— Я тоже по ней очень скучаю. По вам обеим. Но я звоню тебе потому, что хочу сделать сырники и забыл кое-что из рецепта. Скажи мне, сколько нужно каждого продукта положить?

— Я не совсем уверена, но у меня это записано где-то. Подожди.

Пока она искала, я попросил Дерека ручку и бумагу, чтобы все записать. Он обошел стойку, открыл ящик и достал карандаш и стопку желтых листочков. Пока мама диктовала рецепт, а я записывал, он снова наполнил свою чашку кофе.

— Отлично, мам. Большое спасибо, — я обернулся и обнаружил, что Дерек прислонился к стойке напротив меня, приподнимая чашку к губам. Я переключился на английский. — Я не хочу все испортить, потому что делаю это для кое-кого особенного, а он очень придирчивый.

Дерек закатил глаза, но тоже улыбнулся.

— Дай потом мне знать, понравится или нет, — ответила мама. — Лилия хочет снова поговорить.

— Окей. И потом я отключусь.

— Окей. Пока, родной. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Моя сестра вернулась.

— Максим, спой мне песню.

Я поежился. Песня была темой для «Спокойной ночи, малыши», российского детского шоу, которое показывали еще когда я сам был маленьким. Это было глупо и по-детски, и мне совсем не хотелось петь при Дереке. У меня даже не было приличного голоса.

— Нет, малышка. Я не могу сейчас петь.

— Пожалуйста, Максим! Я не смогу уснуть без нее. Это единственное, что мне поможет.

Удар в самое сердце.

— Мама не может спеть тебе?

— Нет. Она ее не помнит.

Я застонал, и Дерек посмотрел на меня.

— Пожалуйста, Максим. Я так по тебе скучаю.

Я выдохнул, сдаваясь.

— Хорошо.

Затем я закрыл глаза — как будто это могло спасти меня от позорной смерти — и начал петь в более быстром темпе, чем обычно.

Лилия остановила меня.

— Помедленнее, Максим! Ты поешь слишком быстро!

Я послушно притормозил и спел правильно, мой голос трескался во всех обычных местах, заставляя ее хихикать. Когда я дошел до последней строки, я посмотрел на Дерека, чье забавное выражение заставило меня захотеть спрятать лицо в рубашке.

— Теперь нормально? Сможешь уснуть? — спросил я Лилию

— Да, — ответила она. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, малышка. Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю. Пока.

Я отключил телефон, положил его на стойку и, вздохнув, посмотрел на Дерека. Он пил кофе, его глаза лукаво сверкнули над краем чашки.

— Что? — сказал я, чувствуя, как разливается тепло по моему лицу. — Она не могла уснуть. Это детская песня из старого российского телешоу, которую я иногда пою, чтобы успокоить ее.

— Нет. Это восхитительно. Я не знал, что ты поешь колыбельные.

— Я не пою колыбельные. Только эту.

— Может быть, и мне споешь как-нибудь, — он старался не хихикать, но никак не мог сдержаться.

Боже, обожаю заставлять его улыбаться.

— Ха-ха. Продолжай смеяться надо мной. Ты пожалеешь, когда я не поделюсь с тобой своими сырниками, — я повернулся к нему спиной и открыл пакет с мукой.

Мгновение спустя он прижался к моей спине. Обхватив меня за талию, он стал целовать мою шею.

— Я шучу. Я на самом деле нахожу очень сексуальным, как ты пел своей сестренке песню, чтобы помочь ей уснуть.

— Ты уверен? — я посмотрел на него через плечо.

— Да, — Он накрыл мои губы своими, мягко, сладко и нежно, это так сильно отличалось от огненных поцелуев, которыми мы делились прошлой ночью. Мы не спешили раздеваться, прикасаться друг к другу или переходить следующую горячую черту. Мы наслаждались поцелуем.

Наслаждались друг другом и этим моментом. Это было так прекрасно.

Колыбельная песня.

У меня не укладывалось это в голове. Он пел колыбельную своей младшей сестре, когда она не могла уснуть. Из всего того, что я знал о Максиме, это мне нравилось больше всего. И он выглядел таким грустным, когда пел на моей кухне. Его пение было почти таким же ужасным, как и мое.

Но это было так мило. И я не обманывал, когда сказал, что нахожу это сексуальным. В Максиме было не так много того, что я не находил сексуальным. Даже в моих старых джинсах — или, может быть, особенно в моих старых джинсах — и его рабочей рубашке он выглядел потрясающе. Но внутри он тоже был потрясающим. Умный и веселый, добрый и искренний.

И я доверял ему. Для меня было удивительно, что после такого короткого периода времени, я настолько доверял Максиму. Мы встретились всего четыре дня назад, и все же я чувствовал себя с ним более спокойно, чем с кем-либо за долгое время. Я могу быть собой рядом с ним, таким, каким не могу быть рядом с другими людьми. Ничего не скрывая. Я испытывал такое облегчение и был невероятно благодарен за это. Если бы он даже никогда и не заплатил бы мне ни копейки за одежду, аренду или еще за что-либо, что я сделал для него, мне было бы все равно. Это чувство стоило того, даже если оно и не продлится вечно.

— Окей, вот попробуй, — он поставил тарелку передо мной, и я застонал в предвкушении, чувствуя, как наполняется слюной мой рот. На ней было что-то похожее на четыре пышных оладьи, обжаренных до золотисто-коричневого цвета, посыпанных сахарной пудрой и политых медом. Большая ложка чего-то белого — сметана, может быть? — с одной стороны, и поверх всего этого была разбросана малина.

— Это выглядит восхитительно. Что это такое?

— Сырники. Ты сможешь повторить?

Я сделал попытку, которая, как я думал, была довольно хорошей, но Максим все равно рассмеялся.

— Вот, твое первое русское слово. Я хочу, чтобы к концу дня ты узнал и запомнил еще четыре, — он поставил свою тарелку и сел на стул напротив меня. Я заметил, как легко он запомнил, где находится все необходимое для сервировки стола, от бумажных и льняных салфеток до посуды, и получал нелепый кайф от того, насколько он знаком с моей кухней.

— Я постараюсь, — пообещал я. Не в состоянии ждать секунду дольше, я взял вилку и нож и отрезал маленький кусочек, чтобы распробовать весь аромат блюда. Я положил его в рот и снова застонал.

Максим ухмыльнулся.

— Право хозяина пробовать первым?

Я медленно пережевывал, оценивая хрустящую легкость снаружи и душистую мягкость внутри. Немного сладкого, немного соленого, идеальный баланс.

— Как сказать по-русски «вкусно»?

— В данном случае, vkusnо.

— Ну, это чертовски vkusnо.

Он рассмеялся.

— Я так рад, что тебе понравилось. Тебе придется позволить мне приготовить ужин для тебя.

— Ты можешь готовить для меня, когда захочешь, — с набитым ртом пробормотал я — Это настолько вкусно.

Он улыбнулся, его щеки слегка покраснели.

— Спасибо.

После завтрака я помог Максиму убраться на кухне, и мы пошли в мою спальню, чтобы отдать ему одежду, которую я купил для него. Он стоял возле дверного проема, когда я подошел к шкафу и достал пакет, предварительно вытащив чек и засунув его в карман. Он видел ценники, так что, вероятно, это был глупый жест, но, может быть, я смогу убедить его, что купил их со скидкой. У меня было ощущение, что он начнет протестовать, что они слишком дорогие.

Когда я вернулся в комнату, он все еще стоял у двери, любопытно оглядываясь вокруг.

— Здесь, при свете, все выглядит по-другому, — сказал он застенчиво.

— О. Возможно, — я взглянул на кровать, которую заправил сегодня утром после смены белья. Вид этого заставил мышцы живота сжиматься. Наверно слишком рано делать это снова? Может у него все болит? Не думай об этом. — Так. Вот, держи, — я передал ему пакет. — Ты, если хочешь, можешь примерить прямо здесь. У меня на двери зеркало в полный рост.

— Окей.

— Я оставлю тебя, — сказал я, направляясь к двери. Я не хотел, чтобы у него возникли мысли, что я пытаюсь заставить его раздеться передо мной — не то, чтобы я жаловался. Но он схватил меня за руку.

— Ты можешь остаться, — улыбнулся он. — Я не возражаю.