Наступила тишина. Кто-то тихонько приподнимает меня, и Флинт едва слышно просит меня посидеть. Он засовывает мне в рот таблетки и полностью к губам горлышко бутылки с водой, чтобы я понимал, что она там. Я принимаюсь глубоко глотать из бутылки, прохладная вода успокаивает мой язык и горло, легко смывая таблетки. Я вздыхаю и снова ложусь. Я чувствую, как давление в моих висках немного ослабевает. Кто-то кладет прохладную влажную ткань мне на лоб. Это чувствуется невероятно, охлаждая горячую кожу, вытесняя боль из моих висков.

Когда я двигаюсь, чтобы положить руку на ткань, то чувствую, как маленькая ручка удерживает её на месте. Мисси. Она настолько тихая, что я её даже не услышал, её прикосновения такие невесомые, словно её почти и нет здесь.

Она поправляет ткань и слегка суетится над одеялом. Наклонившись, она прижимает губы к моим волосам, заставляя их слегка шевелиться над моим виском.

– Ты в порядке, Хадсон? Я могу что-нибудь сделать? – спрашивает она.

Поджимая губы, я отворачиваю от неё голову, издавая уклончивый звук. У меня нет никаких сил врать ей прямо сейчас, и я определенно не в таком состоянии, физическом и эмоциональном, чтобы сказать ей правду.

Я продираю глаза, смотря на неё, стягиваю мокрую тряпку с головы и хлопаю её по тумбочке, сморщиваясь, когда боль простреливает по глазам.

– Я в порядке, просто устал.

И снова закрываю глаза.

– Позволь мне тебе помочь.

– Нет, – я знаю, что мой голос звучит резко от боли. – Уходи. Мне просто нужно отдохнуть.

Она делает шаг назад, но не покидает комнату. Я могу чувствовать, как её взгляд пробегает по мне, оценивая мои щурящиеся глаза и сморщенное лицо, и то, как я отворачиваюсь от света, льющегося из коридора. Она жует нижнюю губу, и я вижу, как Мисси обдумывает все возможные варианты того, что может происходить. Если она останется дольше, она поймет это достаточно быстро. Чем больше времени пройдет, тем очевиднее станет правильный ответ. Я хочу, чтобы она ушла, чтобы ей не пришлось смотреть на всё это.

– Пожалуйста, Хадсон, просто скажи мне, что с тобой происходит.

– Это не твоё, чёрт возьми, дело, Мисси. Тебе даже не следует находиться здесь. Я говорил Флинту, что тебя нужно было поселить в квартире. Я не хочу, чтобы ты находилась в моем доме.

Я вздрагиваю от собственных слов. Я пытаюсь причинить ей боль, оттолкнуть её, чтобы она не видела меня таким.

– Ничего не происходит. Мне нужно, чтобы ты отсюда убралась. Ты это понимаешь? Я хочу, чтобы ты ушла! Я не хочу, чтобы ты видела меня таким!

Я снова падаю на подушки, зарываясь в них достаточно глубоко, чтобы блокировать боль, которая снова начинает пульсировать в моей голове. Мисси не уходит, упрямое маленькое создание, которым она и является. Вместо этого она располагается на полу у моей кровати, руками гладит мои волосы вокруг потного лица. Я пытаюсь отвернуться, но она не позволяет. Её прохладные пальцы гладят морщинки на моем лбу, разглаживая их, ослабляя боль. Затем я слышу слова, произносимые шёпотом, которые потрясают меня, шокируют и поражают до глубины души.

– Ривер, это Рейвен.

Глаза Хадсона распахиваются, и на секунду я ловлю его взгляд, беззащитный и обнажающий душу перед моим признанием. Я вижу, когда боль пересиливает шок, потому что он плотно закрывает веки, прежде чем снова открыть их, смотрит на меня, прищурившись, словно я для него незнакомка. Наблюдаю, как боль и замешательство соперничают за господство, заставляя меня желать, чтобы я хранила этот секрет и дальше. Ранила ли я его сильнее, признавшись, что я его Рейвен?

Я его Рейвен. Он знает меня лучше, как Рейвен, лучше чем он когда-либо знал меня, как Мисси, не зависимо от того что разделили наши тела. Рейвен открыла Риверу свою душу, самые ее темные уголки. Но разве он Ривер? Или он Хадсон? И кто такой Хадсон на самом деле? Мой защитник из далекого детства или этот сломленный мужчина, лежащий рядом со мной? Я чувствую, что есть три грани наших отношений: брат и сестра из детства, родственные души из чата и сбитые с толку взрослые любовники. Я больше не знаю, кем мы являемся друг для друга.

Он изо всех сил пытается приподняться с подушек.

– Нет, – задыхается он, мое откровение выбивает воздух из его легких.

Он качает головой в неверии и морщится от усилий.

– Да, – шепчу я, кладя свою руку ему на грудь, принуждая Хадсона облокотиться на подушки.

Я снова разглаживаю его волосы и кладу прохладную влажную ткань ему на лоб.

– Пожалуйста, не двигайся. Отдохни.

– Но как ты…? – начинает он.

– Я расскажу тебе, Хадсон… Ривер… если ты ляжешь и успокоишься.

Он издает негромкий звук, выражающий согласие, протягивает руку и ищет мою, обхватывая пальцами её, когда находит. Это то самое прикосновение, которое я так сильно хотела почувствовать от него всё это время. От этого жеста примирения, который он совершил, всё внутри меня тает.

Я делаю глубокий вдох.

– Я совсем не уверена, с чего следует начать.

Он сжимает мою руку.

– Перво-наперво, я не знала, кем ты являешься, пока не встретила в клубе и мы уже переспали. Понятно? Я не знала, пока не увидела фотографию, висящую на лестнице. Мне просто нужно, чтобы ты это знал.

Он кивает мне, ожидая, когда я продолжу. Я прочищаю горло, не уверенная, насколько откровенной мне следует быть, но я решаюсь, просто сказать ему, через что прошла и как я к нему отношусь. Пришло время прекращать прятаться. Я расскажу всё ему о себе, а потом расскажу Флинту. После того, как они услышат мою историю, они либо принимают меня такой, какая я есть – порочная и травмированная, либо отпустят меня. Я оставляю выбор за ними. Я только надеюсь, что они выберут меня.

– Я начала переписываться в чате, потому что мне кое-что было нужно, чувствовать с кем-то связь, чувствовать человеческое присутствие. Я так одинока. Я была одна без кого-либо рядом очень и очень долго, Хадсон. Мы так похожи в этом, ты и я. Я думаю, именно поэтому, мы так быстро нашли общий язык. Каждый из нас знал, что другой ищет что-то особенное. Я нашла это в тебе. Когда я разговаривала с Ривером, с тобой, я больше не была одинокой.

Он вздыхает и тянет к себе поближе, обхватывая рукой моё запястье, его пальцы пожимают то место, где кровь несется по моим венам, два раза. Одного этого легкого прикосновения достаточно, чтобы уменьшить давление крови.

– Я не могу завести друзей, просто общаться с кем-то, всё из-за Донни, моего приемного отца.

Хадсон снова сжимает моё запястье.

– Он плохой.

Хадсон плотно сжимает губы, но ничего не говорит.

– Я сбежала от Донни, когда мне было шестнадцать. Я прожила с ним два года, и это были самые длинные два года в моей жизни. Он ужасный человек. Он получает удовольствие, причиняя боль людям, которые меньше и слабее его. Он бил свою жену, он бил своих детей, он бил своих приемных детей, твою мать, он был даже свою собаку.

Я останавливаюсь и судорожно втягиваю в себя воздух.

Хадсон все ещё молчит и ждет, когда я продолжу.

– Он проиграл всё, что у него было, и большую часть того, что имели мы. Мы голодали, чтобы он мог играть в карты и делать ставки на скачках. Он всегда был убежден, что удача ждет его где-то за следующим поворотом… и когда этого не происходило, в этом всегда была чья-то вина, наша вина, особенно моя. И он давал нам это знать, показывал, кулаками и ботинками, когда чувствовал, что я подвела его. Он… жег меня. Сигаретами. По всей груди, чтобы мне было стыдно показать себя кому-либо. Он делал это, чтобы я не стала шлюхой.

– Детка, мне так жаль, – шепчет Хадсон.

Я отнимаю руку и вытираю тыльной стороной щеки, размазывая слезы. Я так много не плакала на протяжении долгих лет.

– Он, он… – я вздрогнула, не желая заканчивать, но мне нужно, чтобы Хадсон точно знал, с кем я имею дело, когда это касается Донни, – он… изнасиловал меня… когда мне было почти пятнадцать. Он насиловал меня и пользовался мной, а потом, когда ему понадобилось больше денег для ставок на скачках, он продал меня своим друзьям. Вот почему я сбежала. Вот почему он хочет меня вернуть. Я ценна для него, и я ранила его эго, сбежав от него. Он сделает всё возможное, чтобы вернуть меня. Донни никогда меня не отпустит, никогда не прекратит меня искать. Вот почему я не видела своих друзей много лет. Я не хочу, чтобы он преследовал дорогих мне людей.