Климка взял лопату и заступ, пошел на кладбище, вырыл мертвеца и сготовился на дело; а барин собрал-снарядил караул с вилами, стрелами, дубинами: глянуть, так страшно! Посадились все караульщики в круговину, погребец поставили в середину; сидят, чубом не тряхонут, глазом не моргонут, хозяйское добро берегут. Пришла полночь, в окно кто-то стук-стук! Поднялись дубинки, натянулись стрелы, уставились вилы. Показалась голова, лезет человек, а то Климка-вор сует в окно мертвеца; сейчас напали на того мертвеца караульщики, изрубили-искрошили в пирожное тесто. Пошли доложить барину, что Климку убили, на куски искромсали, да погребец грудью отстояли. Барин за то ни похвалил, ни пожурил, а по Климке, видно, не много тужил. Тем временем Климка-вор унес погребец и завалился спать.

Вот на другое утро понадобился барину погребец, приказал подать; слуги побежали, хвать — тут был, да нету! «Что за притча!» — думает барин; смотрит — а Климка в дверь. «Ты унес погребец?» — «Я». — «Как же ты украл его?» — «Как бы ни украл, да украл, про то я знаю». — «Ну, удалец! Этак ты, пожалуй, у меня барыню украдешь?» — «Украду, только без выкупу не отнимай». — «Дело! А коли не украдешь, знай наперед: велю тебя повесить». Согласились. Оградил барин барыню нянюшками, мамушками, красными девушками; сам над нею день и ночь сидит, в ее очи глядит, каждый шаг назирает, каждый след охраняет. Украсть трудновато!

Случилась барину нужда лесным путем проезжать. Климка забежал вперед, развешал по деревьям колокольчики; сам взял взлез на ближнюю осину, надел на шею петлю и повис вверх ногами. Едет барин с барыней, увидал, что Климка на осине качается, и говорит: «Ах, боже мой! Да ведь это Климка-вор повесился! Видно, моего гнева испугался, что до барыни не добрался. Жаль Климку!» А колокольчики в лесу динь, динь! «Малый! Это что за звон? Поди, погляди!» Сперва пошел один малый, там другой, третий, и разбрелись все в разные стороны — никак толку не доберутся.

Выскочил сам барин и пустился в лес; а Климка того и ждал, спрыгнул с дерева, подбежал к коляске и вмиг очутился на козлах; приударил коней по бедрам и покатил себе... Барин пришел назад — нет ни барыни, ни Климки на дереве, только пыль по дорожке вьется! Догадался и воротился пешком домой. Велел позвать Климку: «Ты украл барыню?» — «Я». — «Отдай назад!» — «Нет, барин, шалишь! Не на то воруют, чтоб назад отдавать. Выкупи — твоя будет». — «Что возьмешь?» — «Коробочку серебра». Барин согласился. Климка вырыл яму, поставил на нее коробку, да в коробке-то дно продырявил. Барин сыпал-сыпал, яма не насыпается, Климка, барыней не меняется. Надоело барину сыпать, опостылел ему Климка, велел бросить его в море.

Зашили раба божия в куль, положили на бережок, пошли искать камень на шею; а Климка-вор в куле катается, громким голосом разливается: «Сударе бояре! Явите божию правду; на воеводство меня посылают, судить-рядить заставляют, а я воеводою быть не гожусь!» Проходил мимо какой-то боярин, вслушался в эти речи, подошел и спрашивает: «Что ты говоришь, братец?» — «На воеводство меня посылают, судить-рядить заставляют, а я воеводою быть не гожусь!» — «Пусти меня на свое место; лезь вон!» Забрался боярин в куль, уж считал себя за воеводу — да попал в воду; а Климка вышел на простор, загулял вольным казаком, кутил-мутил, пока буйну голову сложил.

№388 [175]

Живал-бывал Наум. Вздумал Наум воровать идти. Пошел один; попался ему навстречу Антон. «Ты куда, Наум?» — «Взбрело мне на ум воровать идти; а ты куда, Антон?» — «Я сам думаю о том!» — «Ну так пойдем вместе». Вот и пошли двое; идет навстречу Влас, спрашивает их: «Ты куда, Наум?» — «Да взбрело мне на ум воровать идти». — «А ты, Антон?» — «Я сам думаю о том!» В свой черед и они спрашивают: «Ну а ты куда, Влас?» — «Я давно поджидаю вас!» Вот пошли все вместе и держат такой совет: «Куда ж нам воровать идти? Если к попу — у попа деньги трудные[176], если к купцу — у купца то же самое; пойдемте-ка к судье, у судьи деньги нетрудные». Пришли к судье; у него ворота заперты, а собаки злющие. «Нет, видно, сюда не проберешься!» — стали говорить Антон с Власом. «Вот еще! — сказал Наум. — Притащите соломы, заверните меня да спустите за ограду; я вам ворота отопру».

Сказано — сделано. Завернули Наума в солому и перекинули за ограду; он покатился прямо к кладовой, достал оттуда мешок муки, насыпал в корыто, развел-замесил на крепком вине и поставил собакам. Собаки бросились на месиво; до того нажрались, что ни одна и с места не может сойти. Наум взял перевязал всех собак хвостами по паре и повесил на ограде, потом отворил ворота, впустил товарищей, и пошли они замки ломать да амбары обчищать. Много набрали всякого добра. Стали добычу делить; всё поделили, остается енотова шуба, как с ней быть? Наум говорит: «Шуба мне следует; я выдумал и собак окормить и ворота отворить». — «Нет, брат, жирно будет!» — «Коли так, я пойду к судье; он горазд судить и рядить; пусть-ка нас рассудит!»

Вот пошел Наум в комнаты, а Влас да Антон стали под окно слушать. У судьи совесть-то нечиста, так ночью не спится. «Это ты, Иван?» — спрашивает судья. «Я», — отвечает вор. «Расскажи-ка мне сказочку». — «Пожалуй, скажу: живал-бывал Наум, взбрело ему на ум воровать идти...» — и начал рассказывать все дело, как было; дошел до того, как они трое за шубу поспорили, и говорит: «Сам рассуди, кому шубу взять?» — «Кому? Да, разумеется, Науму». — «Мне и самому то ж думается!» — «Что ж дальше-то было?» — «А дальше спать пора!» — сказал Наум и ушел из комнаты. Приходит к своим товарищам: «Ну что? Чай, сами слышали, кому шуба следует!» — «Мы и не стоим теперь за нее, возьми себе и владей на здоровье!» — отвечали Антон и Влас. После того распрощались и пошли в разные стороны, а судья остался с пустыми амбарами и без шубы.

№389 [177]

Жил-был мужик; у него было три сына. Повез отец большого сына в лес; возил его, возил, вот парень увидал березу и говорит: «Батюшка! Если б сжечь эту березу на уголья, завел бы я себе кузницу и пошел молотком постукивать да денежки выколачивать». — «Ну, — думает мужик, — в этом сыне будет прок!» Потом взял середнего сына и завез в лес; увидали они большой дуб, и говорит сын отцу: «Батюшка! Если б срубить этот дуб, стал бы я плотничать, топором деньги зарабатывать». — «Слава богу, — думает мужик, — и в этом прок будет!» Опосля взял меньшого сына Ваньку; возил его, возил по́ лесу — Ванька все молчит, ни единого словечка не проронит; только выехали они из лесу — ведут мясники корову. «Батюшка, — говорит сын, — как бы украсть эту корову?» — «Э, да ты этакой! — отвечает отец. — Ступай же от меня, куда сам знаешь! Видно, ты — не кормилец мне». — «Ну что ж! Коли гонишь, я себе дядю найду».

Долго ли, мало ли искал он, и нашел-таки дядю. «Возьми, — просит, — меня в товарищи». — «Возьму, — говорит в ответ названый дядя, — если украдешь из-под дикой утки яйца, да так украдешь, что она и не услышит и с гнезда не слетит». — «Экая диковина!» Вот отправились они вместе, нашли утиное гнездо и поползли к нему на брюхе; пока еще дядя подкрадывался, а парень уж все яйца из гнезда повыбрал, да так хитро, что птица и пером не шевельнулась; да не только яйца повыбрал, мимоходом у названого дяди из сапог подошвы повырезал. «Ну, Ванька, нечему тебя больше учить, ты и сам большой мастер!» С той самой поры начал Ванька воровством промышлять: что ни попадет под руку — все тянет!

Собрались горожане, люди торговые, посадские, пришли к королю и стали челом бить: «Такой-де вор проявился, что берегись — не убережешься, сторожись — не устережешься; захочет — среди белого дня разденет до нитки!» Приказал король призвать к себе вора. «Правда ли, — спрашивает у него, — будто ты такой хитрый вор, что берегись — не убережешься, сторожись — не устережешься?» — «Правда, ваше королевское величество!» — «Коли так, уведи у меня жеребца из конюшни; украдешь — помилую, а не украдешь — мой меч, твоя голова с плеч!» — «Украду, ваше королевское величество!»