приятно. Он поднял на меня глаза и улыбнулся. С призывом. С языком по резцу. По венам мгновенно пронесся жар.

— Паш, мы же инвалиды, ну не смотри на меня так. — Горестно простонала я, прикрывая ладонями глаза, и заталкивая в себя поглубже разгоревшееся было желание.

— Ах да, — вздохнул он, с иронией в голосе. — Я и забыл.

Полежав еще с часок я все-таки удалилась в стафф под недовольный взгляд Паши. Аллочка насторожено следила за мной, молча выполнявшей свои обязанности. Подружкой она меня больше не считала, очевидно, сведя один к одному с моей мнимой заботой ее тяжелому состоянию. И даже попробовала осторожно меня об этом расспросить, наивная. Я иронично на нее посмотрела, и посоветовала лучше подумать о сумме, которую она запросит у Коваля, и о том, что случится, если она языком метелить начнет. Аллочка сжала челюсть и посмотрела на меня с презрением, вызвав в ответ мою саркастичную улыбку. Правду про сифилис ты не заслужила, курица — взглядом сказала я ей. Но она, как следовало ожидать, меня не поняла и до конца рейса мы с ней не разговаривали.

Когда я, зевая, подавала Паше чай, он поразил меня требованием съезжать с квартиры. Сегодня же. Прямо после рейса. Съезжать. К нему. Я его чуть кипятком не облила, сначала случайно, а когда начал настаивать, то чуть ли не специально.

Эту квартиру нашла я, обустраивала ее я, и моих вещей, включая мебель там было больше. И если кому из нее и съезжать, то уж явно не мне. Но эти мои слова при его выразительном взгляде показались мне самой детским лепетом. Упав рядом с ним на диван, я горестно застонала. А потом, не особо умная я сболтнула, что Женьки три недели дома не будет, и я могу пока пожить в своей квартире.

— Сколько, блядь?! — рявкнул он, и я поздновато сообразила, что сказала ему, что встречусь с Женькой по прилету и расстанусь с ним. А тут как бы новое обстоятельство препятствующее этому. — Ты не охерела ли? Маш, звонишь ему сразу, как приземлимся. Либо это делаю я, поняла меня?

Мои долгие увещевания, сопровождаемые фривольными позами, горестными взглядами, дрогнувшим в нужных местах голосом сначала не возымели никакого эффекта. Да и потом тоже.

С силой хлопнув дверью стаффа и заставив Аллочку вздрогнуть, я зло, но аккуратно топая подошла к холодильнику за минералкой.

— Чего вылупилась?! — не сдержав все больше нарастающего раздражения от ее пристального взгляда рявкнула я, заставив ее опешить.

Но она не ответила, не дав мне повода выплеснуть на нее злобу, чем очень меня удивила и расстроила. Пришлось думать самой. Заглотив еще таблеток, я стала сменять пластыри. И кое-что придумала. И у меня даже получилось.

Когда подавала Ковалю ужин, сделала вид, что чуть оступилась и выразительно поморщилась. Это возымело свое действие — его замораживающее выражение лица чуть дрогнуло, а взгляд метнулся на мои ноги. А дальше тактика была до одури проста. Села на диван, снимая туфли и якобы укрепляя пластырь. А тут еще как раз вовремя медицинский клей, которым я щедро залила раны, дал осечку и пластырь набряк кровью и испачкал туфлю. Разумеется, человечный Коваль отреагировал на мой тяжкий вздох, велевсидеть на месте и сам отправился в стафф за моей косметичкой, куда я кинула пластырь и прочие медицинские радости. Представляю, как охуела Аллочка при появлении Коваля.

Он сам обработал мне ногу. Его лицо все еще было непроницаемо, только губы чуть напряжены. Охнула, когда рана защипала от клея, и его моральный щит дрогнул. Начала отдаленно, неопределенно, но постепенно все тверже, но осторожно давить и выбила-таки себе день отсрочки от звонка Женьке. Хер с ним, завтра еще попробую отсрочить. Не могу, чисто физически я не могу такое сообщить Женьке по телефону.

Сдача рейса прошла неожиданно быстро. Паша ждал меня на парковке, когда я вышла из здания, он пошел навстречу, забирая у меня чемодан и погружая его в багажник, не переставая с кем-то разговаривать по телефону. Отключился и сказав, что нужно заехать в офис, вырулил с парковки.

В офисе был Костя, очень обрадовавшийся нашему появлению и очень озадаченный при виде зашитой брови Паши. Пока Коваль быстро подписывал стопку документов, я попивала кофе, сидя на диване с Пумбой и охотно пересказывала ему, молча охреневающему, все наши злоключения. Тот оглянулся на Коваля в ожидании, что Паша скажет, что все не так было. Но тот кивнул, не отрывая напряженного взгляда от экрана ноутбука и одновременно с кем-то разговаривая по телефону.

Посиделки в офисе затянулись. Я, от нечего делать, распивала третью кружку кофе и расспрашивала Пумбу о Мадриде.

— Поебота-поебота, перейди на Федота… Время уже девять вечера, я домой хочу. — Устало зевнул Паша, глядя в экран. — Да ебаный регистр, рассчитал я уже август, хули ты данные мне коверкаешь?..

— Там надо месяц закрыть, чтобы новый начать. Я тоже долго думал, почему у меня не получается… — негромко сказал Костя, прерывая свой забавный рассказ о том, как его дочки впервые были в акпарке и потерялись в бассейне, заставив Кристину едва не пасть в обьятия Кондратия

— Гляди-ка, и правда. Что, Толстый, в танчиках тебя заблокировали, раз ты работать начал? — Ехидно осведомился Паша, не отрывая взгляда от ноутбука.

— Паш, ну ладно ты, я же не всегда в танчики играю. — Поморщился Пумба, наливая мне кофе.

— Вот кстати, про работу. Сегодня в одиннадцать тебе с Неверовым надо встретиться в «Мираже». У меня желания и сил нет, и он мне на нервы действует. Сгоняй ты и ввали ему пиздюлей за августовское прибытие с солями. У меня компрессор навернулся при перегоне, хотя по докам он мне привез допустимые пределы. Операторы лоханулись, не из емкости анализы брали… В общем, эта гнида навернула мне компрессор и работать я с ним больше не буду. Тимон уже машины его завернул и популярно объяснил, что с таким говном путь на станцию заказан, а Неверов мне два дня мозг компостирует, встречу просит. Сказал ему, что гендиректор придет. Пумба, выеби его пожалуйста, я уже устал и не выдержу, ебальник ему начищу, если еще раз увижу. Твоя стихия же.

— Да не вопрос. — Гыкнул Пумба, подмигнув мне и подавая чашку с кофе.

Я покачала головой и усмехнулась, припоминая наше знакомство с Пумбой и переведя на Пашу нехороший взгляд, в ответ лишь фыркнувшему.

Где-то минут через сорок он все же закончил все свои дела и мы добросив Костю до ресторана, поехали к Паше. За город. В хороший такой двухэтажный дом в охраняемой части элитного поселка.

Внутренне убранство было очень схоже с тем, что я видела внутри его «дачи с прудиком». Приняв душ и обработав свои многострадальные ноги, я, потягиваясь на широкой резной кровати, застеленной батистовым бельем, в ожидании когда из душа выйдет Коваль. Он вышел с обернутым вокруг бедер полотенцем и прекрасно расценив мой потемневший взгляд, задержавшийся на полотенце.