— И надо обновить гардероб, — сказала она.

Я вышла из своего угла, взяла у Констанции чашку и отнесла миссис Райт; та приняла чашку дрожащей рукой.

— Благодарю, дорогая. — Чай подрагивал в чашке: немудрено, миссис Райт у нас всего-то второй раз.

— Сахару? — предложила я. Просто не смогла удержаться, да и положено спросить — из вежливости.

— Ах нет, — сказала она. — Нет, спасибо. Не надо сахару.

Ни я, ни Констанция черного не носили, а миссис Райт, очевидно, решила, что к нам подобает ездить в черном: на ней было скромное черное платье и нитка жемчуга. Прошлый раз она, помнится, тоже была в черном — одета всегда со вкусом, но здесь, в маминой гостиной, вкусы иные. Вернувшись к Констанции, я взяла блюдо с ромовыми пирожными и отнесла его миссис Райт; с моей стороны это тоже было дурно — сперва надо предлагать бутерброды, — но мне хотелось досадить ей: нечего приходить в трауре в мамину гостиную.

— Сестра испекла пирожные сегодня утром, — сказала я.

— Благодарю. — Робкой рукой она потянулась к блюду, взяла пирожное и аккуратно положила на край блюдца. Ну хоть плачь, до чего вежлива! И я сказала:

— Возьмите два. Моя сестра изумительно готовит.

— Ах нет, — сказала миссис Райт. — Нет-нет, большое спасибо.

Хелен Кларк один за другим уплетала бутерброды, причем тянулась за ними через чашку Констанции. Нигде больше она не позволит себе такого нахальства — только у нас. Ей наплевать, что думаем мы с Констанцией о ее манерах, она считает, что мы безумно счастливы ее видеть. «Уходи, — мысленно приказала я. — Уходи, уходи». У нее, наверно, для визитов к нам есть особые наряды. Представляю, как она перебирает свои вещи и говорит: «Не стану выбрасывать это платье, в нем можно ездить к дорогой Констанции». Я мысленно принялась облачать Хелен Кларк: сначала одела в купальник — зимой, на заснеженном пляже; потом посадила высоко на дерево в тоненьком легком платьице с розовыми оборочками — они цеплялись за ветки и рвались, рвались; наконец она совсем застряла в сучьях и заверещала — я едва не рассмеялась вслух.

— Да и к себе можешь гостей пригласить, — говорила Констанции Хелен Кларк. — Лишь старых друзей для начала, хотя многие желали бы общаться с тобой; ну, дорогая, — несколько старых друзей, как-нибудь вечерком. Или к обеду? Нет, пожалуй, к обеду для начала не надо. Рановато пока.

— Я и сама… — начала было опять миссис Райт; чашка с чаем и блюдце с пирожным аккуратно стояли на столике подле нее.

— Впрочем, почему бы и не к обеду? — задумалась Хелен Кларк. — В конце концов, надо решиться.

Вот сейчас я тоже скажу. Констанция на меня не смотрит — только на Хелен Кларк.

— Почему бы не пригласить наших добрых селян? — спросила я громко.

— Боже милостивый, Мари Кларисса, — сказала Хелен Кларк. — Ты меня напугала. — Она засмеялась. — Не припомню, чтобы Блеквуды знались с жителями поселка.

— Они нас ненавидят, — сказала я.

— Я их сплетен не слушаю, и ты, надеюсь, тоже. И ты, Мари Кларисса, знаешь не хуже меня, что эту ненависть ты просто придумала; будь сама приветливей — никто и слова дурного про тебя не скажет. Разумеется, когда-то давно, может, и недолюбливали, но ты сделала из мухи слона.

— Люди всегда сплетничают, это в крови, — примиряюще сказала миссис Райт.

— Я всем всегда говорю, что дружу с Блеквудами и ни капельки этого не стыжусь. А тебе, Констанция, надо общаться с людьми своего круга. Они друг о друге не сплетничают.

До чего же они занудные — Констанция, по-моему, изрядно устала. Пускай уходят, а я сяду расчесывать Констанции волосы, и она заснет.

— Дядя Джулиан! — Я услышала тихий шорох кресла-каталки и вскочила открыть дверь.

Хелен Кларк сказала:

— Неужели ты думаешь, что люди побоятся сюда прийти?

Дядя Джулиан остановился на пороге. Ради общества он надел свой самый модный галстук и долго умывался — до румянца на щеках.

— Побоятся? — переспросил он. — Сюда прийти?

Он поклонился: сперва миссис Райт, потом Хелен Кларк.

— Приветствую вас, мадам, — произнес он. — Приветствую вас, мадам. — Он, я знала, не помнил ни единого имени, не помнил даже, видел ли эти лица прежде.

— Вы хорошо выглядите, Джулиан, — сказала Хелен Кларк.

— Побоятся прийти сюда? Прошу прощения, что повторяю ваши слова, мадам, но я потрясен. Обвинение в убийстве с моей племянницы снято. Теперь сюда можно приходить совершенно безбоязненно.

Миссис Райт дернулась было к своей чашке, но потом сложила руки на коленях.

— А угроза, скажу я вам, существует везде, — продолжал дядя Джулиан. — Я имею в виду угрозу отравления. Моя племянница может поведать вам о самых неожиданных опасностях: о садовых цветах, которые страшнее ядовитых змей, о простейших травах, которые полосуют ваши внутренности, словно нож. О, мадам, моя племянница может…

— У вас чудесный сад, — проникновенно обратилась миссис Райт к Констанции. — Вы просто кудесница.

Хелен Кларк твердо сказала:

— Джулиан, все давно забыто. Никто об этом и не вспоминает.

— А жаль, — отозвался дядя Джулиан. — Есть что вспомнить, это одна из величайших тайн нашего времени. Моего, во всяком случае. Я ее расследую, это труд всей моей жизни, — сообщил он миссис Райт.

— Джулиан, — поспешно перебила Хелен Кларк; миссис Райт слушала как завороженная. — Джулиан, вам изменяет такт и вкус.

— Вкус, мадам? А вы пробовали на вкус мышьяк? По опыту знаю: поначалу разум напрочь отказывается верить, и лишь потом осознаешь…

Еще минуту назад бедняжка миссис Райт скорей откусила бы себе язык, чем заговорила об этом, но теперь, едва дыша, спросила:

— Неужели вы все помните?

— Помню. — Дядя Джулиан вздохнул и радостно закивал. — Возможно, — с готовностью предположил он, — вам эта история неизвестна? Так я…

— Джулиан, — сказала Хелен Кларк. — Люсиль и слушать вас не желает. Как не стыдно такое предлагать!

Миссис Райт очень даже желала слушать; мы с Констанцией переглянулись, готовые поддержать серьезный разговор, хотя в душе веселились вовсю. Дяде Джулиану повезло: выпал случай поразглагольствовать, ведь он всегда так одинок.

А для бедной, бедной миссис Райт искушение оказалось слишком велико — она уже едва сдерживалась. Сидела, густо покраснев и никак не решаясь спросить; но дядя Джулиан был искусителем, и вечно сопротивляться благонравная миссис Райт не могла.

— Все случилось в этом самом доме, — произнесла она как заклинание.

Никто не сказал ни слова, все вежливо слушали, и она прошептала:

— Простите меня, простите.

— Ну, конечно, в этом доме, — сказала Констанция. — В столовой. Мы ужинали.

— Вечером семья собралась к ужину. — Дядя Джулиан смаковал каждое слово. — Никто и помыслить не мог, что это последний ужин.

— Мышьяк в сахаре, — вымолвила миссис Райт, безнадежно поправ все правила хорошего тона.

— Этот сахар ел и я, — дядя Джулиан погрозил ей пальцем. — Я ел его с ежевикой. К счастью, — тут он благостно улыбнулся, — вмешалась судьба. Увы, иных из нас она в тот день неумолимо увела в мир иной. Они, безвинные, ничего не подозревавшие, сделали этот невольный шаг и ушли в небытие. Зато другие съели очень мало сахара.

— Я вообще ягод не ем, — сказала Констанция. И посмотрела миссис Райт прямо в глаза. — Да и сахар ем очень редко. Даже теперь.

— На суде это была одна из улик, — сказал дядя Джулиан. — Что она не ест сахар. А ягод моя племянница никогда не любила. Еще ребенком обыкновенно от ягод отказывалась.

— Ну пожалуйста, прекратите, — громко сказала Хелен Кларк. — Это же ужасно, это ни на что не похоже, я не могу это слушать. Констанция… Джулиан… что подумает Люсиль?!

— Да что вы, Хелен, право, — миссис Райт замахала ручками.

— Еще одно слово — и я ухожу. Констанции пора подумать о будущем, копаться в прошлом вредно для здоровья; она, бедная девочка, и так настрадалась.

— Конечно, мне их всех очень недостает, — сказала Констанция. — С тех пор и жизнь совсем другая, но я вовсе не считаю, что я настрадалась.