Дневные джунгли поражали своей красотой. Множество оттенков зелени, различного размера и формы плотные листья, стебли, колючки и выросты. Разнообразные цветы всех оттенков радуги, белые и даже черные и под цвет древесины. Одни деревья цвели, другие, даже того же вида, уже приносили плоды. А встречались и такие, на которых одна часть кроны или даже отдельной ветки пестрела яркими цветами, а другая гнулась под тяжестью фруктов. Днем в лесу кипела жизнь. То возмущенно, то радостно перекрикивались обезьяны, на сотни разных голосов пели птицы, древесные крысы, раздув горло, выдавали звуки похожие на быструю барабанную дробь. То тут, то там раздавался призывный свист, чириканье, трели, мяуканье, писк, рычание. Лес можно было слушать часами, каждые раз находя для себя что-то новое.

Вечером перед закатом я в хорошую погоду тоже поднималась наверх, чтобы проводить последние лучи светила. Закатное небо часто окрашивалось в разнообразные оттенки красного, желтого и даже фиолетового. Но один раз я видела желто-сине-зеленый закат, немного похожий на рассвет. Когда ярко-желтое или даже красное закатное солнце скрывалось за горизонтом, лес замирал на несколько минут, лишь пышнокрылые музыканты и ветер осмеливались нарушить тишину. Однако уже скоро животные как бы оживали, и воздух снова наполнялся звуками, но не аналогичными дневным. Вытянувшись в струнку, мелодично свистели самцы фруктовых ящериц, приглашая подруг. Собравшись группами в несколько десятков особей, тонко тренькали крыльями крупные древесные тараканы. Быстрый стрекот ночных мушек напоминал звуки, издаваемые земной саранчой. Иногда над лесом проносился низкий вибрирующий зов паукообразной обезьяны и скрипел, как давно несмазанная дверь, голос маленького лемура.

Ночью мир изменялся порой до неузнаваемости, только небо темное грозовое или, реже, ясное и звездное оставалось прежним. Окружающая природа, как хамелеон, меняла расцветку и даже как будто начинала светиться, неярко, но вполне достаточно для того, чтобы не замечать темноты. Листья становились желтыми или оранжевыми, самые молодые из них и почки иногда даже зелеными. Бурые древесные тараканы и беловатые личинки превращались в очаровательных зеленых светлячков. Зеленые, синие и голубые огоньки кружили в воздухе вместо дневных насекомых. Змеи тоже излучали мягкое голубоватое или синеватое свечение. А пушистые музыканты становились золотыми жар-птицами. Однажды я видела паукообразную обезьяну, которая ночью переливалась всеми цветами радуги, сияя красными, как кровь, глазами. Сначала я думала, что видеть ночью мне помогает инфразрение, но, понаблюдав, поняла, что цвета и сила свечения окружающего мира не зависят от температуры.

Наслаждаясь чистой природой, отсутствием запахов гари, бензина, пластмассы и пыли, а также бесформенного городского шума, я уже почти перестала скучать по человеческому общению. Тем более, что жизнь оказалась гораздо комфортнее, чем можно было ожидать: меня после кратковременного знакомства предпочитали избегать местные кровососы, клещи тоже больше не кусались. Благодаря тому, что почти все время температура находилась в комфортном интервале, а от прохладного дождя я спасалась с помощью простейших укрытий, я не страдала от отсутствия одежды. Все больше я принимала этот мир как новую родину, все больше проникалась к нему нежной любовью.

На шестнадцатый день после моего рождения или, наверное, правильнее сказать перерождения, я с утра решила заняться плетением корзины, короба или хоть какой-то емкости, поскольку переносить вещи в руках или наколотыми на ветку окончательно надоело. Выбрав, на мой взгляд, самый подходящий материал, нарезала длинных гибких прутьев и приступила к их чередованию, параллельно припоминая все прочитанные на Земле книги и журналы на эту тему. Однако воплотить в жизнь прочитанное оказалось гораздо сложнее, чем представлялось в теории. Во-первых, влажные прутья все время разъезжались в стороны, выбиваясь из ровной, прямо как на картинке заготовки и расплетались. Во-вторых, если все-таки удавалось собрать некоторое их количество в достаточно плотную вязь, они не с того, ни с сего начинали расслаиваться и ломаться. В результате, промучившись большую часть дня, я получила два замечательных вороньих гнезда, которые грозили развалиться, если их сдвинуть с места, более того, одно из них каким-то загадочным образом я намертво приплела к ветке. К моей радости, кроме этих произведений сумасшедшего импрессиониста, мне удалось сплести что-то вроде большого блюда. Неэстетичного и с большими щелями в паре мест, но, по крайней мере, оно не пыталось развалиться при перемещении. Я с удовольствием воспользовалась получившейся емкостью, и она исправно послужила мне… весь остаток дня и всю ночь. А утром развалилась под тяжестью полукилограммового пьяного фрукта, когда я неосторожно взяла ее в руки. Убедившись, что либо найденные прутья все-таки не подходят для поделок, либо у меня антиталант к плетению корзин, я решила воспользоваться более простым, но и более трудоемким решением, то есть, попросту говоря, потратить те самые волосы, которые таскала с собой все это время мертвым грузом. Единственное, что я уже использовала, так это одну тонкую прядь, чтобы намертво завязать короткую косичку, когда растительность на голове доросла до плеч. С тех пор волосы еще подросли, и лохматая коса спускалась почти до пояса, но у меня так и не дошли руки даже до того, чтобы просто ее переплести. Теперь я собиралась потратить время на переплетение срезанных волос в одну длинную достаточно тонкую леску, из которой потом можно связать хоть какую-то авоську. Вырезав удобную веточку, я привязала к ней начало лески и, ухватившись пальцами ног за палочку, неспешно сплетала волосы в очень тонкую косичку по необходимости поворачивая ногами импровизированную катушку, чтобы получающаяся нить все время была достаточно натянута для более легкого плетения. К тому времени, как я разобралась со старыми запасами и дополнительно срезанными почти под корень колтунами, прошла почти целая неделя, а точнее шестидневная рабочая. А ведь местные сутки длятся чуть менее двух с половиной земных, так что не удивительно, что я возненавидела плетение косичек! Еще бы – плести нить добрых две недели! Посмотрев на получившийся клубок, я передумала вязать авоську. Конечно можно легко вырезать из тонкой веточки простейший крючок или несколько спиц, но тратить такую драгоценную нить на какую-то сумку… Поэтому, сделав на катушке с большим клубком удобную петлю, я просто привесила ее на пояс, который прилагался к ножу. А сама и без емкости пока обойдусь.

Разумеется, всю эту неделю мне, кроме плетения, приходилось добывать пищу. На третий день я нашла огромное муравьиное гнездо в одном из высоких дупел. В тот раз они быстро отогнали меня, неожиданно набросившись и здорово покусав, но уже на следующий вечер я обнаружила, что теперь и этот вид насекомых старательно избегает прикасаться к моему телу. Решившись, ближайшим же утром вновь наведалась к гнезду. В его районе муравьи меня по-прежнему не трогали, но стоило сунуться внутрь, как невидимая защита пала, и выломав первый попавшийся серый сот, я поспешила покинуть столь хорошо защищенную крепость. И хотя все тело зудело почти до вечера, я осталась очень довольна своей вылазкой. Во-первых, выяснила, что при защите гнезда моя естественная защита не достаточна, то есть соваться куда попало все же не стоит. Во-вторых — что как минимум один из видов местных муравьев строит большие соты, состоящие из многочисленных круглых ячеек. Ячейки есть покрупнее — с черно-коричневым кисло-горько-сладким тягучим желе и помельче — в них выводится новое поколение насекомых. Сами ячейки сделаны из грязно-серой бумажной массы и соединены вперемежку, так что отделить горький мед от личинок невозможно. Тем не менее я растянула своеобразное лакомство до следующего вечера.

В тот же вечер, когда доплела нить, я подвела итоги экспериментам со своими инстинктами, а конкретно с «жором». За это время я выяснила, что класть рядом продукты питания при засыпании не помогает: в приступе «жора» я всегда хватала первый попавшийся продукт, а не тот, который планировала. Кстати выяснилось, что приступы «жора» могут возникать не только во сне — в первую неделю жизни в кронах я дважды испытывала его во время бодрствования, и надо отметить, что дневные приступы проходили еще жестче, полностью лишая разум контроля над телом. Есть на ночь тоже не помогало — приступы происходили независимо от этого. Постепенно взять приступы под контроль силой воли также не получилось — наоборот, после кратковременного и слабого периода просветления «жор» захватывал с удвоенной силой, не оставляя даже шанса на сопротивление. Однако в процессе экспериментов мне удалось найти, как предотвратить приступы «жора». Все оказалось проще простого — мне необходимо регулярно хорошо питаться. Причем неоднократно, приступы проходили примерно за трое суток усиленного питания. Прикинув, сколько я должна принимать пищи во избежание, удивленно присвистнула — выходило в несколько раз больше, чем на Земле за то же время. Сначала такие огромные объемы меня обеспокоили, но позже я убедилась, что никаких негативных последствий это высококалорийное питание не повлекло, и пришла к выводу, что у меня просто очень высокий обмен веществ. А вначале я несколько дней не восполняла энергетические потери организма в должном объеме, посчитав, что голод не самое главное, поэтому-то и возник «жор». Так что проблема решалась очень просто — достаточным питанием. Единственное что надо помнить — мне голодать в обществе противопоказано… для общества. Теперь, решив этот вопрос, я могла навестить Дмитрия, но не затем, чтобы присоединиться, к этому я еще не готова, а чтобы просто узнать, как у них дела, а заодно расспросить об их биологических особенностях.