Я говорю Герберту (он больше не притворяется, что он чех, которого зовут Икс):

— Честное слово, я не знаю, что бы еще спросить, Герберт. Я боюсь, что она может путать Кафку с кем-нибудь другим.

— У этой женщины память острая, как бритва, — отвечает Герберт.

— Тем не менее, я не могу сравнить ее с Бродом в этом вопросе.

Старая проститутка, видимо, почувствовавшая, что что-то не так, снова заговорила.

— Она хочет спросить, не хочешь ли ты взглянуть на нее, — говорит Герберт.

— Это еще зачем? — говорю я.

— Мне спросить?

— Да, пожалуйста.

Ева (Герберт утверждает, что именно так зовут женщину) подробно отвечает.

— Она предполагает, что это может быть тебе интересно, как литератору. Другие, те, что, как и ты, приходили к ней из-за ее дружбы с Кафкой, очень этого хотели, а поскольку у них были серьезные рекомендации, она с удовольствием демонстрировала им себя. Она говорит, что поскольку ты здесь по моей рекомендации, она позволит тебе взглянуть на нее.

— Герберт, какой интерес может это представлять для меня? Ты знаешь, я в Праге не один.

Перевод:

— Она честно говорит, что не понимает, чем может быть кому-то интересна. Она говорит, что рада, что может иметь какие-то, пусть небольшие деньги на том, что была дружна с молодым Кафкой, и польщена тем, что все посетители — сами известные люди. Разумеется, если джентльмен не хочет…

Собственно, почему нет? Зачем тогда было приезжать в потрепанное сердце Европы, если не за этим? Зачем надо было появляться на свет? «Студенты, изучающие литературу, вы должны подавить в себе брезгливость раз и навсегда. Вы сами должны смотреть непристойные вещи! Вы не должны задирать нос! Это ваш последний экзамен».

Это обойдется мне еще в пять американских долларов.

— Это процветающий бизнес, бизнес на Кафке, — говорю я.

— Во-первых, если тебе интересно знать, эти деньги не облагаются налогом. Во-вторых, всего за пятерку ты наносишь удар по большевикам. Она одна из последних в Пpare, занимающихся частным бизнесом. В-третьих, ты помогаешь сохранять национальный литературный памятник — ты оказываешь услугу нашим страдающим писателям. И, последнее, подумай о деньгах, которые ты потратил на Клингера. Что такое пятерка по сравнению с этим?

— Прошу прощения, с чем?

— С твоим счастьем. Мы только хотим сделать тебя счастливым, сделать тебя, наконец, самим собой, Дэвид, дорогой. Ты слишком долго отказывался от самого себя.

Несмотря на руки, изуродованные артритом, Ева оказалась в состоянии сама стянуть с себя платье. Обняв ее одной рукой, Герберт помог ей сбросить остальное. Я нехотя придерживал кресло-качалку.

Сморщенная гармошкой пергаментная кожа, голые ноги и неестественно черная заплата треугольной формы, словно наклеенные усы. Я даже засомневался в ее подлинности.

— Она хотела бы сказать, — говорит Герберт, — не хочет ли джентльмен дотронуться до нее.

— А это за сколько?

Герберт повторяет мой вопрос по-чешски. Потом отвечает мне с вежливым поклоном:

— Это для ее удовольствия.

— Спасибо, нет.

Она снова заверяет джентльмена, что ему это ничего не будет стоить. Джентльмен снова вежливо отказывается.

Ева улыбается. Становится виден ее язык, все еще красный. Мякоть плода все еще красная!

— Герберт, что она сказала?

— Я не могу повторить, особенно тебе.

— Что, Герберт? Я требую, чтобы ты мне сказал.

— Это неприлично, — говорит он, усмехнувшись. — О том, что больше всего любил Кафка.

— Что это было?

— О, я не думаю, чтобы твой отец хотел, чтобы ты такое услышал, Дэйв. Или отец твоего отца и так далее. Кроме того, это может быть просто злостное, ничем не обоснованное заявление. Может быть, она сказала эти только потому, что ты ее оскорбил. Отказавшись дотронуться до нее хотя бы пальцем, ты поставил под сомнение — возможно, ненамеренно — смысл всей ее жизни. Больше того, она боится, что теперь, вернувшись в Америку, расскажешь всем своим коллегам, что она мошенница. И тогда серьезные ученые не будут больше приезжать, чтобы засвидетельствовать свое почтение, что будет означать для нее конец и, позволю себе сказать, конец частному предпринимательству в нашей стране. А это будет означать не что иное, как окончательную победу большевиков над свободными людьми.

— Знаешь, за исключением того, что ты теперь занимаешься этими чешскими проблемами — что, должен тебе сказать, кого-то может быть, и обманет, но только не меня, — ты, Братаски, совсем не изменился, ничуть.

— К сожалению, не могу сказать того же о тебе.

С этими словами Герберт подходит к старухе, на лице которой полосы от слез, и ласкает ее своей рукой. Заворковав, она закрывает свои голубые глаза и трется щекой о его плечо. Я вижу кончик ее языка. Мякоть плода все еще красная.

На следующий день после того, как мне приснился сон о проститутке Кафки, мы улетели в Париж, а тремя днями позже — в Брюгге, где на конференции по современной европейской литературе я выступил с докладом, озаглавленным «Голодное искусство». Вернувшись из путешествия по прекрасным городам, мы решили, что на июль и август снимем небольшой домик за городом. Что может быть лучше на лето? Приняв это решение, я обнаруживаю, что не могу отделаться от мыслей о том времени, когда я ежедневно общался с женщиной в те страшные дни, которые предшествовали фиаско в Гонконге, когда мы оба не могли выносить даже вида обуви друг друга на полу. Поэтому, еще до того, как я подписал бумаги на аренду симпатичного маленького домика, который мы нашли, я предлагаю не сдавать на эти два месяца наши квартиры в городе. Конечно, тем самым мы принесем небольшую финансовую жертву, но зато у нас всегда будет место, куда мы сможем вернуться в случае, если произойдет что-то непредвиденное. Я так и сказал: «непредвиденное». Клэр — эта благо разумная, терпеливая, нежная Клэр — прекрасно понимает, что я имею в виду, когда я бормочу что-то в этом духе, с ручкой в руке, в присутствии агента, который перестал подписывать договор, бросив в нашу строну недовольный взгляд. Росшая в обстановке тяжелых баталий с момента своего рождения и до того времени, как она уехала учиться и стала жить самостоятельно, молодая и независимая с семнадцати лет женщина, она теперь не имеет ничего против своего гнездышка, куда можно в любой мо момент вернуться, равно как и против совместного гнезда, до тех пор, пока в нем хорошо. Она соглашается с тем, что мы не будем сдавать свои квартиры. После чего, с торжественностью японского главнокомандующего, подписывающего на борту линкора Макартура акт о капитуляции, я ставлю свою подпись под договором.

Небольшой двухэтажный деревянный сельский дом находится на поросшем одуванчиками и ромашками холме недалеко от пустынной проселочной дороги и в тридцати километрах к северу от Катскилла, где я вырос. Это я выбрал округ Салливан на мысе Код. Клэр одобрила мой выбор, хотя близость к Мартас-Винеэд и к Оливии, кажется, не имела для нее сейчас такого значения, как годом раньше. А мне эти зеленые холмы и зеленые горы вдали за окном мансарды напоминали вид, который открывался из окна спальни того дома, где я жил в детстве. Точно такой же вид открывался из верхней комнаты в пристройке к нашему дому. Это еще больше усиливало то чувство, которое появилось у меня с тех пор, как в мою жизнь вошла Клэр, чувство, что я, наконец, живу в согласии с самим собой, что я по-настоящему дома.

Что за лето это было! От ежедневного плавания по утрам и прогулок днем мы оба обрели прекрасную физическую форму, хотя при этом жирели день ото дня, как свиньи соседского фермера. Как охватывает радость просто от того, что просыпаешься утром, в этой залитой солнцем комнате, обнимая ее большое сильное тело! Как мне нравится видеть ее, такую большую, в постели! Осязать ее! И тяжесть ее грудей в моих руках! И как это не похоже на то время, когда я просыпался из месяца в месяц и в моих руках была только подушка!