– К моему величайшему сожалению, – заметила Нонни без улыбки, – ты вечно нянчишься с чужими детьми, но только не с собственными.

– К моему полному удовлетворению.

– Так-то уж и полному? – вставила Нонни.

– К полнейшему. Кроме того, когда столько работаешь, времени на собственного ребенка совсем не остается.

– Ну так зачем же ты повесила себе на шею эту малышку?

Пейдж открыла было рот, чтобы ответить, но промолчала.

– Я и в самом деле растерялась, – наконец произнесла она с выражением полнейшего недоумения на лице. – Я же говорю тебе, у меня словно пропал иммунитет. Чувство здравого смысла куда-то улетучилось. Я переживала за Мару, думая о том, что возьму на себя все то, что она начала, но не успела закончить. И вдруг у дверей оказалась Сами, и мне показалось, что чрезвычайно важно, чтобы и это я взяла на себя тоже. – Сейчас Пейдж выступала чрезвычайно самокритично. – Это было совершено под воздействием минутного импульса. Я решила, что это будет великолепно – воспитывать девочку и преуспеть одновременно на работе и в общественной деятельности. На самом деле реальность – вещь суровая.

– Если справляются другие, значит, справишься и ты.

– Да, но насколько хорошо я буду справляться? Смогу ли я дать этому крошечному существу все то, в чем она нуждается? А ведь ей требуется много. Ей нужно, чтобы с ней разговаривали и играли. Чтобы к ней прикасались, наконец. Нужно, чтобы кто-нибудь научил ее садиться и держать прямо спинку, а впоследствии – стоять и ходить. Нужно, чтобы ей регулярно подавали бутылочку с молоком, да и другую пищу, которую употребляют такие малютки… Ведь ей уже четырнадцать месяцев.

– Она уже такая большая? – спросила Нонни с удивлением.

– Такая большая, – произнесла Пейдж в ответ. – Я ведь к этому и клоню. Ей нужно больше любви и заботы, чем кому бы то ни было. Иначе она никогда не нагонит своих сверстников. Так вот, я не уверена, что сумею ей все это обеспечить.

– Конечно же, ты сумеешь.

– Со всеми обязанностями, которые мне приходится выполнять?

– Ты же постоянно твердила, что человек должен уметь правильно распределять свое время.

– Звучит неплохо, только как это будет на практике, – проворчала Пейдж.

– Ты скоро узнаешь, как это на практике, – ответила Нонни, и лицо ее неожиданно просветлело. – А ведь я могу тебе помочь. Я могу сидеть с малышкой, пока ты будешь на работе.

– Ничего подобного. Воспитание малышей – дело трудное.

– Ну и что?

– Ты уже отработала свое, причем дважды. Сначала с Хлоей, а потом со мной.

– И что же из этого? Почему я не могу повторить все в третий раз? Мне только семьдесят шесть. Моей подруге Элизабет восемьдесят два, а она все еще сидит со своими правнуками.

– Но эта девочка не твоя правнучка, – напомнила ей Пейдж. – Она останется со мной только на короткое время.

– Тем более я в состоянии помочь. Моя подруга Сильвия работает три дня в неделю в дневном центре по уходу за детьми в городе, а ей восемьдесят один.

– Мне нужно, чтобы с ней сидели пять дней в неделю. После смерти Мары моя часть работы значительно увеличилась.

– Я в состоянии быть с ребенком пять раз в неделю. Моя подруга Хелен, к примеру, работает в библиотеке пять раз в неделю, а ей семьдесят восемь.

– А есть еще одна подруга по имени Гусси Вондэмон… – стала поддразнивать бабушку Пейдж.

– Прошу тебя, не упоминай в моем присутствии о Гусси. Она просто старая хулиганка. Обзывает плохими словами самых достойных граждан города, раскатывает по улице в огромном автомобиле со скоростью пятнадцать миль в час и орет на всех через открытое окно. – О, пышечка! – Она мгновенно переключила внимание на ребенка, личико которого стало морщиться в гримасе. – Я слишком громко говорю? Ты бы поняла, почему я повысила голос, если бы знала Гусси Вондэмон. Вполне возможно, что в один прекрасный день ты с ней познакомишься. Если она только узнает, что Пейдж привезла тебя сюда, она тут же явится в мой дом и буквально забросает меня вопросами. Будет гораздо лучше, если я стану ездить к тебе.

– Это довольно далеко.

– Каких-нибудь сорок минут.

– Нонни, – сказала Пейдж, слегка ущипнув бабушку за хрупкое плечо, – может, ты не станешь со мной пререкаться? Я уже договорилась с миссис Басби поработать у меня в качестве няни. Она живет через две двери от меня. Это очень удобно и ей и мне. – К сожалению, договоренность носила временный характер. Через несколько недель миссис Басби должна была уехать на юг, где она проводила зиму, и Пейдж придется искать кого-нибудь другого.

– А она хорошо знает, как надо обращаться с детьми? – спросила Нонни.

– Очень хорошо.

– Не лучше меня, надеюсь?

– Лучше тебя никто не может. Разве только Мара. – Пейдж вздохнула и погладила Сами по темной головке. – Вот Мара бы сумела отдать девочке всю свою любовь. Ведь крошка – просто прелесть. – Сами во все глаза смотрела на красный кожаный ремешок, висевший на шее у Нонни и служивший для того, чтобы поддерживать весьма оригинально, в стиле Нонни, украшение – большую красную клубнику из папье-маше. Пейдж приподняла искусственную ягоду и коснулась ею крохотной ручки Сами. – Я скучаю по Маре. Мне все время хочется поднять трубку и ей позвонить, кроме того, я невольно думаю о многих вещах, которыми хотела бы с ней поделиться. Она занимала такое важное место в моей жизни. – Она помолчала. – Я ее упустила.

– Ерунду ты говоришь, – сказала Нонни.

– Меня не было рядом, когда она нуждалась во мне. Я была слишком занята своими делами, чтобы выкроить время и поинтересоваться, все ли у нее в порядке. Я чувствовала, что с ней что-то происходит, и мне следовало бы постараться поговорить с ней.

– Скорее всего, этот разговор ничего бы не изменил.

– Может быть, но в конце концов я бы не чувствовала себя такой виноватой.

Нонни посмотрела на нее понимающим взглядом.

– Думаю, ты не совсем права. У тебя есть склонность чувствовать за собой вину при любых обстоятельствах, Пейдж. Когда ты была маленькой, ты винила себя за склонность твоих родителей к странствиям. Но ты была не права тогда, как не права и сейчас. Возможно, ты прекрасный врач, но читать мысли людей тебе не дано. Ты не могла знать, что думала Мара.

Но слова старой женщины не остановили размышлений Пейдж. Снова и снова она восстанавливала в памяти обстоятельства смерти подруги.

– Мысли о Маре постоянно угнетают меня. У человека, который достиг роковой черты и готовится совершить самоубийство, в мозгу, вероятно, бродят совершенно ужасные мысли, да и чувства он испытывает не менее кошмарные. По крайней мере, мои собственные страхи не рассеиваются.

– Так, значит, ты не уверена, что с Марой произошел несчастный случай?

– Ох, Нонни, – произнесла со вздохом Пейдж. – В жизни Мары О'Нейл практически не было места случайностям. Она была человеком крайностей, максималисткой, можно сказать. Но с другой стороны, она любила очень жизнь, в которой не последнее место занимала Сами. Поэтому я не могу с уверенностью сказать, что это было самоубийство. Оно просто не имело смысла.

Нонни посмотрела на внучку с пониманием.

– Думаю, мы никогда не докопаемся до истины. Если у Мары были секреты, она унесла их в могилу вместе с собой.

Пейдж не могла согласиться с Нонни. Хотя главным сейчас было для нее восстановить нормальное течение жизни, что означало выйти на работу в понедельник утром и погрузиться полностью в жизнь своих пациентов, делая вид, будто ничего не произошло. Своей второй обязанностью она считала проследить шаг за шагом все события последнего дня жизни Мары.

Диагностировав аллергию на ползучий плющ у Денни Броуди, она затем извлекла шарик из носовой полости Лайзы Мармер, ободрила напуганную до смерти Мерили Стиллер и уверила ее, что трепка, которую та задала своему трехлетнему сынишке в воскресенье, вряд ли могла сильно его травмировать. Затем она легким шлепком восстановила привычный ритм дыхания еще у одного малыша, но все это время она пыталась переговорить с каждым, кто, по ее мнению, виделся с Марой в последний день ее жизни.