— Но это не человек! — воскликнул он.

— А они — тоже не люди? У ног озерного бога толпились его дети — маленькие, темнокожие, с такими неуместно выглядящими здесь перьями в курчавых волосах.

— Но я не убивал их! Они сами захотели уйти за своим божеством!

— Сами? И твой не успевший родиться сын ушел сам?..

У Конана пересохло в горле. Он не нашел, что ответить безжалостной серой скале.

Среди кучки шоколадных туземцев он разглядел Айя-Ни. Девушка не носила больше полумаски из зеленых и голубых перьев, но и тяжелых колец не было в ее губе. Лицо ее, не обезображенное костяными кольцами, показалось киммерийцу необычайно прекрасным.

— Айя-Ни! — что было сил позвал он.

Девушка рванулась на его зов, но, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановилась. Казалось, ее и киммерийца разделяла прозрачная стена. Все же она была теперь намного ближе к нему — так близко, что он мог рассмотреть слезы, струящиеся из широко распахнутых черных глаз.

— Айя-Ни! — крикнул он. — Ты жаждешь мести? Любую кару готов я принять от тебя — назови же ее!

Девушка быстро-быстро замотала головой. Она что-то шептала, но шепот ее не достигал ушей киммерийца.

— Она простила тебя. Она не хочет мстить, — сказал камень. — Но даже если половина этой толпы тебя простит, это ничего не изменит. Даже если все они простят тебя, это ничему не поможет. Потому что я — Великий Страж Закона. Закон же — один для всех и неумолим.

— Я плевал на твой Закон! — крикнул Конан. — Перед ней я действительно виноват и перед своим нерожденным сыном тоже. От нее я принял бы любую кару. Но она простила меня!

— Теперь слушай повеление Закона. Вот как будет с тобой, Конан-киммериец, варвар из северной страны, двадцати восьми лет! Столько раз, сколько стоит здесь, у моего подножья, людей, убитых тобой, ты будешь убит ими. Ты будешь рождаться на земле вновь и вновь, проживать короткую или длинную жизнь, но в конце каждой жизни тебя будут убивать, убивать, убивать! — казалось, каменный голос оживился, в нем появились человеческие нотки, яростные и злорадные. — Ты будешь убит всеми способами, которыми когда-либо ты отправлял людей в мой мир. Тебя будут разрубать со всего размаха, сносить голову, протыкать насквозь, сворачивать шею, проламывать череп, распарывать живот, сбрасывать в пропасть, топить в воде, швырять в огонь…

От всех этих перечислений Конана затошнило. Ему очень хотелось заткнуть чем-нибудь извилистую щель в камне, из которой исходили отвратительные слова.

— Но это еще не все, киммериец! — с торжеством продолжал голос. — Если во время этих жизней ты будешь сопротивляться своим убийцам, бороться с ними и убивать — снова убивать! — твоя кара растянется на бесконечно долгое время, пока каждое убийство не будет искуплено! Ты будешь молить Крома, ты будешь молить Митру, чтобы умирать во младенчестве — ведь тогда долгая череда кровавых веков промелькнет скорее!..

Внезапно злорадно скрежещущий голос прервал пронзительный крик.

— Нет! Нет! Нет!

Это кричала Айя-Ни, ударяясь всем телом о невидимую преграду, разделявшую ее и Конана, вздымая вверх стиснутые кулачки.

Ее крик был таким отчаянным и резким, что мир, в котором лишь тихо шептались, вздыхали и стонали, дрогнул. Раздался глухой грохот, и по лицу гранитного монстра пробежала, змеясь, трещина. Она пересекла лицо наискосок, от края подбородка до левой выемки в камне, заменявшей ему глаз.

Конан расхохотался. Значит, эта пыльная, поросшая лишайником и плесенью громада не такая уж несокрушимая! Набрав в грудь побольше воздуха, он заорал во всю силу своих легких:

— Я плевал на твой закон, слышишь?! Мне не нравится твой закон, я не буду ему подчиняться! Я разбросаю тебя по пыли твоих равнин, дряхлая груда камней! Ты станешь грязью!

Гранитное лицо задрожало. С тяжелых надбровий, скул и ноздрей покатились камни, с грохотом разбиваясь о неподвижные шакальи лапы. Казалось, еще чуть-чуть — и Страж Закона действительно превратится в пыльную груду камней…

Но тут киммериец почувствовал резкую боль в груди. Все поплыло у него перед глазами, вновь со всех сторон надвинулся, закружился серый туман, похожий на слоистые грозовые тучи. Унылые холмы и толпы теней исчезли.

Конан увидел над собой встревоженное и светлое лицо Алмены. Ее тонкие, золотящиеся в лучах солнца волосы коснулись его лба.

— Алмена! — крикнул Конан. Вернее, он постарался крикнуть, но получился лишь слабый хриплый шепот. — Алмена, пожалуйста!.. Мне нужно вернуться туда… еще чуть-чуть!..

Усилием воли он вызвал перед глазами клубящийся серый туман, запредельным рывком бросил свою душу на тусклую плесень холмов, к мириадам шепчущихся теней.

Конан хотел довершить начатое. Пусть зашатавшийся гранитный шакал рассыплется до основания, превратится в груду булыжников, в щебень, в пыль… Он яростно набрал в легкие воздух, приготовившись к крику. Но из темного провала в земле, над которым возвышался Страж Закона, поднялся черный туман, скрывший в себе изваяние до самой его вершины. К тому же порывы холодного ветра, упругие и крепкие, как ладони и ступни великанов, не подпускали его близко к подножью. Ветер относил его крик в сторону, эхом перекатывал по холмам, окружавшим края гигантской воронки.

Убедившись в тщетности всех попыток расправиться с каменным шакалом, Конан огляделся вокруг. Подхваченные ветром тени кружились в воздухе, словно сорванные с деревьев листья. В их коловращении трудно было рассмотреть отдельные лица, но киммериец все-таки отыскал Айя-Ни. Он бросился к ней, отмахиваясь от проносящихся мимо теней, как от роя мошкары в джунглях.

— Айя-Ни! — Он так много хотел сказать ей, но слова отчего-то застревали в горле. — Айя-Ни!.. Если бы ты знала, какая ты стала красивая…

Девушка боролась с порывами ветра, грозящими унести ее прочь. Слезы по-прежнему струились по ее лицу, но теперь они были больше похожи на слезы счастья. Впрочем, как следует разобраться в выражении ее удивительно похорошевшего лица, взволнованного, сияющего и тоскующего одновременно, было невозможно.

— Айя-Ни! Помнишь, ты рассказывала о душах, о звездах?.. Ты выдумывала? Ты рассказывала мне сказки?..

Девушка отрицательно помотала головой. Ветер качал ее, как хрупкий цветок в бескрайней степи.

— О нет! Айя-Ни не обманывала Сына Неба! Но Айя-Ни не может… не должна ни о чем рассказывать!..

— Я не Сын Неба, Айя-Ни! — с горечью выкрикнул Конан. — Я никогда не был Сыном Неба! Мой отец — простой киммерийский кузнец…

Айя-Ни вновь покачала головой.

— О нет! Сын Неба просто не знает!..

Она смотрела на него бесконечно любящими глазами, но, скорее, как мать на маленького ребенка, чем как юная девушка на своего возлюбленного.

Новый порыв ветра чуть не сорвал ее с места и не унес прочь. Но когда Конан хотел было схватить ее за плечи, чтобы удержать на месте, она предостерегающе замахала руками.

— Нет, нет! Сыну Неба нельзя касаться меня!..

— Но почему я не могу прикоснуться к тебе?! — крикнул Конан, преодолевая шум ветра и гул кружащихся возле теней.

— Потому что Сын Неба не наш! Сын Неба вернется в мир живых! — плача и улыбаясь, кричала девушка. — Посмотри на свою рану!

Конан опустил глаза на левую сторону своей груди. Там, где прежде был глубокий и широкий разрез от клинка, теперь виднелся лишь розоватый шрам. Он почувствовал, как Алмена вновь пытается вернуть его в солнечный, зеленый мир живых, как ее теплые руки ворожат над ним, вытягивают назад…

— Алмена! Я сейчас вернусь! Еще немного!.. — умоляюще крикнул он.

— Ты не вернешься! Ты не вернешься! — злобно зашипел кто-то возле самого его уха.

От неожиданности киммериец вздрогнул. Он увидел, что вся молчаливая толпа его жертв — тех, кого он отправил в этот мир собственной рукой, — плотно сгрудилась вокруг него. Айя-Ни оказалась оттесненной далеко назад.

Ветер незаметно утих. Тени больше не колыхались и не летали, они стояли неподвижно, подобравшись к нему совсем близко. В основном это были мужчины, суровые насупленные воины со страшными ранами и увечьями. Большинство лиц было незнакомо — разве рассмотришь лицо противника в пылу яростной битвы! Но некоторых Конан узнал. Вот двое-трое когда-то близких друзей, которые предали его и поплатились за это… Вот несколько отважных и умелых бойцов, чьим воинским мастерством киммериец не мог не восхититься, и оттого облик их запал в память. Как правило, они долго и дорого отдавали свои жизни, награждая Конана серьезными ранами… Вот несколько женщин, немыслимо безобразных, шипящих и плюющихся, как растревоженные змеи…