Поиск
«В. ВЫСОЦКИЙ»
Ах, как хочется снова со всеми на «ты»,
Ах, как хочется нежности и доброты,
Но слетают с церквей, кувыркаясь, кресты.
И опять мне стоять у последней черты.
Но сегодня не я и не вышел мой срок.
Ни окольных путей, ни забытых дорог,
Ни улыбок друзей, ни полночных тревог,
Ну, а что не успел, не сказал и не смог
Под Полярной Звездой и под Южным Крестом,
Под бумагой, холстом да кленовым листом.
И покажется все удивительным сном.
Если что не допел — постараюсь потом…
* * *
«Запрягу я тройку борзых,
Темно-карих лошадей…»
Вдаль, по первому морозу,
От печали и страстей.
От случайных строк и звуков,
Чьей-то каши, чьих-то дров.
От жужжащих в уши слухов,
Прений и выговоров.
В поднебесье ранней ранью
Чуть заплещется рассвет,
Белый снег звенящей сканью
Заметет мой свежий след.
Если можно, Боже правый,
Нас помилуй и прости:
Независимое право —
Бросить вожжи средь пути.
Серебро на плечи сыплет,
Вскачь и — наплевать: куда?!
Кони влет, по звездной зыби,
Вплоть до Страшного суда.
Только где-то там, в тумане,
Прозвонят колокола…
Были кони. Были — сани.
Жизнь была и не была…
ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО
* * *
Я сейчас вспоминаю тебя — мне нужна тишина.
Нет, не мертвая тишь, а живое молчанье природы,
Бесконечный закат и зеленая в небе луна,
И в муаровой мгле чуть застенчивых звезд хороводы.
Я тебя на руках, как волну, как охапку цветов
Нес в безумстве веселом, кружа в ритме вальса по лужам.
Что тогда говорил? Я сегодня не помню тех слов,
И сейчас подобрать не сумею ни лучше, ни хуже…
Ты так жалобно мне говорила: «Зачем? Отпусти…
Я заплачу сейчас или крикну милиционера,
Видишь, люди вокруг…», — а сама прижималась к груди.
Крепче всяких запретов нас держит такая вот вера.
Губы сами тянулись к дурманным твоим волосам;
Их закусывал в кровь я, и взгляд отводил в поднебесье,
И себя проклинал за покорность тем синим глазам,
Что так ласково греют далекой и близкою песней.
Ты тогда пожалела меня? Или что там еще…
Или попросту знала, что это продлится недолго?
И дрожала рука, на мое опустившись плечо,
И прощальною свежестью лета пах ветер над Волгой.
Где потом не носило меня? В прикаспийских степях,
В хичаурских дорогах и в скалах седых Габустана.
То, что было тогда в самых синих на свете глазах,
Я забыл. И старался забыть поскорей, как ни странно.
Мне бы все позабыть. А когда я зимою вернусь,
Снова встретиться вдруг, — и замрут переулки пустые…
И почувствовать в сердце далекую светлую грусть,
И понять то, что это — любовь…
И что это — впервые…
* * *
Я все теперь приму наполовину.
И, на полсердца наложив печать,
На полувзгляд и полувыстрел в спину
Полуулыбкой буду отвечать.
Полуобман приму на полуверу,
Полуогонь приму на полдуши,
На полбеды отвечу полумерой
И буду скромно доживать в тиши.
Помилуй бог! Как просто и спокойно!
Не надо только принимать всерьез
Обиду, подлость, травлю или бойню,
А также мир надежд, ошибок, грез…
Я буду жить с полухолодной кровью
И ждать багряных листьев к сентябрю.
Я полупьян твоей полулюбовью
И полуверю в то, что говорю…
* * *
Где ты, Монгольская улица?
Редкие фонари.
Маленький дом сутулится
В сумерках до зари.
Пыльный трамвай покатится
Красным пятном с моста.
Память опять спохватится,
И захлестнет мечта.
Будда, вздохнув, неопытно
Взял самурайский меч.
День суетился хлопотно
В жанре случайных встреч,
В стиле заезжих вестернов
И мелодрам, и снов;
Проще назвать, естественно,
Все это как — любовь…
Проще, надежней, выгодней,
Не погрешив в строке.
Вот и рванулась иволгой
Песня в моей руке.
Все мы достойны лучшего,
Чем огонек в пути.
Не обещай, не мучайся,
Не вспоминай… Лети…
* * *
По аллее шел гвардейский полк,
Тихо шел, без труб и без знамен.
Городок провинциальный смолк,
Чуть прищурив ставенки окон,
И ни смех не слышался, ни плач.
Чувства оставались на потом.
На лафете спал седой трубач
Самым тихим, самым вечным сном.
Оставляли русские Смоленск.
Горько-тих чеканный шаг солдат.
Аксельбантов порыжевший блеск
Как-то был не к месту и не в такт.
Небосвод так безнадежно сер.
Да и все хватили через край.
Но усталый бледный офицер
Вдруг взмахнул рукою: «Запевай!»
Вицмундиров черное рванье!
Не до песен тем, кто чудом цел.
Гаркнуло злорадно воронье,
Только полк собрался и запел…
Пели в исступленье, как в бреду.
Голоса охрипшие сорвав,
Пели, спотыкаясь на ходу,
И безбожно путая слова.
Пели так, что слезы на щеках
Ни один за слабость не считал.
Поднималась песня на штыках,
И дрожал нагревшийся металл.
Ветер в нетерпении звенел,
Напоенный болью и свинцом.
И, едва поющий, офицер
Рухнул в гриву мраморным лицом.
Гул орудий плыл издалека.
Ничего… Вернемся… Ничего…
И несли солдаты на руках
Тело командира своего…
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: