— Нам, похоже, повезло, — негромко заметил Конан, когда они оказались на окраине рыбачьей деревушки. — Вон пироги их стоят — видишь? Берем пару — и в путь.

— А припасы? — вновь заныл осторожный кузнец.

— Припасы? — про себя Конан уже несколько раз давал себе слово избавиться от малодушного спутника. Но исполнить это всякий раз не решался — такому здесь верная смерть. Киммериец недрогнувшей рукой отправил бы в преисподнюю всех, кто встал бы у него на пути, но бросить слабого было не по канонам киммерийской чести. А ее северянин соблюдал свято.

— Припасы добудем тут же.

— Как?

— Да очень просто, овечья ты душа! — не сдержался Конан. — Отнимем, понятно?!

— Я… я не могу… — простонал совестливый Хашдад.

— Ты! Ты за своих отомстить Ночным Клинкам хочешь или нет?! — свирепо зарычал варвар. — Если нет, то сиди здесь. Да и вообще… шел бы ты к пирогам. Я один справлюсь.

Не мудрствуя лукаво, Конан вошел в первую попавшуюся хижину. Глазам киммерийца потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы привыкнуть к полумраку. Не обращая внимания на оторопевших хозяев, Конан играючи вскинул себе на плечо два тяжеленных мешка с теми самыми плодами, что так выручили его на островке Тара.

Хозяин истошно завопил, сзывая подмогу, лишь когда киммериец был уже у самой пироги.

Весь истекавший потом от страха Хашдад торопливо оттолкнулся от легкого причала. И почти сразу же задул попутный ветер…

Когда выбежавшие из хижин рыбаки снарядили погоню, странные похитители уже давно скрылись в опустившейся ночи.

Путь через океан можно было бы назвать однообразным. Небо да вода, вода да небо; привыкший к подобному во время странствий с Белит, киммериец не обращал на это внимание, Хашдад же совсем пал духом. После встречи с костяным демоном он как будто вовсе лишился смелости. Малейшее волнение он принимал за бурю, день без дождя означал для него скорую смерть от жажды, а дальняя туча на горизонте каждый раз оборачивалась настигающей галерой Ночных Клинков…

Тар сдержал свое слово. Дул постоянный свежий ветер; шторма и бури счастливо миновали путников. В пироге нашлись рыболовные крючки; и они никогда не пустовали. Плоды из прихваченных Конаном мешков отлично утоляли и голод, и жажду; словом, плаванье было благополучно, как никогда.

Три недели спустя пирога благополучно достигла вендийских берегов.

Однако… — только и выдавил из себя Хашдад при виде исполинских гор. — И как же мы через них?

— Ногами! — огрызнулся Конан.

Отношения между спутниками испортились окончательно. Киммериец терпел нытье Хашдада, хотя подобное было совершенно не в характере северянина, и в сотый раз спрашивал себя — почему? Зачем мне этот потерявший сердце?..

Они брели по узкой горной тропе. Нищий старик в опустевшей рыбачьей деревушке только и мог прошамкать, что храм, который ищут путники — там, за тем перевалом.

Селение поражало бедностью. Конану доводилось видеть подобное, но лишь в землях, дотла разоренных войной.

— Тут что, воевали? — спросил он у старика, с трудом подбирая вендийские слова.

Старик зашамкал и зашепелявил в ответ. Из его поневоле неразборчивой речи Конан с трудом понял, что нет, никакой войны не было, а на всю эту страну оказалось наложено какое-то проклятье. В чем заключалось это проклятье, кто его наложил — Конан не уловил. Поделившись на прощание со стариком своими скудными припасами, путники отправились дальше,

Следующая попавшаяся им деревушка и вовсе оказалась заброшена. Гнили оставленные без присмотра рыбачьи лодки; изорванные сети лениво колыхались под ветром. Многие дома стояли уже без крыш, и в них хозяйничали только крысы.

Вскоре стало ясно, что люди бегут отсюда не зря. Когда-то пышные и богатые южные леса, вплотную подходившие к побережью, словно поразила какая-то непонятная болезнь. Многие деревья стояли мертвыми, и со стволов пластами опадала кора. Листья же еще живых покрывал странный мучнистый налет, они выглядели больными и слабыми. Не видно было ни птиц, ни зверей. Вдоль заброшенной дороги, по которой шагали путники, не росло даже сорняков. Земля не была сожжена солнцем, нет — она просто ничего не родила.

Потом начались горы. По ночам приходилось разводить большие костры — даже выносливый и привыкший к холодам киммериец замерзал в леденящих ущельях, полных каким-то липким, влажным холодом. Раньше тут такого не было — вокруг стояли мертвые, погибшие от этих морозов леса. Топлива хватало с преизбытком, однако именно этот холод заронил в душу Конана первые, пока еще смутные и неосознанные подозрения…

Перевал оказался ни слишком крут, ни слишком высок. Путники миновали его за три дня; вскоре стало теплее.

На самом краю гор Конан и Хашдад неожиданно столкнулись с заставой кштариев. Воины в полном и дорогом вооружении, с мощными луками и длинными копьями бдительно следили за дорогой; возведенная ими баррикада полностью преграждала путь.

— Хотел бы я знать, к чему это… — пробормотал киммериец, поудобнее перехватывая позаимствованный в покинутом селении добрый багор и направляясь прямо к воинам. — Здесь что, так боятся контрабандистов?

Однако воины, к полному изумлению киммерийца, смотрели на него отнюдь не враждебно, а скорее даже с любопытством. Несмотря на внушительного вида багор в руках Конана и дубину Хашдада, никто не поднял оружия и не заступил им дорогу. Правда, их окликнули, но без всяких намерений остановить. Конан знал по-вендийски совсем немного слов, однако и их хватило, чтобы понять.

— Эй, зачем вы идете в Страну Проклятых? Кое-как, помогая себе знаками и теми немногочисленными словами, что хранила его память, Конан попытался втолковать стражам, что разыскивает одного человека. Его спросили, откуда он сам и, узнав, что с запада, тут же привели еще одного стражника, понимавшего хайборийское наречье.

Так Конан и Хашдад узнали, что застава поставлена на этой дороге отнюдь не для того, чтобы не пропускать путников в эту страну, а как раз напротив — не выпускать никого из тамошних обитателей. Каждый из них был проклят, и, уходя отсюда, они несли с собой это проклятье, и там, где они обосновывались, все тотчас же становилось так же, как и на их несчастной родине.

Правители окрестных стран думали недолго — они просто решили не выпускать несчастных. На всех дорогах появились заставы.

Правда, те, кто не был уроженцем этой страны, ходить могли беспрепятственно.

— Смотрите, возвращайтесь только этим же путем, напутствовал Конана и Хашдада словоохотливый вендиец. — Мы запишем ваши приметы. Другая застава вас не выпустит! Хотя спутать вас с тамошними обитателями будет трудненько…

Киммериец и кузнец благополучно миновали заслон и двинулись дальше.

Перед ними расстилалась когда-то богатая приморская страна, ныне же казавшаяся просто ожившим трупом.

Поля, на которых почти ничего не росло; полузасохшие оросительные каналы чередовались с затопленными, заболоченными угодьями, словно земля эта страдала одновременно и от паводков, и от засухи. Дойдя до первой же деревни, Конан понял, отчего кштарий говорил, что киммерийца нелегко будет спутать с местными жителями — все они были донельзя истощены, сгорблены, измучены; ни одного радостного или хотя бы улыбающегося лица; даже дети совершенно не умели смеяться. Ну и что особенно огорчило замученного долгим воздержанием Конана — он нигде не видел хотя бы одной мало-мальски привлекательной девицы…

На чужаков все косились, но говорить с ними никто не стал. Не воспрепятствовали набрать воды из колодца, но ночевать пришлось под открытым небом. Конана и Хашдада все старательно избегали, словно зачумленных.

Развалины искомого храма они увидели на следующий день.

На каменистом, далеко выдавшемся в море, мысе высились стены. Все, что было внутри, пожрал огонь, но возведенное из гранитных блоков уцелело.

По остаткам невозможно было понять, какому богу здесь поклонялись. Само собой, не осталось даже следов от клепсидры. Все было, как и предполагал Конан. Теперь оставалось только рассчитывать на неведомого мага Пелия.