Квинам и в голову не пришло, что ее мог соорудить Джон Леверинг Бенедикт Третий для своих бренных останков.
Но это действительно оказался мавзолей.
— Джонни оставил соответствующее письмо на этот счет, — сказал им Эл Марш в понедельник вечером. — Он хотел, чтобы его там похоронили. Джонни испытывал ужас перед перспективой оказаться погребенным в одном из витиеватых семейных склепов — в Сиэтле или в Райнбеке, штат Нью-Йорк. Не знаю почему — сомневаюсь, что сам Джонни это знал. В глубине души он был мятежником, как его тетя Оливия — мать Лесли, — но в нем было слишком много от отца, над которым, в свою очередь, всю жизнь доминировал дед. «Я унаследовал отцовскую болезнь, — говорил Джонни. — У меня кишка тонка». Похоже, он ненавидел все, причастное к созданию богатства Бенедиктов.
Как бы то ни было, вскоре после того, как Джонни купил поместье, он сделал чертеж этого мавзолея — вернее, поручил сделать одному архитектору по его указаниям — и нанял пару сельских каменщиков — практически вымершую породу, — которые соорудили мавзолей на этом холмике над лугом. Из Бостона Джонни привез скульптора для изготовления фигурок на фронтоне, так как не мог найти местного. Мрамор брали с гор Махогани. Кстати, Джонни оставил специальный фонд для содержания мавзолея. «Я намерен пролежать здесь долгое время», — говорил он.
— Но как ему удалось получить разрешение? — с любопытством спросил инспектор Квин. — Разве закон этого штата не запрещает захоронения на частной территории?
— К этому приложил руку я, инспектор. Я раскопал, что участок земли, где находятся эти холм и луг, уже сто семьдесят пять лет является предметом спора между Райтсвиллом и округом Райт в результате ошибки землемеров в восемнадцатом веке. Райтсвилл всегда утверждал, что луг расположен в пределах границ города, а округ Райт с таким же упорством заявлял, что он находится за их пределами. Спор так и не был толком урегулирован — это одна из тех библейских проблем, которые иногда возникают в старинных общинах, где нет Соломона, чтобы их решить. Я посоветовался с местной юридической фирмой «Данциг и Данциг», после чего мы просто заняли «ничью землю», поставив спорящие стороны перед свершившимся фактом. Все настолько запутано, что я заверил Джонни, что он сможет покоиться в мире в этом миниатюрном храме вплоть до дня после Армагеддона. Поэтому он осуществил свои планы.
В среду тело Бенедикта было официально выдано офисом коронера (присяжные, которым было не на что опереться, кроме скудного медицинского заключения о вскрытии, вынесли вердикт, что смерть наступила «в результате убийства, совершенного тупым орудием, описанным ниже, и рукой неизвестного лица или лиц»), и в пятницу 3 апреля Джонни похоронили в его храме на лугу.
В связи с этим возникла яростная конкуренция. Погребальные нужды Райтсвилла обслуживали три бюро: «Данканс» (старейшее в городе), «Вечный покой» и «Кладбище Твин-Хилл». Их офисы находились рядом на восточной стороне Аппер-Уислинг-авеню (напротив магазина «Нутте» и «Чайной мисс Салли»). Мрачные обстоятельства смерти покойного, которые в былые времена только оттолкнули бы консервативных мастеров похоронного дела, лишь усилили интерес их преемников — не каждый день местному бюро поручали хоронить Бенедикта, а тем более ставшего жертвой убийства.
Определяющим фактором в выборе заведения Данкана стало свободное предпринимательство. Нынешний его владелец, Филберт Данкан, постигал мастерство на коленях у отца, которого завистливые клеветники именовали «самым пронырливым гробовщиком к востоку от Лос-Анджелеса». Письмо Джонни Бенедикта с инструкциями относительно его погребения предписывало заключить останки в контейнер из нержавеющей стали внутри бронзового гроба особой конструкции. Поскольку таких гробов не было ни в одном из райтсвиллских похоронных бюро, пошли разговоры о том, что погребение отложат до тех пор, пока подходящий гроб не доставят из Бостона. Но Филберт Данкан в ночь со среды на четверг (предположительно, после захода луны) поехал в Конхейвен и на рассвете вернулся с триумфом, привезя требуемый гроб. Оказалось, что его кузен, некий Данкан Данкан, вел аналогичный бизнес в Конхейвене — достаточно крупном городе, где гробы стоимостью пять тысяч долларов пользовались некоторым спросом.
Инструкции Бенедикта требовали также епископальную заупокойную службу,[36] поскольку он был крещен и конфирмован в англиканской общине. Эту обязанность пришлось исполнять престарелому отцу Хаймаунту, уже удалившемуся на покой, так как его преемник, молодой преподобный Бойджиян (к ужасу Эрнеста Хаймаунта, он не только принадлежал к Низкой церкви,[37] но и был армянского происхождения!), находился с женой на Багамах, в отпуске, финансируемом налогоплательщиками прихода вместо ожидаемого повышения жалованья.
В качестве единственного родственника Лесли Карпентер решила обойтись без официальной службы в церкви по причине назойливости прессы и любопытства публики. Делегация ближайших друзей Бенедикта, отобранных Лесли по совету Марша, прибыла по приглашению с юга, востока и запада. Компания, собравшаяся на лугу перед маленьким греческим храмом в пятницу в два часа дня, была небольшой, даже с учетом представителей СМИ, поэтому подчиненные шефа Ньюби без труда обеспечивали порядок, а полицейские штата надежно охраняли границы поместья от городских зевак.
Нельзя сказать, что отец Хаймаунт оперативно провел службу. Он всегда мямлил, и этот недостаток не исправился с возрастом, а также страдал от весенней простуды и имел затруднения с вставными челюстями, поэтому его монолог перед мавзолеем в основном состоял из бормотания, фырканья, сопения и плевков. Квины четко расслышали только «воскресение и жизнь», «Dominus illuminatio — Господь свет мой», «моя душа плывет», «Святой Иоанн, глава четырнадцатая, стих первый» и заключительное «один Бог, мир без конца, аминь!».
Но день был погожий, ветерок ерошил серебристую шевелюру старого священника, и никто, казалось, не возражал против неразборчивости его речи. Ибо в поведении отца Хаймаунта над гробом невидимого незнакомца (учитывая характер кузена, Лесли благоразумно решила не подвергать испытанию косметическое искусство Филберта Данкана службой над открытым гробом) ощущались искренность и воодушевление, невольно впечатлившие даже Эллери.
Он размышлял о том, что все это: никчемная жизнь Бенедикта, отсутствие каких-либо достижений, несмотря на неограниченные средства, его неискупленные грехи, неспособность дать что-либо, кроме денег, алчным женщинам, которые быстро их тратили, и, наконец, жестокая смерть накануне того, что могло стать его преображением, — напоминало театр абсурда. Или, учитывая мавзолей, театр Софокла.
Все же Джонни частично искупил свою бесполезность. Помимо таинственной Лоры, Бенедикт на тот случай, если он не переживет уик-энд — невероятная сила предвидения, если подумать об этом, — позаботился о Лесли Карпентер, обладавшей, как она часто говорила ему, вполне конкретными идеями насчет того, что можно сделать с тремя миллионами в год.
Значит, его жизнь не была абсолютно напрасной.
Эллери не исключал, что злополучная Лора появится на похоронах — разумеется, под драматической черной вуалью — плача перед сочувствующими камерами и, возможно, договариваясь о платном интервью с «Лайф ор лук» или одной из бульварных газет. Но никакая таинственная женщина не приехала в Райтсвилл и не прислала телеграмму или письмо Лесли, Маршу или полиции; никакой неопознанный венок не прибыл, чтобы возбудить интерес прессы, Ньюби или Квинов.
На лугу оставались только Лесли, Марш, мисс Смит, три бывших жены, шеф Ньюби и Квины, когда помощники Данкана поместили гроб в мавзолей, искусно расположили венки и корзины с цветами и вышли, заперев дверь и передав ключ шефу Ньюби, который в свою очередь вручил его Маршу, как душеприказчику, на хранение вплоть до урегулирования ситуации с наследством.