Грязные, прорванные старые сталкерские комбинезоны и куртки с капюшонами, в которые были одеты мутанты, в короткие периоды, когда твари не прыгали с места на место, подобно блохам, а присаживались на корточки, принюхиваясь и приглядываясь через вечно грязные стекла противогазов, придавали им некоторую схожесть с людьми.

Теперь всё это воинство, корчась в конвульсиях, догорало вокруг башни, а мы достреливали тварей еще несколько часов.

Часть тварей погибла в новообразованных аномалиях, которые, разрядившись, уже не восстанавливались, а не сработавшие – плавно снижая активность, теряли энергию.

Ночь мы безалаберно провели за пьянкой, отмечая такую бескровную победу, и только я забылся безмятежным пьяным сном, как меня растолкала Айда. Вставай, тебя зовёт Бульба, встревожено сказала она. Там военные…

Я мигом протрезвел и выскочил из постели, одеваясь на ходу. Бульба был крайне озабочен тем, что подъехавшие на бронетранспортёре и двух хаммерах военные Объединенной группировки, ничего не объясняя, начали ломиться в бронированную дверь бункера, взяв на прицел тяжелых пулемётов на турелях грузовиков амбразуру башни.

Краткое совещание порешило – они подконтрольны и не отдают себе отчет в своих действиях, единственный путь избежать боя с ними – устранить контролёра, который должен был прятаться неподалёку –контролировать такое количество людей, часть из которых просто с безразличным видом сидела на своих местах неподвижно, он издалека явно не мог.

Закидать гранатами его было нереально, решили иначе. Мне, как лучшему стрелку и худощавого телосложения мужику, предложили вывеситься на веревке с той стороны амбразуры, которая была неподконтрольна стоявшим за турелями пулемётов солдатам, и осторожно высмотрев контролёра, застрелить его. Либо, если это не удастся, хотя бы попытаться повредить сами пулемёты, что мало бы нам помогло – все солдаты были вооружены и обучены – но давало большие шансы расстрелять их из наших пулемётов сверху.

На подготовку времени не было, мужики меня привязали тонкой, но прочной сталкерской веревкой к турели пулемёта, и я полез с Западной стороны амбразуры, за которой вдалеке виднелись всполохи угасающего Выброса.

Эту тварь, контролёра, я нашел без труда, хотя психологически осознать что передо мной – а точнее в прицеле – я вижу самую умную и, пожалуй, самую жестокую тварь Зоны, было непросто – так был он похож на пожилого человека, сидящего в брезентовом плаще на земле, возможно нашедшего грибочек или шишечку. Лица твари видно не было, и я, быстро прицелившись ему в грудь, всадил пулу с первого выстрела.

Контролёр подлетел и упал на спину, и тут же я почувствовал страшную головную боль, такую, что казалось, выпрыгнули глаза. Я ничего не видел и не слышал, боль захватила каждую мою клеточку, и я чувствовал, как душа – словно в глубокой медитации или под наркотиками особого действия – отделяется от тела, и скоро тело ей уже не понадобится.

Очнулся я, лёжа в луже воды, которую на меня вылили втянувшие меня, почувствовав недоброе, товарищи. Увидев контролёра, корчащегося и пытавшегося подняться, Хемуль добил его очередью из пулемёта, превратив остатки плоти в ошмётки.

Военные почти сразу изменили своё поведение, однако разговаривать не хотели, и не разговаривали между собой. Почувствовав неладное, мы доложили Бульбе, который, не раздумывая, велел всех военных расстрелять из пулемётов без тени жалости и согласно обычаю – превращение в зомби необратимо.

Мы стреляли как в тире, с горечью в душе, стараясь каждым выстрелом сносить голову, избавляя этих несчастных от более страшной участи – странствовать в разлагающемся теле до полного естественного отделения головы. Бррр… Только недавно и меня, висевшего на веревке за башней, минула чаша сия, и я старался об этом не думать…

На одном из хаммеров мы с Патагенычем доехали до ближайшего блок-поста Внешнего периметра, находившегося примерно в десяти километрах от нас и превращённого Объединённым командованием в ощетинившуюся стволами передовую, с торчащими отовсюду касками солдат из резервных подразделений. Мы, привезя военным тело их офицера и всё оружие погибших, рассказали о происшедшем. Офицер украинской контрразведки под бодрой фамилией Бойко внимательно нас выслушал, принял написанные нами заявления и, уложив их в толстую папку с грифом «Секретно», спрятал в сейф, невесть откуда очутившийся в его - совсем не похожей на штабную - палатке.

Оттуда же он извлёк литровую, но изрядно уже початую бутылку финской водки, стаканы, и, разлив по полному, коротко предложил: «За погибших».

Не чокаясь, по обычаю Большой земли, мы выпили стоя. Водка приятно растеклась по жилам, давая ощущение уюта и безопасности.

На выходе нас встретили двое солдат, судя по всему, грузинского контингента, так как демонстративно плохо говорили по-русски – хотя этот язык в Зоне отчуждения был принят как основной международный в связи с необходимостью. Впрочем, они и по-английски, и по-немецки тоже ответить не смогли, и сразу проявили неплохие познания русского, видимо устыдившись своей необразованности перед простыми сталкерами.

Солдаты, вежливо, но отрывисто объяснили, что нас приглашает начальник штаба подразделения, и нам необходимо явиться к нему. Безальтернативно.

Войдя в штабную палатку, я был удивлён количеству офицеров там и, в первую очередь, тому факту, что во главе стола стоял – а не сидел, как обычно показывают в кино – целый генерал. Судя по форме – российской армии. Все были в полевой форме, с кобурами на поясах, и это говорило о крайней серьёзности ситуации.

Сопроводившие нас солдаты, щелкнув каблуками, удалились, и генерал коротко поприветствовав нас, перешёл к делу:

–В Зоне происходят непонятные вещи, и наши разведчики гибнут один за другим. Мы более не можем терять военных сталкеров, и командованием группировки принято решение о привлечении некоторого количества добровольных помощников. Так как средств на оплату, в отличие от богатеньких буратино-коммерсантов разных стран, которых вы, сталкерюги, нагло водите в Зону расхищать уникальные артефакты и устраивать сафари на неведомых зверей, у нас нет, платить будем пропусками. Да, вы не ослышались, товарищи.

Сказанное им слово «товарищи» могло пониматься нами двояко – он воспринимал нас как военных, благо мы были одеты и экипированы получше любого натовского офицера, либо давал нам так понять, что считает нас коллегами и ставит боевую задачу.

–За каждую ходку – подписанный пропуск на 1 год, без фамилии – впишете сами. Можете использовать, а можете продавать. Полагаю, что в условиях нарастающего укрепления Периметра эти пропуска резко возрастут в ценности среди ваших коллег.

Предложение меня сразу заинтересовало, да и Патагеныч не стал артачиться, и мы коротко кивнув, приблизились к большой, разложенной на весь стол, карте района - получать инструктаж.

Дым был горьким на вкус. Сознание медленно возвращалось, чувства начинали, простите, чувствоваться. Зона меня забери… Как же кружится мир. Исковерканные мутациями и аномальными явлениями гравитационного поля деревья смотрели в небо как-то боком, непонятно. Да еще и крутились… кружились… Тьфу… Полный рот свернувшейся крови со слюной, землёй – даже разбитыми губами и опухшим языком я чувствовал её хруст… Тьфу… Ой, как бы повернуться бы… Ой как бооольно-то…

Сознание вернулось в темноте, и вернулось в виде кошмара. Я сидел – и не вспомню как – посреди большой, метров в пяти-шести в диаметре, почти круглой лужи. У кромки воды, прямо напротив меня, стоял старый уже Зомби, со свалившимися с сгнивших бёдер брюками, висевшими уродливым вонючим мешком где-то около колен. Глазные яблоки, как и то, что было носом и ротовым отверстием, чернели дырами в свете звёзд. То, что когда-то было лицом, представляло собой отекшую к земле маску из упавшей к шейной кости челюсти с желтеющими длинными зубами и кусками гниющего черного мяса, ставшими пристанищем явно уже не юной колонии червей. Под курткой, которая скорее всего когда-то была военной, сгнившая плоть обмякла, очевидно кишечник уже «отработал», и живот, давно лопнув под давлением газов, обмяк мешком, но благодаря военной куртке видно его не было. А может и зверюги подъели, теперь не определишь – да и к чему мне…