Он встретился взглядом с Моргейн, взглянувшей на него через костер, и понял, что она уже добавила эту черточку в свою картину этого мира, она, которая когда-то учила юного изгнанника понимать лес и устраивать засады; его леди-госпожа, которая скакала от войны к войне и сидела на королевских советах за сотни лет до того, как он родился.

И с тех пор она приводила его и на поле боя и на советы королей.

Вейни оперся руками о колени и пошевелил палочкой угли, оживляя костер.

— Деревья, — сказала Моргейн. — Чи, ты заметил, что они все изогнуты? Тем не менее в лесу нет ничего, что бы вызвало у меня чувство тревоги. Сюда прилетают птицы. Им достается совсем мало силы, текущей из ворот. Тогда почему? Что ты сам думаешь?

— Не знаю, — тихим голосом ответил Чи.

Моргейн ничего не сказала.

— А почему такое может быть? — спросил Чи.

Моргейн сдвинула драконий меч на бедро, подогнула одно колено под себя, и обняла второе колено руками. — Если я брошу листья в этот костер, они вспыхнут, правда?

— Да, леди.

— И ты отпрянешь от него, правда?

— Да, — ответил Чи, еще тише, как если бы боялся даже слышать вопросы о знаниях кел.

— Быстро?

— Да, леди.

— Так и птицы улетят, не в силах оставаться на месте, если ворота вон там сейчас откроются. А ты почувствуешь это своими костями.

Чи заметно вздрогнул.

— Здесь очень хорошее место для лагеря, — продолжала Моргейн, — потому что нам не нужны нежданные гости. Но как часто, по-твоему, ворота открывались?

— Не знаю.

— Возможно нет. Но если их используют, мы будем предупреждены. Если мы поскачем отсюда, Гаулт заинтересуется нами. Если если мы будем ехать по дороге медленно, но без остановок — когда мы окажемся там, где он заметит нас?

— Если мы выедем на закате, — Чи задышал быстрее, — и поедем по западной дороге, то будем глубоко в лесу еще до рассвета. Леди, я не знаю, где могут быть его бандиты, и никто этого не может знать, но я точно знаю, где их скорее всего нет. В тех лесах мы сможем разбить совершенно безопасный лагерь рядом с его землями, провести там весь день, а потом опять поехать по западной дороге. Никто не путешествует по ночам; а утром мы уже будем около холмов. Так что отдыхать днем, путешествовать ночью — вот самое лучшее, что мы можем сделать.

— Итак, — Моргейн бросила взгляд на Вейни и едва уловимо двинула глазами в сторону Чи. — Мы можем оказаться глубоко в лесу еще до рассвета, — сказала она, опять поглядев на Чи. — Ты полностью уверен в этом?

— Клянусь лошадью, можем!

— Тогда мы уедем, — спокойно сказала она. — Если наш гость поклянется, что он в состоянии усидеть в седле, нам лучше всего немедленно уехать из этого места. Нас здесь хорошо приняли, но это не может длиться долго.

Вейни кивнул, соглашаясь, как с опасениями, которые он разделял, так и со спокойствием, которое изо все сил поддерживал в себе.

Да, в этом месте у них была защита — ничуть не меньшая, чем от любого легендарного колдовства — здесь они могли почувствовать любые возмущения ворот.

Но и опасность была рядом: если неподалеку находятся еще какие-нибудь незакрытые каменные ворота, достаточно сильный выброс силы мог легко добраться сюда и обрушиться им на головы, да и враги, наверняка, уже искали их.

У Вейни был запасной комплект одежды: полотняные бриджи и прекрасная рубашка, которую он одевал тогда, когда можно было снять с себя броню, то есть не сейчас: легкая и воздушная, замечательно сшитая — просто жаль надевать такой подарок во время пути, хотя даритель очень настаивал.

Сейчас он положил все это рядом с Чи, вместе с починенными сапогами, а Моргейн тем временем тщательно упаковала и привела в порядок свои седельные сумки.

— Ты еще не в состоянии надеть на себя кольчугу, — сказал Вейни. — Ее повезет моя госпожа. А я повезу тебя, на своей лошади. Помни, ты обещал, что мы окажемся в укрытии еще до подъема солнца.

Чи взял тонкую рубашку и, удивленный, нахмурился. Что ж, он в состоянии ехать, подумал Вейни, и отправился готовить свои собственные вещи и запрягать лошадей. Уже стемнело. Лошади, по видимому, заранее знали, что скоро в дорогу, нетерпеливо били копытами и фыркали, глядя на всю эту суматоху.

Он оседлал обоих и повесил свой меч на правом боку Эрхин, хотя обычно так не делал, но теперь за спиной будет сидеть Чи. Одеяло, которое он обычно вез скатанным, сложил, чтобы оно стало плоским, и привязал под ремнями, идущими к кольцам уздечки, перехватил ремнем мягкое горло Эрхин, потом взнуздал Сиптаха, который наполовину дружески, наполовину нервно хватал его за пальцы. Волнуется, подумал Вейни, несмотря на всю свою подготовку; теперь, когда у жеребца появилась кобыла, неизвестно какие мысли бродят в его голове, и в голове Эрхин.

— Дурак, — прошептал он себе, хотя бы за то что вообще взял ее и тем более за то, что привел ее в землю вроде этой. Он родился в Карше, где человек сначала учиться ездить на лошади, а потом уже ходить. И несколько дней назад он еще был под прекрасным солнцем, надеясь — да спасут их Небеса — на что-нибудь другое, чем это.

Дурак, подумал он опять. Около ворот бродят только несчастья. Обычно там, где сила, собираются самые худшие люди — и, изредка, самые лучшие. Мимо перекошенных деревьев и руин он уже проскакал, а впереди убийство и война.

Все его хитроумные, нежные планы — потому что Моргейн временами сходила с ума и с таким неистовством гнала их вперед, что сама превращалась в скелет, живущий одной мыслью — все его планы, хотя и плохо продуманные, включали в себя путешествие неспешным шагом. Только поэтому он и принял в подарок кобылу, хорошо зная, что сильно рискует — но надеясь, что они не будут носиться как сумашедшие, а будут получать удовольствие от езды, и, может быть, у Эрхин будет жеребенок от серого коня из Бейна; во всяком случае эрхендимы говорили, что это возможно, но сейчас все эти мысли казались сумасшествием.

Сейчас все его инстинкты требовали только одного — бежать.

Он обнял кобылу за шею, прижал голову к щеке и сильно сжал в объятьях, душу пронзила резкая боль, боль вины. — Мы должны идти, — прошептал он ей. Она тряхнула головой, высвобождаясь из его объятий, и беззаботно толкнула носом в бок.

Ни жеребец ни кобыла не хотели останавливаться. Ни одна лошадь никогда не остановится, даже если это будет грозить ей гибелью. Любой всадник знает, что движение — их жизнь и смерть.

Вейни услышал шаги позади себя и повернул голову. Моргейн, принесла седельные сумки. Она поставила их около его ног, потом, коснувшись рукой его плеча, пошла прочь, так удивив его этим жестом, что он застыл на месте и только глупо пялился не ее уходящую спину.

Что это было? — спросил он себя.

Извинение, за что? Сочувствие?

Она сделала это и молча отошла, оставив ему седлать лошадей и спрашивать себя, почти в панике, что она хотела этим сказать.

Он даже не знал, Небеса свидетель, почему он так взволновался, почему его сердце забилось, как от страха, за исключением того, что все это старое привычное занятие людей его рода — короткий дневной сон и долгая ночная езда по враждебной земле, оружие в руках, потом опять сон и наскоро проглоченная еда где-нибудь в укрытии.

За исключением Моргейн, которая, как Небеса, решает, куда и когда они должны идти, а в этом маленьком прикосновении было слишком много дружеского участия и взаимопонимания — как если бы она призналась, что тоже устала и сделана не из железа.

Он бы не хотел таких признаний от своей госпожи.

Вейни закончил работу. Ведя лошадей, он догнал ее над потушенным костром и, поставив лошадей между собой и Чи, снял с пояса свой Клинок Чести и без единого слова отдал ей — ради безопасности. Она поняла и повесила себе на пояс, рядом со своим собственным коротким Каршским мечом с костяной рукояткой, перевесила на спину драконий меч, и только потом взяла поводья Сиптаха из его руки и села в седло. Серый жеребец нетерпеливо фыркнул и слегка дернулся.